У дерева, которое, по-видимому, почиталось священным, на корточках сидел совсем голый человек. По металлической палочке в его нижней губе и кровоподтекам на спине карфагеняне признали в нем того самого фарузия, которого лишь два дня назад у этого же дерева били палками. На его голове была небольшая шапочка из львиной шкуры, которую мог носить только вождь.
– Смотри, что он делает! – воскликнул грек.
Вождь разгладил ладонью насыпанный у корней песок и указательным пальцем начертил какую-то фигуру.
– Клянусь Гераклом, это слон! – произнес Мидаклит, подавшись вперед, чтобы лучше разглядеть рисунок.
Вождь вскочил на ноги, словно подброшенный тетивой. Он то подходил к рисунку, то отступал от него. Он подпрыгивал, смешно перебирая пятками, бил себя в грудь. Кто-то из толпы протянул ему копье, и он с размаху вонзил его в песок, в то самое место, где был рисунок.
Раздался ликующий вопль.
Ганнон пожал плечами.
– Ты что-нибудь понимаешь? – обратился он к Мидаклиту.
– Мне кажется, – сказал грек, – они собираются охотиться на слонов. Они верят, что пляска вождя принесет им удачу… Как бы мне хотелось увидеть эту охоту! – добавил он после недолгой паузы.
– Ты прав, это, должно быть, очень интересно. Пойду отыщу Бокха!
И вот карфагеняне шагают вместе с охотниками к тянущемуся на горизонте лесу. Узнав о желании чужеземцев увидеть охоту на слонов, вождь сначала заколебался, но, когда Бокх поклялся, что его друзья не выдадут охотничьих секретов племени, согласился их взять.
Дорога шла между небольшими лощинами, поросшими кустарником. Изредка в одиночку возвышались узловатые деревья, похожие на яблони, но на них не было листьев. На голых ветвях виднелись небольшие розоватые цветки.
К полудню охотники вступили в густой лес. Земля под ногами стала мягче. Она была усеяна багровыми мясистыми ягодами и не менее яркими грибами. Чувствовалось, что неподалеку река или озеро.
Охотники, шедшие впереди, остановились. Заблестели острия поднятых вверх копий.
– Здесь! – сказал Бокх, садясь на корточки. И тогда карфагеняне увидели глубоко вдавленные в землю следы. Мидаклит наклонился. Через центр следа прошло почти два локтя.
– Да, – промолвил грек, выпрямляясь, – слон, оставивший этот след, настоящий великан. Он ростом в одиннадцать локтей.
– Как ты это узнал? – поинтересовался Ганнон.
– Очень просто! Помножил разрез следа на шесть. Я слышал, что так делают индийцы.
– Тебе, наверное, известно все на свете, Мидаклит! – воскликнул Ганнон, с уважением глядя на учителя.
– Нет! Каждый раз я узнаю что-нибудь новое. Сегодня я увидел дерево, которое сначала цветет, а потом покрывается листьями. Вчера узнал о мудром обычае выбора вождей. Часто я говорю себе: «Как ты мало видел, Мидаклит! Какой ты невежда, Мидаклит!»
– Смотри! Что они делают? – закричал Малх, показывая на туземцев.
Фарузии брали что-то горстями и натирали себе лицо и руки.
– Слоновий навоз, – пояснил Бокх. – Он приносит счастье в охоте на слонов.
Ганнон подошел к огромной лепешке:
– Я бы не сказал, что это дурно пахнет!
– Конечно! – согласился Мидаклит. – Ведь слоны кормятся листьями и ароматными травами.
По знаку вождя охотники побежали к краю леса. На большой поляне, спускающейся к озеру, виднелись брошенные жилища белых муравьев. Бокх повел к ним карфагенян.
Ждать пришлось довольно долго. В полдень, объяснил Бокх, слоны стоят у воды или в тени деревьев и покидают их лишь тогда, когда спадает жара. Уже смеркалось, когда один из охотников подал с дерева знак.
– Цези![73] – раздался приглушенный шепот Бокха.
Ганнон приподнялся на локтях. Издалека послышался шум, похожий на грохот перекатывающихся по трюму глиняных сосудов. Шум шел со стороны чащи. И вот показался первый слон. Гигант шагал величавой, уверенной поступью. Иногда он глубоко втягивал воздух, выпрямлял хобот, и тогда можно было увидеть огромную пасть с отвислой нижней губой и два длинных бивня, казавшихся розовыми в свете вечернего солнца. Это был вожак. За вожаком шла слониха со слоненком. Слоненок был ростом с лошадь, но резвился, как щенок, терся о ноги матери, прыгал, смешно крутя своим коротким хвостом. Когда он попытался отбежать в сторону, слониха слегка шлепнула его хоботом. Издав звук, напоминающий хрюканье, слоненок послушно подбежал к матери и чинно зашагал с нею рядом. За слонихой шли гуськом еще пять слонов.
Из лесу на конях выскочило двое охотников. Они неслись на вожака, издавая воинственные крики и потрясая копьями. Вожак остановился, коротко и тревожно прогудел. Остановились и другие слоны.
