В это время послышался страшный рев. Над палубой мелькнуло огромное огненное тело. Это был Гуда. Сделав гигантский прыжок, лев оказался на берегу среди мечущихся в панике чернокожих.
К вечеру «Сын бури» был уже далеко от того места, где были предательски захвачены туземцы. Шум волн заглушался тяжелыми ударами весел, свистом хлыста и воплями чернокожих. Мастарна учил новых гребцов обращению с веслами.
– Довольно, хозяин! – крикнул Саул. – В один день не выучишь!
Что-то проворчав, этруск спустился в трюм. Оттуда раздался глухой шум, словно передвигали какую-то тяжесть, звон чаш.
«Пьют! – подумал Гискон. – В трюме много вина. Его прислал в подарок Ганнону суффет Гадира».
При мысли о Ганноне сердце мальчика больно сжалось. Это он, когда пираты были заняты чернокожими, незаметно выпустил Гуду. Гискон думал, что лев кинется на пиратов и растерзает их. Тогда можно будет освободить тех четырех моряков, которых Мастарна приковал к веслам, и привести корабль в Керну. Но лев бросился в море. Невольно он, Гискон, помог этруску. Удивительно, пираты даже не заподозрили, что клетка была открыта мальчиком. Они убеждены, что Гуда не просто лев, а оборотень. Что ему стоило самому отодвинуть железный засов? Пираты радуются своему спасению и тому, что они избавились от этого страшного зверя. Сколько сразу удач выпало на их долю: захватили корабль, заманили чернокожих, избавились от льва.
Мальчик как-то слышал об умной собаке, отыскавшей заблудившегося хозяина. Не сможет ли Гуда найти Бокха? Тогда Ганнону будут не страшны ни дикие звери, ни дикие люди. Гуда их спасет, как дельфин спас того греческого певца, выброшенного в море такими же коварными людьми, как Мастарна и Саул.
Гискон прошел к корме. За кораблем неотступно следовала акула. Видимо, тело гребца, погибшего от отравленной стрелы, пришлось чудовищу по вкусу. Время от времени акула переворачивалась, показывая брюхо молочного цвета и пасть, усеянную острыми зубами.
Из трюма доносились звуки песни. Гискон впервые услышал ее в Гадире, около таверны. Тот день принес им всем несчастье. акой злой дух послал этих проклятых пиратов! Слова песни сливались с рокотом волн. Это придавало ей какую-то грозную силу:
Мы землю быками не пашем,
Сохой не взрыхляем пласты.
На легких суденышках наших
Мы килем волну бороздим…
Волну бороздим.
Мы вечные странники моря
Нас кормит и поит оно.
Сулит нам и радость и горе,
Дарует и хлеб и вино…
И хлеб и вино.
Трепещет лазоревый парус,
Гаула, как чайка, быстра.
Как буря, страшна наша ярость,
Ведь смерть нам родная сестра…
Родная сестра.
Глаза леопарда
Люди шли к морю. Впереди был маврузий, самый опытный и сильный, за ним шагали Малх и Мидаклит. Шествие замыкал Ганнон. Одиночные кусты, поднимавшиеся среди сероватой травы, вскоре превратились в чащу. На влажной земле виднелись следы каких-то зверей. Деревья были оплетены колючими растениями. Все имело такой зловещий вид, словно боги хотели преградить путникам дорогу в этот лес. Приходилось пробираться через колючую чащу, рвалась в клочья одежда. Руки и ноги были в крови. Людей, привыкших к просторам моря, быстро утомил душный и влажный воздух этого леса. По спинам тек горячий пот.
Лишь вечером путники вышли к морю. Оно встретило их рокотом огромных валов. Валы накатывались на низкий отлогий берег. Неподалеку виднелся холм, заросший сочной травой. Ганнон поднялся на него. Он долго всматривался в морскую даль, словно надеялся увидеть крыло паруса. Но море было пустынным. Солнце медленно опускалось за линию горизонта.
Здесь же решили заночевать. Небо покрылось бесчисленными звездами. Из лесу доносился звериный рев и хохот.
Только один Бокх мог различать в нем голоса отдельных животных – льва, гиены, шакала. По рыку льва он знал, что царь зверей уже насытился и лежит около растерзанной туши какого-нибудь животного, а шакалы стоят поодаль в нетерпеливом ожидании, как голодные рабы перед пиршественным столом.
– Веселая музыка! – вздохнул Ганнон, поворачиваясь на бок.
– Там! Там! – раздался взволнованный шепот грека.
Все посмотрели в ту сторону, куда указывал Мидаклит. Локтях в двадцати от них, в кустах, они разглядели два горящих огонька.
– Леопард! – закричал Малх, хватаясь за дротик.
Еще через мгновение его дротик полетел в хищника. Ганнон невольно вздрогнул. Сейчас зверь с ревом обрушится на них. Люди замерли. Но что это? Горящие зрачки не двигались. Словно зверь хотел сначала испытать их терпение, а потом уж расправиться с ними.
– Ха-ха! – раздался вдруг смех маврузия. – Хотите, я принесу вам один глаз леопарда?
Бокх смело шагнул в темноту и слился с нею. Слышно было, как он шарит в кустах. Вот трещат ветки под его ногами. Маврузий возвращается. И там, где раньше горели два огонька, теперь сверкал лишь один.
