– Знаешь?
– Да, лично знаю, – не без гордости сообщил Никитин.
– Ну, я думаю, ты этим заниматься не станешь.
– А вы скоро придете, Борис Иванович?
– Не могу точно сказать, но постараюсь вернуться побыстрее.
На прощание Комбат пожал худую узкую ладонь, холодную, как рыба. Глаза у Сереги были грустные, в них читались тоска и одиночество.
– Ладно, не грусти, – сказал Комбат, – еда в холодильнике, чай согреешь. В общем, хозяйничай, как сумеешь.
Борису Рублеву надо было встретиться с одним нужным ему человеком. Он с ним встретился, обсудил дела и возбужденно-радостно заспешил домой. Он не стал дожидаться лифта и единственное, что его поразило, так это темные окна квартиры.
«Может, улегся спать?» – подумал Рублев о своем госте.
Даже не дожидаясь лифта, он взбежал по лестнице, позвонил в дверь, а затем сунул ключ в замочную скважину, повернул. Дверь открылась. В квартире царила тишина.
– Сергей! – позвал Комбат.
Ему никто не ответил. Рублев заглянул в комнаты.
Сергея там уже не оказалось. Посуда вымыта, аккуратно составлена, постель с дивана убрана.
«Странно, где же он? Куда подевался?»
В прихожей лежали ключи от квартиры.
«Значит, он просто-напросто защелкнул дверь и ушел», – решил Рублев.
И тоска, сильная, невыразимая, охватила его. Он вошел в кухню, включил почему-то чайник, хоть пить не хотел, сел у стола и осмотрел опустевшую кухню. Он понял, ему не хватает этого маленького, худенького паренька, ощутил одиночество.
Сердце сжалось, нестерпимо захотелось закурить. Сигарет на подоконнике не оказалось, пепельница была пуста.
«Значит, Сергей взял сигареты и зажигалку. Черт подери, почему же ты меня не предупредил, почему ты мне ничего не сказал? Я бы не ехал на эту чертову встречу, в общем-то бессмысленную и ненужную.»
Чайник закипел. Комбат выключил плиту, но продолжал сидеть, борясь с нестерпимым желанием закурить и выпить.
«Нет, нет.., следует себя заставить, надо себя перебороть, – убеждал свой организм Борис Рублев. – Потерпи еще немного, совсем немного, и это желание пройдет.»
Зазвонил телефон. Комбат сорвался с места и бросился к нему. Схватил трубку:
– Алло! Алло! Сергей, ты? – закричал Комбат в микрофон.
В трубке слышался шум, затем воцарилась тишина, и Комбат услышал знакомый голос:
– Алло, алло! Борис Иванович? Это я, Гриша!
– Ты? – дрогнувшим голосом произнес Комбат.
– Да, я. Посылку получил?
– А… Да, да, получил, спасибо.
– Я звонил, с каким-то пареньком разговаривал. Кто это?
– Да так, один знакомый, – немного виноватым тоном произнес Комбат.
– А-а… – услышал он в ответ. К чему относилось протяжное и неопределенное «а-а», Рублев не понял. – А кто это – Сергей?
– Хороший знакомый, Гриша.
– Где он сейчас?
– Не знаю, – честно признался Комбат, – я вернулся, а его нет. О чем ты, кстати, с ним разговаривал?
– Да ни о чем, просто поинтересовался, как ты.
– Что тебе еще говорил?
– Кто?
– Как кто? Сергей!
– Да ничего. Сказал, что смотрит телевизор и ждет тебя.
Еще минут десять Григорий Бурлаков пытался хоть как-то развлечь Комбата, рассказывая ему всевозможные небылицы о своей сибирской жизни и приглашая к себе в гости.
Комбат лишь говорил изредка:
– Да, да, Гриша… Я тебя понял, хорошо… Обязательно… постараюсь.., буду, ты же меня знаешь…
А у самого в голове билась одна мысль:
«Куда же запропастился мальчишка? Как-то очень быстро я привязался к этому Сережке, словно бы он мой сын родной».
Глава 8
Мужчину в короткой кожаной куртке орехового цвета и темных очках на Курском вокзале знала каждая собака.
Да и как его не знать, ведь он водил дружбу как с милицией, так и со всеми остальными. И кличка у него была запоминающаяся.
Кто и когда присвоил ему эту кличку – дело темное и забытое. А звали его за глаза Кощеем, то ли из-за узкого лица, редких зубов и выпученных глаз, то ли из-за жестокости, с которой Кощей расправлялся со всеми, кто посягал на его власть и деньги.
А денег за последние годы Кощей сумел заработать немало. Правда, промысел его был грязен и преступен, в общем, как и все, что он делал в своей жизни. Вот уже несколько лет Кощей появлялся на Курском вокзале на дорогой иномарке с двумя или тремя охранниками. Сам за рулем почти никогда не сидел, а располагался на заднем сиденье за темными тонированными стеклами, из-за которых он видел все, а вот его не видел никто. За свою недолгую жизнь Кощей успел трижды отсидеть в тюрьме, да еще стал наркоманом. Друзей у Кощея не было, старых растерял, нажил лишь партнеров по бизнесу да нужных знакомых.
Вот именно новых нужных знакомых у него появилось великое множество – бывшие уголовники, авторитеты воровского мира, проститутки всех мастей, сутенеры, торгующие живым товаром, воры, бандиты, нечистые на руку сотрудники правоохранительных органов.