Один из охотников приблизился к животному. Карфагеняне поняли: он должен отвлечь его внимание. Казалось, слон вот-вот обрушит на смельчака свой хобот. Но другой охотник с удивительной ловкостью спешился, подскочил к слону и обеими руками вонзил в живот великана длинное копье. Слон поднял кверху хобот, и из его пасти вырвался глубокий, яростный стон, перешедший в рев. Казалось, этот звук издавало не животное, а отставший воин, застигнутый врасплох врагами. Прижав к губам свой рог, он трубит и зовет на помощь. Вдруг раненое животное бросилось бежать. Древко копья задевало землю, кусты. Его острие еще глубже впивалось в рану.
В это время к бегущему слону приблизился первый охотник. Но конь его споткнулся, и всадник вместе с ним оказался на земле. С поразительной быстротой разъяренный слон схватил охотника хоботом за туловище и со страшной силой ударил о землю.
Крик ужаса вырвался из уст фарузиев.
Гигант, расправившись с охотником, стал топтать коня, но вдруг пошатнулся, повалился на колени и рухнул на бок. Хобот его колотил землю. Но когда подбежали охотники, животное уже затихло. В его маленьких черных глазах, казалось, светился укор.
Взявшись за руки, фарузии плясали вокруг слоновьей туши. Потом по одному они подходили к ней и, наклонившись, целовали слона в лоб, чтобы испросить у его могущественного духа прощение.
Ганнон оглянулся. Он отыскал глазами останки охотника и его коня. Бокх перехватил взгляд Ганнона:
– У нас говорят: «Кто идет с копьем на слона, не знает, умрет он или слон».
Охотники внезапно замолкли и остановились как вкопанные. В тишине прозвучал голос вождя.
– Делят мясо! – пояснил Бокх. – Голова и правая задняя нога достанутся тому, кто нанес слону первую рану. Остальное мясо поделят поровну.
– А бивни? – заинтересовался Ганнон.
Маврузий не успел ответить. Вождь взмахнул рукой, и охотники со сверкающими в руках ножами ринулись к туше. Каждый заранее облюбовал себе кусок.
Уже стемнело. Было решено заночевать здесь. Вскоре загорелись костры. В их свете блестели обнаженные смуглые спины охотников. Карфагеняне расположились у одного из костров. Ганнон задумчиво глядел на прыгающие языки пламени.
Послышались шаги. Бокх принес кусок хобота. Переворачивая мясо над огнем, он что-то шептал и покачивал головой. «Благодарит богов за удачную охоту», – подумал Ганнон.
Жареный хобот оказался превосходным угощением. Даже Мидаклит, обычно равнодушный к еде, без конца хвалил блюдо, а Малх клялся, что слоновий хобот вкуснее тунца.
Завернувшись в плащи, карфагеняне легли прямо на землю. Сон быстро взял их в свои объятья. Они не слышали ни воя шакалов, привлеченных запахом крови и мяса, ни заунывного пения фарузиев, охранявших спящих и добычу.
Когда Ганнон проснулся, охотники уже накалывали на палки куски слоновьего мяса. К удивлению Ганнона, знавшего, что слоновая кость ценится наравне с золотом, никто не дотронулся до бивней. Они валялись на измятой и окровавленной траве. Карфагенян поразили их чудовищные размеры. Правый слоновий зуб имел в длину почти шесть локтей и был так тяжел, что одному человеку поднять его было не под силу. Левый бивень был короче и легче. Конец его казался стертым.
Фарузии даже не представляли, сколько красивых вещей можно было вырезать из этих бивней. По словам Бокха, они делали из них подпорки для хижин, когда поблизости не было леса.
К полудню охотники возвратились в селение. Старики, женщины и дети встретили их ликующими криками. Теперь племя было надолго обеспечено пищей.
Золотая дорога
Еще три дня оставались путники у фарузиев. За это время они побывали во многих хижинах.
Узнав от Бокха, что дурные люди похитили у карфагенян большую лодку, фарузии удивленно покачивали головами. Им трудно было понять, как пришельцы, которым было оказано гостеприимство, могли причинить хозяевам зло.
Ганнон удивился, каким вниманием пользуются в племени старики. Им уступали дорогу, давали лучшие куски пищи, усаживали на почетные места. Вождь не принимал ни одного решения, не посоветовавшись со старцами, и их совет являлся для него законом.
Фарузии были довольны своей жизнью. Каждый род получал равную долю добычи, которая затем справедливо делилась.
Фарузии не имели откупщиков, от которых так страдали бедняки Карфагена. У них не было наемников, так дорого обходившихся республике. Оружие носили все мужчины с шестнадцати лет. Перед тем как дать юноше оружие, его подвергали суровым испытаниям: заставляли бежать до изнеможения, прыгать через огонь с завязанными глазами, костяной иглой на его спине и груди выкалывали узоры. И, когда они убеждались, что юноша ловок и смел, что он умеет переносить боль, ему вручали копье с железным наконечником, лук и стрелы, давали ему коня.
У женщин было пять занятий: они готовили пищу, кормили детей, лепили посуду, плели циновки, шили одежду. Но это не делало их рабынями отца или мужа. Отец не мог продать свою дочь, муж – поднять руку на жену.
Фарузии обходились без рабов. И это больше всего поражало карфагенян, привыкших на каждом шагу пользоваться услугами невольников. И, может быть, поэтому фарузии были так честны и трудолюбивы.
Из беседы с вождем Ганнон узнал, что до Керны всего лишь одиннадцать дней пути, из них семь дней придется на пустыню. Надо только выйти на Золотую дорогу. Она ведет с гор Хреты к Керне. До этой дороги вождь обещал дать Ганнону проводников.