Сам любивший животных, Куприн с радостью подмечал ту же любовь у Чехова: «Во дворе жили: ручной журавль и две собаки. Надо заметить, что Антон Павлович очень любил всех животных, за исключением, впрочем, кошек, к которым он питал непреодолимое отвращение. Собаки же пользовались его особым расположением. О покойной Каштанке, о мелиховских таксах Броме и Хине он вспоминал так тепло и в таких выражениях, как вспоминают об умерших друзьях. “Славный народ – собаки!” – говорил он иногда с добродушной улыбкой.
Журавль был важная, степенная птица. К людям он относился вообще недоверчиво, но вел тесную дружбу с Арсением, набожным слугой Антона Павловича. За Арсением он бегал всюду, по двору и по саду, причем уморительно подпрыгивал на ходу и махал растопыренными крыльями, исполняя характерный журавлиный танец, всегда смешивший Антона Павловича.
Одну собаку звали Тузик, а другую – Каштан, в честь прежней, исторической Каштанки, носившей это имя. Ничем, кроме глупости и лености, этот Каштан, впрочем, не отличался. По внешнему виду он был толст, гладок и неуклюж, светло шоколадного цвета, с бессмысленными желтыми глазами. Вслед за Тузиком он лаял на чужих, но стоило его поманить и почмокать ему, как он тотчас же переворачивался на спину и начинал угодливо извиваться по земле. Антон Павлович легонько отстранял его палкой, когда он лез с нежностями, и говорил с притворной суровостью:
– Уйди же, уйди, дурак… Не приставай…
И прибавлял, обращаясь к собеседнику, с досадой, но со смеющимися глазами:
– Не хотите ли, подарю пса? Вы не поверите, до чего он глуп».
В доме было девять комнат. Столовая и комнаты для гостей – на первом этаже. В столовой стоял стол, который в семье прозвали «сороконожкой», который раздвигали, чтобы усадить за него многочисленных гостей дома. В гостиной на втором этаже стоял рояль, на котором играл гостивший у Чехова Рахманинов, под его аккомпанемент пел Шаляпин. А в кабинете Чехов попросил сделать для себя витражное окно и камин. На третьем этаже в мансарде располагалась комната матери поэта. Во флигеле – и кухня, чтобы чад от печи не тревожил больного хозяина дома, здесь же комнаты для кухарки и садовника.
Чехов сообщил Марии Павловне: «Ялтинский дом очень хорош. Лучше и не надо. Комнаты малы, но это не бросается резко в глаза. Виды со всех сторон замечательные, а из твоей комнаты такие виды, что остается пожалеть, что этого дома у нас не было раньше».
Участок поразил Марию Павловну своей заброшенностью. По ее словам, здесь росла только одна олива, а больше никакой растительности не было. Олива и до сих пор растет за домом у кухни, но кроме нее Чехов высадил на участке более 130 видов растений, начиная с кедров, которые он тогда называл «прутиками», теперь укрывающих сад своей тенью, заканчивая роскошными розами. В саду росли кипарисы и белая береза, веерная пальма, бамбук, кизил, гранат и мушмула. Вода для полива согревалась в больших глиняных кувшинах, которые изготовил местный мастер, армянин.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова рассказывает: «С помощью сестры Марии Павловны Антон Павлович сам рисует план сада, намечает, где будет какое дерево, где скамеечка, выписывает со всех концов России деревья, кустарники, фруктовые деревья, устраивает груши и яблони шпалерами, и результатом были действительно великолепные персики, абрикосы, черешни, яблоки и груши. С большой любовью растил он березку, напоминавшую ему нашу северную природу, ухаживал за штамбовыми розами и гордился ими, за посаженным эвкалиптом около его любимой скамеечки, который, однако, недолго жил, так же, как березка: налетела буря, ветер сломал хрупкое белое деревце, которое, конечно, не могло быть крепким и выносливым в чуждой ему почве. Аллея акаций выросла невероятно быстро, длинные и гибкие, они при малейшем ветре как-то задумчиво колебались, наклонялись, вытягивались, и было что-то фантастическое в этих движениях, беспокойное и тоскливое… На них-то всегда глядел Антон Павлович из большого итальянского окна своего кабинета… Были и японские деревца, развесистая слива с красными листьями, крупнейших размеров смородина, были и виноград, и миндаль, и пирамидальный тополь – все это принималось и росло с удивительной быстротой благодаря любовному глазу Антона Павловича. Одна беда – был вечный недостаток в воде, пока, наконец, Аутку не присоединили к Ялте и не явилась возможность устроить водопровод».
И все же подмосковных прудов Чехову не хватало. Н.И. Телешов вспоминает: «Видались мы и в Крыму, у него на даче в Аутке, где он был уже серьезно больным и где среди красот южной природы, среди вечнозеленых кипарисов и цветущих персиков любил помечтать о московском сентябрьском дождичке, о березах и ветлах, об илистом пруде с карасями, о том, как хорошо обдумывать свои повести и пьесы, глядя на поплавок и держа в руке удочку».
«Если бы каждый человек на куске своей земли сделал бы все, что мог, как прекрасна была бы земля наша!» – писал Чехов. Он увлекался садоводством, оно давало ему отдых от работы и приносило неизменную радость.
