я. Это были его беглые крепостные, и Финстерлор узнал своих крестьян.
— Тем лучше, расправимся со всеми сразу, — сказал он.
Они поспешили вернуться в замок, чтобы запастись аркебузами, порохом, пулями. Трое слуг и егерь — вот и весь их гарнизон. Людей они расставили у бойниц, по обе стороны от ворот. Только они заняли свои места, как из лесу с криками выскочили крестьяне. Мост через расщелину между скалами был поднят. Это озадачило наступавших. Большой Лингарт выступил из толпы и крикнул юнкерам, чтобы они сдавались. Сопротивление бесполезно, это лишь авангард, а за ним идет все ротенбургское ополчение.
Нападение ландскнехтов на деревню
С гравюры XVI в.
Вместо ответа егерь послал стрелу, которая с такой силой ударила Лингарта в грудь, что он зашатался. Но стрела не пробила панциря из закаленного железа и, отскочив, упала к его ногам. С громкими криками крестьяне подбежали к самому рву. Брошенный одним из крестьян дротик поразил в голову слугу, стоявшего возле Розенберга. Тот упал навзничь. Задрожали натянутые тетивы арбалетов, но стрелки торопились, и стрелы пролетали слишком высоко. Юнкеры берегли заряды для Большого Лингарта, который скрывался от них за толстым стволом букового дерева. Зычными окриками он удерживал безрассудно устремлявшихся вперед. Между тем крестьяне подходили все ближе, подбирая камни на дороге и забрасывая ими осажденных. Тогда юнкеры потеряли терпение и разрядили свои аркебузы в толпу. С минуту длилось замешательство, потом Большой Лингарт выбежал из-за прикрытия и с проклятиями, ударяя мечом плашмя, загнал под деревья вырвавшихся вперед. Среди крестьян оказалось несколько раненых. Вдруг юнкеры с двумя оставшимися в живых слугами исчезли со стены. Затем из замка донеслись крики, выстрелы, лязг железа. Подъемный мост со скрипом опустился, и Лингарт со своим отрядом ворвался в замок.
Будь юнкеры и их слуги повнимательней, они бы заметили, что незадолго перед тем часть крестьян, отделившись от отряда, под прикрытием леса обошла замок с левого фланга. То были гальтенбергштеттенцы, отважные ребята, с детских лет знакомые с местностью. Они несли с собой лестницы и в удобном месте перелезли через стену. Нападение с тыла ускорило исход борьбы; юнкеры отчаянно сопротивлялись, но на стороне крестьян был слишком большой перевес. Когда Лингарт со своими людьми вошел во двор замка, оба юнкера уже были обезоружены и связаны. Они стояли мрачные, озлобленные, вызывающие. Ему стоило большого труда спасти их от законной ярости крестьян. Да и он сам не мог удержаться и то и дело бросал на них злорадные взгляды, подкручивая при этом свои густые усы. Слуг он приказал освободить.
— Ну, а теперь на суд, господа дворяне! — крикнул он и приказал бить в барабан, единственный в отряде, чтобы собрать людей, которые разбежались по замку в поисках добычи. Выйдя на дорогу, он увидел, как внизу, по долине, к замку приближается Светлая рать.
Большой Лингарт все время держался возле пленных, но не для того, чтобы насладиться их униженьем, а чтобы спасти им жизнь. Но ни прорвавшаяся наконец долго сдерживаемая ненависть их бывших крепостных, ни проклятия, ни угрозы, ни тычки и удары, полученные даже от женщин, не смирили гордыни юнкеров. Среди крестьян, собравшихся во дворе замка, был седой как лунь старик. При виде связанных кровопийц он воздел руки к небу и воскликнул:
— Благодарю тебя, боже, что ты дал мне дожить до этого дня!
Перейдя через мост, Большой Лингарт встретился с предводителями медленно приближавшейся Светлой рати и посланцами ротенбургского комитета. Увидев сожженную деревню, они пришли в сильное возбуждение, и бретгеймец Мецлер крикнул Лингарту:
— Что ты тащишь за собой этого убийцу и поджигателя вместе с его сообщником? Почему ты не повесишь их на месте?
— Ради бога! Что вы говорите! — испуганно воскликнул Валентин Икельзамер. — Не обагряйте руки кровью!
— Нет, их будут судить, судить по праву и справедливости, и предадут смерти, — отвечал Лингарт и построил своих людей в круг, внутри которого должен был происходить суд. Отекшее лицо юнкера Филиппа было бледно, хотя и не выдавало страха. Его друг хранил вызывающий, мрачный вид.
— Это будет месть, а не правосудие! — вскричал учитель латыни.
— Нет, правосудие! — резко возразил Лингарт и предложил военачальникам войти в круг.
Валентин Икельзамер подошел к своим спутникам, бывшим членам магистрата из патрициата, Иерониму Оффнеру и Христиану Гайнцу и начал советоваться с ними. Они подозвали к себе и священника Деннера.
Когда собравшиеся в круг вожаки крестьян хотели приступить к суду над юнкерами, попросил слова Икельзамер.
— Дорогие друзья, — начал он, — судье не пристало внимать голосу страстей. Недаром говорится в священном писании: «Среди змей и ехидн я направлю твои стопы». Таков и ваш путь. А кто же этот юнкер фон Розенберг, как не ядовитая змея?..
— Тысяча чертей! — закричал рыжебородый, силясь высвободить руки, скрученные веревками за спиной.