Кощей расхаживал по Курскому вокзалу так, как может ходить лишь хозяин, которому все подчиняются и от которого все зависят. Если ему кто-то не нравился из бомжей или проституток, то стоило Кощею пошевелить тонким пальцем с огромным золотым перстнем-печаткой, и человек тотчас исчезал, естественно, не по своей воле.
К неугодному подходили и, глядя в глаза, говорили:
– Хозяин сказал, чтобы твоего духа здесь не было!
И, как правило, редко кто не исполнял распоряжений самого Кощея. А если такой смельчак и находился, то через день-два или через неделю его находили где-нибудь в заброшенном вентиляционном колодце с проломленным черепом, со следами пыток на теле, или под рельсами поезда, где-нибудь метрах в трехстах или в полукилометре от вокзала. Да, Кощей был жесток, безжалостен, нагл и, наверное, поэтому смог сколотить довольно-таки приличное состояние, мог позволить себе баловаться не какими-то там синтетическими наркотиками, а самым настоящим кокаином, который он носил в изящной серебряной коробочке.
Основным бизнесом Кощея был контроль над вокзалом и над прилегающей территорией. Все, кто работал на вокзале, кто крутился и кормился возле поездов, исправно платили Кощею дань. Кто-то долларами, кто-то рублями, а кто-то и товаром. Даже с проституток, самых затрапезных и заброшенных, самых опустившихся, Кощей исправно взимал дань. А за неповиновение жестоко карал.
Иногда к нему обращались довольно солидные клиенты, и просьбы их подчас были довольно странные, если не сказать ужасные. Вдруг какому-нибудь высокопоставленному чиновнику или просто богатому мерзавцу хотелось развлечься, например, с мальчиками. Надоели ему проститутки, торгующие своим телом за деньги. Вдруг кому-то взбредет в голову, что ему нужен мальчик, да не какой-нибудь шестнадцати– или восемнадцатилетний, а подросток, лет двенадцати или тринадцати. Вот этот мерзавец и звонит по телефону одному из диспетчеров, кто подчиняется непосредственно Кощею, представляется и излагает свою просьбу, говорит, куда и во сколько должны доставить живой товар. Тут же справляется о цене и обещает рассчитаться на месте.
Иногда, если это, конечно, кто-то из близких знакомых, разговор о деньгах уже не ведется, происходят какие-то странные взаимозачеты. Ведь и Кощей, и его люди тоже не святые, питаются не амброй и не нектаром, а, как правило, должны кому-то крупные суммы. Вот и происходят взаимозачеты.
Так случилось и на этот раз. Кощей ехал по городу, сотовый телефон в машине ожил, загорелась лампочка, и один из телохранителей, взяв трубку, включил связь.
– Да-да.
+++
– … – Григория Михайловича? Пожалуйста, сейчас даю.
– Кто? – взглядом спросил Кощей, приподнимая на лоб очки с темными стеклами.
– Султан беспокоит.
– Во, черт подери, – скривился Кощей и прижал трубку к уху. – Ну что, кореш, здорово, – сказал он и тут же поморщился, словно от зубной боли.
А Султан с Кощеем разговаривал нагловато, что-что, а это он мог себе позволить. Как-никак Кощей и его люди очень часто и подолгу засиживались в его ночном ресторане и задолжали ему довольно крупную сумму.
– Тут у меня, Гриша, один приятель…
– Я понимаю, что у тебя приятель, – бросил в трубку Кощей и, щелкнув пальцами, дал знак, что хочет закурить.
Тут же один из телохранителей вытащил из портсигара длинную сигарету бледно-коричневого цвета и подал хозяину. Кощей сунул сигарету в рот, пожевал ее фильтр широкими редкими зубами, перекинул из одного угла губ в другой и процедил в трубку:
– Ну, так что твой приятель, Султан, хочет? Если денег, то ты же знаешь, их у меня нет, а если и есть, то просто так их я не отдаю. И если он хочет получить от меня хорошую солнечную погоду, то ее я предоставить не смогу.
– Нет, что ты, Гриша, – сказал Султан, – просьба у него банальная. Они уже с дружками два дня у меня в ресторане засиживаются до утра и проститутки им, судя по всему, обрыдли. Им взбрело в голову развлечься с мальчиками. Только просьба к тебе, подбери каких-нибудь получше, не чумазых и грязных, с черными ногтями, а посимпатичнее и помоложе.
– Есть и такие экземпляры, – сказал Кощей и, моргнув, дал знать, что пора зажечь его сигарету.
Щелкнула зажигалка, язычок пламени затеплился на кончике сигареты, превращая ее в серый пепел с ярко-красным тлеющим ободком. Кощей выпустил дым через ноздри, затем сделал ими странное движение, словно к чему-то принюхивался. Ноздри затрепетали, и его нос показался охраннику, щелкнувшему зажигалкой, еще длиннее и еще более похожим на клюв орла или другой какой-то хищной птицы.
– Ну ладно… А чего ты именно ко мне обращаешься?
– Да я думаю, – пробормотал в трубку Султан, – что ты сам этим займешься.
– А кто пассажиры? – спросил Кощей, уже понимая, что пассажиры – люди непростые. Пассажирами они с Султаном называли посетителей ночного ресторана – потребителей мальчиков и проституток.
– Ладно, об этом не по телефону. При встрече расскажу.
– Так ты, значит, долг списываешь, я правильно тебя понял?