– Вот вам и глаз леопарда! – Бокх, смеясь, протянул ладонь.
На ней лежал черный комочек. Это был просто-напросто светящийся жучок.
– Как же это ты? – посмеивался над Малхом маврузий. – Дал себя обмануть таким маленьким козявкам. Возьми свой дротик!
Укутавшись в плащ, Ганнон лежал с сомкнутыми глазами. Он надеялся быстро уснуть, но сон бежал от него. К полуночи его одолела усталость, и он забылся.
Вторая зарубка
Умывшись морской водой, путники закусили моллюсками. После них захотелось пить, но пресной воды поблизости не было.
Грек предложил набрать моллюсков в дорогу.
– Зачем? – возразил ему Малх. – Если держаться берега, мы их найдем везде. Нас прокормит море.
– Посмотрел бы я, как ты станешь есть всю дорогу моллюсков, – улыбнулся Ганнон.
Но старый моряк не слушал Ганнона. Он пристально вглядывался в море, еще подернутое утренним туманом.
– Проклятье! Парус! – вдруг закричал он.
– Где? Где?
– Видите? Вон там! Пират издевается над нами. Ох, попадись он мне в руки!
– А почему ты думаешь, что это именно «Сын бури»? – спросил Ганнон.
– А кому еще быть в этих водах? – удивился старый моряк.
– Ты забыл про «Око Мелькарта». Гадирцы могли починить его, Адгарбал узнал, что мы поплыли к Керне, и последовал за нами.
– Но Керна далеко на севере. Адгарбал не стал бы рисковать гаулой. Хоть он и ныряльщик, но человек осторожный.
– Посмотрите, куда держит путь этот корабль! – воскликнул грек. – На юг. Это Мастарна. Может быть, он ищет Атлантиду?
Теперь Ганнон и Малх накинулись на грека.
– Клянусь морем, – вскричал Малх, – я больше не могу слышать об этой Атлантиде!
Один Бокх не принимал участия в споре. Казалось, его вовсе не интересовало, что это за корабль. Углубившись в кусты, он срезал тонкую ровную палочку и засунул ее за пояс.
К полудню путники подошли к озеру. Оно отделялось от океана широкой песчаной полосой. Берега озера заросли высоким тростником и растениями, напоминающими олеандры. Растения цвели и источали одуряющий аромат.
Ганнон вытащил из ножен меч, стал расчищать им дорогу к воде. Он рубил стебли, словно сражался с целым полчищем врагов. Кровавые головы цветов падали к его ногам, и Ганнон шагал по ним, а вслед за Ганноном шли его друзья.
Вода пахла гнилью. Ганнон выпил лишь два глотка и, вытерев ладонью губы, присел на поваленное дерево.
По озеру с громким кряканьем плыли утки и гуси.
– Смотрите! Смотрите! – воскликнул Мидаклит.
Сквозь кусты пробирался огромный бык с толстым, заострявшимся кверху рогом, но не на голове, а на носу. Бык спустился к воде. Он не смотрел на людей, словно не удостаивая их вниманием.
– Это носорог! – восторженно шептал грек. – Самый загадочный зверь Ливии и самый крупный после слона. Египтяне считают, что его рог обладает целебной силой. А порошок из этого рога излечивает любую болезнь.
– Я бы предпочел его мясо, – заметил Малх. – Говорят, чем толще у зверя кожа, тем нежнее его мясо.
– Выкинь это из головы! – набросился на него Ганнон. – Надо выбирать добычу по силам. Вот, например, этот гусь. Мне кажется, из него выйдет недурное жаркое.
С этими словами Ганнон метнул дротик в гуся. Дротик угодил гусю в грудь. Вода мгновенно окрасилась кровью. Птица бешено заколотила крыльями, затем бессильно опустила голову.
– Хороший удар! – похвалил Бокх. – Но как мы его достанем?
Это оказалось нелегким делом. Лишь после долгих усилий Ганнону удалось подцепить птицу.
И снова карфагеняне пустились в путь. Уже вечерело, когда путники подошли к огромному дереву. Оно имело высоту не более двадцати локтей, но ветви его простирались на все сто. Они были усеяны плодами в виде стручков акаций и красивыми белыми цветами[67]. Среди них, сверкая ярким оперением, мелькали птицы.
– Не дерево, а целая роща! – воскликнул Мидаклит.
– Если мы все возьмемся за руки, нам не обхватить его ствол. – восторгался Малх. – Какую лодку можно из него выдолбить!
– У нас называют его вечным деревом, – пояснил Бокх. – Я слышал, что оно живет до пяти тысяч лет.
– Значит, оно старше египетских пирамид! – восторженно промолвил грек. – Воистину это страна чудес! – Прикоснувшись к рыхлой коре дерева, он добавил: – На Крите мне показывали платан. Под ним будто бы нашла убежище дочь финикийского царя Агенора – Европа[68], похищенная громовержцем Зевсом. В Додоне[69] я стоял под священным дубом. По шелесту его листьев жрецы предсказывали будущее. Но лишь перед этим великаном я готов склонить голову. Он переживет тысячелетия. Его увидят люди далекого будущего.
– А почему бы нам не послать весть о себе в эти далекие времена? – предложил Малх. – Пусть люди будущего узнают о нас, если мы не можем узнать о них. Не вырезать ли нам что-нибудь на коре этого великана?