Вот такие мысли одолевали меня иногда после разъяснительных высказываний по этому поводу моих ученых друзей.
Между тем, могущественный хищник уже изготовился проглотить эту амебу, выбросив один из своих бесчисленных отростков в направлении еще не покоренной им области Вселенной.
Небольшое, по космическим масштабам, щупальце Темного Вещества имело в диаметре всего лишь несколько миллионов километров и тянулось откуда–то со стороны сверхскопления Шепли. Его окончание было обнаружено лишь в четырнадцати миллионах километров от Нептуна. Это было явно начало агрессии, но не против Солнечной системы, эту мизерную частицу атома хищник даже не замечал, а против скопления галактик, в которое входил Млечный путь.
Когда я покидал Землю, там уже с размахом проводились работы по сооружению на орбите вокруг Юпитера Сверхгигантского адронного коллайдера.
Был создан и рабочий штаб по осуществлению всего проекта, возглавляемый уже известным мне вице–премьером. Фактически все крутилось вокруг Николая Фомича с Малышом. Именно они были основными генераторами идей.
Забавно было наблюдать со стороны их бесконечные научные дискуссии. Они хватали друг друга за грудки (Малыш, кстати, невероятно быстро подрос), выдирали из рук собеседника какие–то бумаги, испещренные заковыристыми длиннющими формулами, черкали и вносили туда правки, чертили головоломные схемы.
В эти минуты обычно ухоженная бородка профессора превращалась в подобие небольшого помела, а Малыш выглядел задорным петушком, выясняющим отношения с соперником по поводу права первой брачной ночи.
— Но Темное Вещество состоит из барионов, которые представляют собой трехкварковые частицы, — азартно орал академик, — и мюонные струи не смогут создать нужного напряжения на разрыв!
— Отчего же, — невозмутимо парировал Малыш, подскакивая от нетерпения и вцепляясь в расчеты, — их энергия на окончании пучка составит более двух триллионов электрон–вольт. Вот смотрите…
Однажды я услышал вообще про какую–то новую субстанцию, но решил, что они просто заговорились.
— Темная Энергия, — важно вещал Николай Фомич, — представляет собой динамически изменяющееся во времени и пространстве поле…
— Именно поэтому мы и можем использовать ее в качестве союзника, — Малыш также вел себя степенно, — расчеты показывают, что она составляет семьдесят три процента всей массы Вселенной…
Уж не ослышался ли я? Более семидесяти процентов? Какая–то еще энергия? Я сунул свой нос между учеными мужами, чтобы вмешаться в полемику на основе своих собственных познаний и вот, что я увидел. А потом, втихую и запечатлел, воспользовавшись фотокамерой мобильника.
Надеюсь, вам эта схема понятна. Оказывается, масса звезд, планетарных систем и иных космических тел составляет ничтожную часть от всей массы Вселенной — всего лишь 0,4%. И с такими силами мы собирались ввязаться в схватку с Темным веществом… Даже не с такими, а в миллиарды миллиардов раз меньшими, ведь Солнечная система – ничтожная частичка звездно–планетарной материи.
Однажды я таки встрял в один из их научных диспутов.
— Что произойдет, когда Вселенная перестанет расширяться и начнет сжиматься? – размышлял вслух профессор, — повернется ли при этом термодинамическая стрела времени? Начнет ли уменьшаться со временем беспорядок?
— Этого не может быть, — сказал Малыш, — воцарится непредсказуемый хаос. Например, упавшая на пол и разбившаяся вдребезги тарелка начнет собираться на полу из разлетевшихся кусочков в целую и вернется на стол, откуда она упала. Или, представьте себе – все бы помнили завтрашний курс акций и удачно играли на бирже? Что из этого получится?
И здесь на арену выступил я.
— Вселенная не только необычнее, чем мы воображаем, она необычнее, чем мы можем вообразить, — это мудрое изречение застало их врасплох. – Время улучшения ситуации обратно пропорционально времени ее ухудшения, а качество корреляционной зависимости, в свою очередь, обратно пропорционально плотности точек.
С минуту они оба растерянно смотрели на меня, затем вцепились немигающими взглядами друг в друга, а потом началось…
Им не хватило столешницы, которая мгновенно заросла выведенными мелом формулами и прочими непонятными значками. Математико–физическими выкладками немедленно покрылся, выкрашенный в защитный цвет, борт стоящего рядом автобуса с локатором на крыше. Причем все эти действа прерывались обоюдными выкриками и хватанием друг друга за грудки.
— Второй закон Свиппла! Дилемма Деври! Первый постулат Пардо! Правила Хешайза! Закон сэра Вуда! Принцип Бенедикта! Парадокс Чизхолма! – наперебой орали они и, выдирая мел из рук другого, чертили все новые кривые, синусоиды и оси координат, сдабривая их все новыми цепочками математических знаков.
Со всех концов начала сбегаться охрана, заподозрившая начавшийся на штаб налет со стороны крутых межпланетных террористов. Я же в панике бежал. Дело в том, что я процитировал этим ученым мужам всего лишь несколько парадоксальных, так называемых, законов Мерфи, способных сбить с толку любого теоретика. Плохо мало знать, но и знать много – тоже ни к чему хорошему не приводит.