В апреле 1900 года в Ялту прибыла труппа Московского художественного театра. Ее руководитель Константин Сергеевич Станиславский позже вспоминал: «Это была весна нашего театра, в самый благоуханный и радостный период его молодой жизни. Мы сказали себе: “Антон Павлович не может приехать к нам, так как он болен, поэтому мы едем к нему. Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету”».
Мхатовцы дали восемь спектаклей, в том числе чеховских «Чайку» и «Дядю Ваню». На спектаклях присутствовал не только Чехов, но и многие его гости: Горький, Мамин-Сибиряк, Куприн, Бунин, Станюкевич, Гарин-Михайловский. Чехову преподнесли пальмовый венок, с красной лентой, на которой было написано: «Антону Павловичу Чехову, глубокому истолкователю русской действительности». Это случилось на заключительном спектакле «Чайка», как бы возмещая провал пьесы на премьерном показе в Петербурге.
К.С. Станиславский вспоминает, как актеры гостили у Чехова: «У Антона Павловича был вечно накрытый стол – либо для завтрака, либо для чая. Дом был еще не совсем достроен, а вокруг дома был жиденький садик, который он еще только что рассаживал…
Приезжали, уезжали. Кончался один завтрак, подавали другой; Мария Павловна разрывалась на части, а Ольга Леонардовна, как верная подруга или как будущая хозяйка дома, с засученными рукавами деятельно помогала по хозяйству».
Вскоре после триумфальных гастролей здание театра сгорело. Чехов писал Ольге Книппер: «Ты знаешь, милая? Сгорел тот самый театр, в котором ты играла в Ялте. Сгорел ночью, несколько дней назад, но пожарища я еще не видел, так как болел и не был в городе». Новый каменный театр построят в 1908 году, когда Антона Павловича уже не было на свете.
Чехов и Ольга Книппер обвенчались 25 мая 1901 года в Москве, в Крестовоздвиженской церкви на Плющихе и провели медовый месяц в Башкирии в Андреевском туберкулезном санатории, где Чехов пил кумыс, после чего вернулись в Ялту.
Но постоянно жить в Крыму Ольга не могла, так как работа требовала присутствия в Москве. Антон Павлович писал Ольге: «Если теперь мы не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству». Как и до свадьбы, в разлуке они переписывались (известно о 443 письмах от Чехова к Книппер и более 400 писем от Книппер к Чехову).
Художник Константин Коровин, навещавший Чехова на Белой даче и познакомившийся с чеховским журавлем, рассказывал: «Да, это замечательнейшее и добрейшее существо… Он любит всех нас, – сказал Антон Павлович. – Знаете ли, он весной прилетел к нам вторично. Он улетал на зиму в путешествие в другие, там, разные страны, к гиппопотамам, и вот опять к нам пожаловал. Его мы так любим, Маша (сестра) ия… – не правда ли, странно это и таинственно?.. – улететь и прилететь опять… Яне думаю, что это только за лягушками, которых он в саду здесь казнит… Нет, он горд и доволен еще тем, что его просят танцевать. Он – артист, и любит, когда мы смеемся на его забавные танцы. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот улетела в Москву, в Художественный театр…»
В ялтинском доме Чеховым написаны пьесы «Три сестры» и «Вишневый сад», рассказы «Дама с собачкой», «Архиерей», «На святках», «Невеста», повесть «В овраге» и др. Подготовлено к изданию собрание собственных сочинений. Иногда писателю требовалось уединение, когда многочисленные посетители и незваные гости, желавшие на досуге познакомиться со знаменитым соседом, начинали ему досаждать. Чехов пишет своему брату Александру: «Я вместо дачи, за собственные деньги в Крыму умудрился построить собственную тюрьму!» От назойливых посетителей Чехов сбегал в Гурзуф, где также купил небольшой участок земли и построил небольшой домик.
Это была татарская сакля, стоящая на самом берегу моря. Дом, очень скромный на вид, стоил дорого – целых 3 тысячи рублей (корову можно было купить за 20 руб.). Но вместе с домом продавался большой участок, а главное – морская бухта, удобная для купания. Антон Павлович был пленен красотой этой местности и заплатил хозяину, не торгуясь. По поводу покупки он написал своей сестре Марии Павловне: «Я за эти деньги умудрился приобрести не только маленький домик, но и небольшой участок крымский земли и кусочек Черного моря. Здесь будет моя купальня, мой пляж и будет стоять моя лодка». Слева на скале сохранились остатки генуэзской крепости VI века н. э. Этот берег помнил Пушкина, который бывал здесь и гостил у Раевских. Недалеко от дома Чехова располагалась скала, которую называли «скалой Пушкина». По легенде, именно здесь поэт написал свои знаменитые стихи «Прощай, свободная стихия…».
В свободное время он гулял, стоя на берегу Гурзуфской бухты, и наблюдал, как стая дельфинов загоняет в бухту косяк скумбрии, катался на лодке, ловил рыбу, работал в саду. Заниматься садоводством здесь было нелегко, вокруг почти не было земли, одни голые скалы. За два года Чехов привез много земли, посадил растения. До наших дней со времен Чехова сохранилась смоковница, также называе