На следующий день его арестовали. Прощаясь, сказал жене, что это какое-то недоразумение. Очень хорошо, что дочка была на школьном празднике. Пусть думает, то отец уехал в командировку...
На первый взгляд это скучно и неинтересно: сопоставлять рабочие наряды и разноцветные накладные, вчитываться в солидные конторские книги в плотных переплетах, сортировать пахнущие бензином путевые листы и маленькие пачки пропусков. Копаться в бумагах. Складывать и умножать. Подсчитывать итоги. Десятки раз смотреть один и тот же документ.
Тут, чтобы раскрыть преступление, не нужно искать следы крови, обнаруживать отпечатки пальцев, исследовать пули и пистолеты. По делам о хищениях истина скрыта вот под этими, внешне благопристойными, накладными, актами, ведомостями. И для того чтобы добраться до нее, нужно решить так много трудных задач. Задач, в которых половина условия уничтожена, где нельзя верить ни одной цифре, задач, которые не имеют ответа в следующем номере журнала. И эти задачи нужно решить. Во что бы то ни стало решить, и решить правильно.
Потапов попытался представить себе механику хищений. В трикотажном цехе выпускаются не учтенные по документам изделия. Их надо доставить в магазины, продать и снять выручку. Как перевезти этот «левый» товар? Может быть, прямо из цеха в магазин? Нет, опасно. Значит, без склада не обойтись. А работники склада побоятся отправить товар без накладных? Безусловно. Значит, выход один: использование накладных-времянок.
Это старый, испытанный прием. В кузове автомашины двести сорочек. В кабине — агент с накладной, в которой указана эта же цифра. Всё в порядке. Сорочки поступили в магазин. Но как только они проданы, агент заходит в магазин снова. Момент — и старая накладная уничтожена. Еще момент — и выписана новая накладная, где уже значится не двести, а сто сорочек. Остается только изъять деньги из кассы и всё.
Наверное, уже в сотый раз берет Потапов эти накладные и, как пасьянс, раскладывает их на столе. Накладные как накладные. Вот если бы можно было установить, переписывались они или нет? Одни из них написаны чуть синеватым карандашом, другие — серым, тоже химическим. Ну и что же из этого? Потапову кажется, будто одна цифра подтерта. Но нет, он берет лупу и убеждается, что ошибся.
Надо разложить их по номерам, решает следователь. Раскладывает. А дальше что? Сопоставить их с доверенностями? Всё сходится. Потапов словно видит за этими накладными улыбающееся лицо Семена Бродова: «Не подкопаешься, следователь! Ажур!»
И еще настойчивее продолжает свои изыскания следователь: «Нет, ты не будешь надо мною смеяться, Бродов! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Снова в руках у Потапова увеличительное стекло. Буквы стали большими. Накладные он уже выучил наизусть. Сначала графа: «Склад номер...», ниже «Дата, час», затем «Автомашина номер, прицеп номер...» И вдруг... Он перечитывает еще раз: «Автомашина номер...» Запятая, «прицеп номер...». А на другой накладной? Ошибка! Нет запятой! Как нет? Здесь должна быть запятая!.. Это ведь типографский бланк. Вот на этой накладной есть запятая. И на этой есть. А на этой — нет.
Потапов старается сохранить спокойствие. «Еще совершенно не из-за чего волноваться», — пытается он убедить себя. Но руки, словно не подчиняясь ему, ускоряют движения, и накладные, на первый взгляд совершенно одинаковые, укладываются в две стопки. В одной — с запятой, в другой — без запятой. Чем же вызвано это различие? Может быть, в части набора запятая просто выпала? Если эта догадка верна, то до какого-то номера накладные будут с запятыми, а после этого номера — без запятых. Нет, не получается. № 175361 — с запятой, 175362 без запятой, а 175363 снова с запятой.
Следователь складывает отдельно накладные с запятыми, отдельно без запятых и рассуждает при этом вслух:
— А не кажется ли вам, уважаемый юрист первого класса, что накладные немножко отличаются по цвету бумаги? Кажется? Тогда вам должно быть ясно, в чем дело.
Да, ему стало ясно, что почти половина накладных выписана на фальшивых бланках, изготовленных не там, где остальные, а где-то в другом месте.
— Скажите, Веткин, кто вам выдавал чистые бланки накладных?
— Я получал их в бухгалтерии, вы можете проверить это по книге регистрации.
— Спасибо за совет. Я прошу вас внимательно посмотреть на э т и накладные. Вот эти. Кто вам их дал?
Веткин осторожно берет документы.
— Не бойтесь, берите смелее!
— А я не боюсь.
Быстрый взгляд и спокойный ответ:
— Эти накладные я получил в бухгалтерии.
— Хорошо. Распишитесь вот здесь. А теперь попрошу ознакомиться с заключением экспертизы, которой установлено настоящее происхождение этих накладных.
— То есть как это настоящее происхождение?
— Очень просто. Бланки накладных, по которым перевозился неучтенный товар, напечатаны совсем в другом месте.
— Где?