— Ядовитая змея, — продолжал Икельзамер, — которая коварно жалит в пятки бедняков, вверенных его отеческой заботе. Но я прошу, я заклинаю вас, дорогие друзья, не пятнайте наше святое и чистое дело, дело всех угнетенных, его кровью и кровью юнкера фон Финстерлора, хотя они, как лютые звери, терзали своих крепостных.
Гальтенбергштеттенцы и лауденбахцы громкими криками выразили свое одобрение, но Большой Лингарт, Мецлер и другие военачальники в один голос воскликнули:
— Вот потому они и умрут!
— Нет, нет! — продолжал настаивать учитель. — Если вы собираетесь уничтожить огнем и мечом всех ядовитых змей и ехидн, то этому не будет конца! Смертью ничего не исправишь. Пусть живут, чтобы искупить свои преступления и возместить причиненный ими ущерб.
— Нет, нужно покарать их, хотя бы для того, чтобы другим неповадно было! — крикнул Мецлер. — Пусть все дворяне знают, для чего мы ударили в набат.
— Судить их, судить! Смерть им! — кричали со всех сторон крестьяне.
Тогда из толпы выступила высокая изможденная фигура в рясе:
— Во всех крепостях и замках, во всех дворцах и монастырях и без того узнают, что произошло. Для этого вовсе не нужно пролития крови этих разбойников, преступления которых вопиют к небу. Во второй книге Моисея сказано: «Я поражу все народы унынием и страхом и предам в твои руки всех врагов твоих, обратив их в бегство». Так не поддавайтесь же искушению, дорогие братья. А вы, лауденбахцы и гальтенбергштеттенцы, пусть удовлетворите вы свою жажду мести кровью этих людей, а что же дальше? Разве дома ваши от этого сами собой отстроятся и наполнятся новой утварью вместо сожженной? Разве оживет уничтоженный скот и сами собой наполнятся закрома? Конечно, им не уйти от расплаты за свои преступления, но пусть они возместят причиненные вам убытки. Если они откажутся, пусть заплатят кровью. Согласны ли вы?
Он замолчал. Все переглядывались, и никто не решался высказаться первым. Тогда заговорил Большой Лингарт:
— Не сердись, божий человек, но твои слова брошены на ветер. Что могут тебе ответить люди, когда неизвестно, захотят ли юнкеры искупить свою вину? А даже если и захотят, от Розенберга я ничего не приму. У меня с ним свои счеты. Он убил моего лучшего друга, когда пытался похитить Габриэлу Нейрейтер. Это преступление он искупит только кровью.
К Лингарту подошел Валентин Икельзамер и пытался отвести его в сторону. Он хотел знать мнение Деннера, но тот вопросительно смотрел на юнкеров. Филипп фон Финстерлор, с напряженным вниманием следивший за спорами, заявил, что он согласен. Его друг, все время хранивший презрительное молчание, бросив взгляд на Лингарта, проворчал:
— Связанный по рукам я не вступаю в переговоры.
Лингарт приказал развязать обоих пленных. Нечего было бояться, что они убегут: их окружили тесным кольцом ротенбуржцы. Подошли и жители сожженной деревни. Крестьянские военачальники и представители городского комитета начали совещаться. Разгорелся горячий спор. Большой Лингарт не хотел идти ни на какое соглашение с юнкерами, пока Мецлер, бросив на него многозначительный взгляд, не сказал:
— Одно вы забыли, братья! Пусть даже юнкеры и примут сейчас под угрозой смерти ваши условия, но без клятвенного обещания не мстить они потом вдвойне и втройне выместят все на крестьянах. Мы, ротенбургские крестьяне, находимся в таком же положении по отношению к магистрату. Мы охотно представим решение этого дела на усмотрение комитета, как он того пожелает, и дадим в том присягу. Но в отношении юнкеров мы не пойдем ни на какие уступки, если господа, присланные комитетом, не поклянутся именем комитета и общины отстаивать интересы крестьян, не жалея жизни и имущества, если против них будет что-либо предпринято.
Посланцы комитета смущенно переглянулись. Большой Лингарт, поглаживая усы, сказал, обращаясь к военачальникам:
— Я соглашусь, если вы примете условия.
— Да, принимаем! — закричали они в один голос.
— Только я ставлю еще одно условие. Пусть юнкер Розенберг на прощание выкатит для всего отряда несколько бочек вина из своих погребов.
Дерущиеся крестьяне
С гравюры Г. 3. Бегама
Крестьянские главари, смеясь, поддержали его. Затем Валентин Икельзамер, успевший тем временем переговорить со своими спутниками, объявил, что они готовы дать требуемую клятву. Лица крестьян сияли торжеством, и только Большой Лингарт никак не мог примириться с тем, что добыча выскользнула из его рук, и казался раздосадованным. Отец Деннер сообщил пленным о принятом решении и добавил:
— Можете соглашаться или нет, торговаться с вами мы не намерены.
Цейзольф фон Розенберг обязался восстановить за свой счет сожженные строения и возместить крестьянам стоимость истребленного им скота. Вместе с фон Финстерлором они обязались внести по тысяче гульденов или пятьсот геллеров в военную казну крестьян и дать торжественную клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будут мстить своим крепостным и все будет прощено и забыто. Деннер напомнил юнкеру фон Розенбергу и о вине для крестьян. Это вино как будто до некоторой степени примирило лауденбахцев и гальтенбергштеттенцев с остальными крестьянами. И все же они громким ропотом выражали свое недовольство и с трудом поддались на увещания Деннера, Икельзамера и Мецлера. Бешеный Цейзольф выслушал условия, мрачно теребя свою плам