Но хватит о грустном, поговорим о еще более грустном персонально для меня.
Я никогда бы и подумать не смог, что моя скромная кандидатура будет предложена на роль охотника за даркснитом. Тем не менее, с подачи Малыша, я попал в кандидаты на беспрецедентный межзвездный перелет. А скорее, я стал кандидатом в верного покойника…
Обсуждение этого вопроса на рабочем штабе было бурным и долгим. Директор ФСБ предлагал своего агента, министр обороны настаивал на своем кандидате, начальник ГРУ выдвигал своего человека. Не оставались в стороне и космические войска. Наука требовала участия чисто научного кадра. Были и международные, натовский и ооновский, кандидаты.
Николай Фомич неожиданно поддержал предложение Малыша, тоже друг отца называется… На верную гибель ведь обрекает.
Последнее слово было за вице–премьером. Как ни странно, он остановился на выдвиженце Малыша, отрезав мне все пути к отступлению.
Впрочем, почему странно. Вице–премьер был чистым прагматиком и, поскольку Николай Фомич с Малышом играли в проекте первые скрипки, он вполне доверял их мнению, а в их компетентности сомнения давно отпали.
К тому же Малыш, в своей короткой речи при выдвижении кандидатуры, гарантировал создание мне соответствующего научно–технического обеспечения по всем параметрам.
Мог ли я отказаться от этой очень сомнительной чести?
Безусловно, мог. Тем более что все предпосылки к этому были. По мнению блока руководителей в погонах я был самым неудачным кандидатом. Больше всех негодовал директор ФСБ. Наверное, он хотел взять реванш за предыдущую неудачную операцию.
— Посмотрите на него, — главный босс фээсбэшников негодующе тыкал пальцем в мою сторону, — ну, какой из него силовик… У него нет никакой подготовки. Это обычный…
Не знаю, каким эпитетом он меня хотел наградить, но тут вмешался вице–премьер.
— Ему не придется штурмовать арсенал или завоевывать чужую планету, — веско произнес глава штаба, — его дело – разведка.
Он поискал глазами Николая Фомича.
— Если я правильно понимаю, ему будет вручен спектральный анализатор для обнаружения даркснита, и, когда тот сработает, нужно будет всего лишь послать специальный сигнал на Землю. Я верно излагаю его задачу, уважаемый академик?
— Да, — профессор прокашлялся и ухватил свою бороденку в ладонь. – Сверх того. Это будет крохотный приборчик «два в одном», то есть обе функции будут совмещаться. И еще, более того. Прибор будет имплантирован в тело разведчика, его нельзя будет потерять и невозможно обнаружить даже при самом тщательном осмотре.
— Но на неизвестной планете могут водиться всякие твари, — директор ФСБ не терял надежды, хотя бы запугать меня, чтобы я сам снял свою кандидатуру.
— Твари? – Николай Фомич был, кажется, озадачен, как ученый он далек был от всяких бытовых подробностей, — какие еще твари?
— Ну, всякие…, — с фантазией у фээсбэшника было не очень, — те же динозавры или каннибалы, например…
Тоже испугал. В фэнтезийных книжках и голливудских боевиках я встречал монстров похлеще, чем какой–то Ганнибал Лектор. Так что привычен и к шизоидным маньякам, и к горам трупов, и к рекам крови. Конечно, какая–то космическая нечисть должна существовать, но мы же земляне всегда их били. Тут я был подкован на все сто.
— Опять же спецслужбы разные могут существовать. Нужно уметь уйти от слежки, сбить со следа погоню…
Но вице–премьер не дал разгореться дискуссии на тему столкновений с кровожадными монстрами и вероятными контрразведками.
— Ваших плечистых маски–шоуменов, — резко заметил он, — с квадратными подбородками и оловянными глазами за версту узнает любой обыватель, а не то что вражеская агентура.
По–моему, он недолюбливал это ведомство, хотя и вышел из его недр, и на этом тема была закрыта.
Итак, мог ли я взять самоотвод? Теоретически мог, о чем особо подчеркнул вице–премьер в коротком заключительном спиче.
Но кем бы я стал в глазах моих друзей, если бы отказался?
Не знаю. Возможно, какое–то подобие дружбы и сохранилось бы, но уважать меня они точно бы перестали. И я себя перестал бы уважать. Не говоря уже об Иришке, в глазах которой я пал бы бесповоротно и окончательно. Вот эти «бы» и дали мне мужество сказать «да».
Хотя первым ощущением, которое я испытал, сказав это слово, было очень смешанное чувство. Ужас напополам с безысходностью. Подобное я отведал, когда в Музее космонавтики в городке Монино (что под Москвой) я впервые воочию увидел космическую капсулу, в которой стартовал в космический полет первый космонавт планеты Юрий Гагарин. Эта крохотная беззащитная скорлупка могла вместить лишь баскетбольный мяч. Ну, может два мяча. Я, с моими скромными габаритами, туда поместиться, точно, не смог бы. А, если бы и сумел, то не усидел бы и минуты. Не говоря уже о полете в неизведанную бездну…