— В свое время я скажу вам где. А подсказала мне это малюсенькая... запятая. Смотрите...
Следователь всё чаще вызывал на допрос Веткина. Внешне ничего не менялось. Он, так же как и другие обвиняемые, отрицал очевидные факты, и в протоколе допроса появлялась одна и та же стереотипная фраза: «Больше ничего к своим показаниям добавить не могу».
Но Потапову казалось, что сознание Веткина еще не до конца отравлено духом стяжательства, что в его душе идет непрерывная борьба подполковника Веткина с растратчиком Веткиным. Поэтому, когда допрос оканчивался и следователь убирал бумаги в портфель, между ними начиналась беседа, которая иной раз продолжалась несколько часов. И если на официальном допросе верх брал расхититель, то позднее, в разговоре, всё явственней звучал голос подполковника Веткина.
Это была долгая и, вероятно, мучительная, внутренняя борьба. Чувствовалось, что порой Веткину хотелось рассказать всё, порвать навсегда с прошлым, но это прошлое всё еще крепко держало его, заставляло замолкать как раз тогда, когда надо было говорить полным голосом.
Скатиться вниз, в душный мирок дельцов и казнокрадов совсем не трудно, но не так просто перечеркнуть потом прошлое и снова стать честным человеком.
Веткин знал, что собранные доказательства бесспорны, но очевидно боязнь наказания удерживала его от решительного шага.
Потапову хотелось помочь человеку в этой борьбе с самим собой. И однажды, когда, официальный допрос был окончен, он сказал Веткину, что хочет прочитать ему несколько страниц уголовного дела. Веткин приготовился выслушать заключения экспертизы или показания свидетелей, но у следователя были совсем другие намерения.
Медленно и внятно прочел он обвиняемому его же собственную характеристику:
«Характеристика на помощника начальника штаба 254-го стрелкового полка майора Веткина Илью Яковлевича, 1910 года рождения.
Майор Веткин находится на фронте с 15 июля 1941 года. В данной должности с 1 ноября 1943 года. Проявил себя дисциплинированным, мужественным офицером. К подчиненным требователен. Награжден орденом Красной Звезды за участие в атаке на сильно укрепленный оборонительный узел противника и медалью «За отвагу» за смелость и мужество, проявленные при форсировании реки Черной. В быту и поведении скромен. Социалистической Родине предан.
Командир пехотной стрелковой дивизии полковник Маслов.
Начальник штаба — полковник Кузнецов. 3 июля 1944 года».
Следователь взглянул на Веткина. Тот долго молча сидел, опустив голову и закрыв глаза, а когда снова посмотрел на Потапова, стало ясно, что он сделал свой выбор.
— Я больше ничего не боюсь, — сказал он, — я был раньше честным человеком и опять буду им. Мне только очень бы хотелось, чтобы как можно больше людей знали мою историю. Знали и не повторяли моих ошибок.
Веткин был осужден к шести годам лишения свободы. Через месяц после суда Потапов получил от него письмо.
«Уважаемый Борис Алексеевич, — писал он, — мне известны традиции, когда школьники пишут своим бывшим учителям, солдаты — командирам. Но вряд ли преступники переписываются со своими следователями.
Я же пишу Вам письмо, если даже это и является исключением.
Очень трудно было мне на следствии. Еще труднее на суде. Даже сейчас меня не оставляют в покое, упрекают в том, что я «продал» своих сослуживцев. Ничтожные слепцы, они не понимают честных людей, не представляют себе, что не всё продается.
Мне кажется, что, осудив сам свое преступление задолго до суда, я уже стал на путь духовного исцеления и твердо стою на ногах.
Верьте мне, что теперь я никогда не сверну с правильного пути и эта «запятая» последняя в моей жизни».
ПОСЛЕДНЯЯ ПОЛУЧКА АЛЕКСЕЯ НАКАТОВА
От завода домой надо было идти мимо городского парка, и Алексей Накатов свернул на тенистую дорожку. Духота уходящего дня, казалось, не действовала на него, и он быстро шагал по усыпанной красным песком аллее. Лиза, жена, сегодня работала в вечернюю смену, а раз так — можно пойти порыбачить. Вечерние часы при заходе солнца всегда бывали у него особенно удачными, и к приходу жены он возвращался с ведерком рыбы.
На полпути внимание Алексея привлекла просвечивающая сквозь зелень вывеска на другой стороне улицы: «Гастроном», и планы несколько изменились, Он направился в магазин, прошел из конца в конец, рассматривая витрины отделов, и подошел к кассе. Вытянув из скользкой пачки похрустывающую пятерку, Алексей уже собрался протянуть ее кассирше, как кто-то схватил его за руку:
— Леха! Здорово!
Обернулся. Две улыбки: дядя — Василий Иванович Таранин и Степан Молчанов — сосед со второго этажа.
— Что покупаешь?
— Да торт решил жене купить, — смущенно произнес Накатов.
— С получки, небось?
— Ага.
— С получки маленькую надо, а не торт, — сказал Степан.