— Правильно решено, — одобрил Проценко. — Сейчас пересажу к вам механика для ускорения. Когда изготовитесь?
— Как только перейдет механик, можем идти.
Через четверть часа катера возобновили свой бег, а затем ночь скрыла заливаемые зыбью фигурки двух человек, будто припаянных к бортам аварийного катера.
Тот не отставал. Так свидетельствовали донесения о ходе ремонта, принимаемые радистом головного катера. Ремонт штуртроса длился всю ночь. И ночь напролет два человека — лейтенант Гиршев и главный старшина Эстрин, — каждую секунду рискуя быть смытыми за борт, промокшие, с багровыми от брызг щеками и воспаленными от соленой морской пыли глазами, не выпускали из распухших окоченелых пальцев бросательные концы, которые заменяли штуртрос.
Утром, на исходе одиннадцатого часа после аварии, круглое лицо Проценко расплылось. Он разглядел, что Гиршев и боцман перебрались с кормы в боевую рубку. Мальчишеская фигурка лейтенанта юркнула в люк, а минутой позже радист головного катера принял исчерпывавшее инцидент донесение:
«Ремонт закончен. Рулевое управление действует безотказно».
Переход продолжался, благополучно был завершен, а все, кто участвовал в нем, без малого сутки отсыпались там, где сон свалил их, — на палубах катеров, на дощатом причале гавани назначения — Скадовска…
Принцип взаимодействия
25 апреля. Подвожу итоги очередного дня, избрав его для характеристики боевых действий черноморцев на подступах к Севастополю. Ибо почти ежедневно, с момента, когда армии Четвертого украинского фронта стремительным броском через сивашские дефиле начали разгром немецко-фашистских войск в Крыму, в сводках Совинформбюро упоминаются морские летчики Героя Советского Союза подполковника Корзунова и моряки торпедных катеров капитана 2 ранга Проценко. И те и другие отличились в ожесточенных боях за Керченский плацдарм. Теперь они взаимодействуют на коммуникации между Севастополем и Констанцей.
Принципу взаимодействия подчинено все.
Первую половину суток провел возле Скадовска, вторую— у мыса Тарханкут, опять возвратясь от летчиков к морякам. Вернулся, услышав оброненное вроде между прочим, но с явной досадой замечание командира авиадивизии. Оно и сыграло решающую роль в событиях минувшего дня на морских подступах к Севастополю. Впрочем, не буду забегать вперед.
Переношу по порядку в дневник записи на полях газет, на папиросной коробке, на обороте листовок и прочем. Дополняю деталями, какие только с удивительно неожиданной легкостью выталкивает память на поверхность перед глазами в тусклом свете лампочки над столиком крохотной каюты трофейной ВДВ… Все вместе должно составить информацию, которую надо отправить по телеграфу через армейский узел связи из Симферополя…
1. Удар с воздуха
…Москва, «Красный Флот», корреспондентская.
День Черноморского флота в битве за освобождение Севастополя от фашистов начинается в дивизии Корзунова. Ночная мгла еще кучится на западе, еще стелется туманная дымка над морем трав вокруг плешивого островка степного аэродрома, где перелетными птицами чутко отдыхают серые пикировщики и расцвеченные пестрыми ободками истребители. Терпкий запах бензина растворяется в густом аромате весенней южной степи, граничащей с морем. Небо над степью бледнеет, заревые сполохи расплываются вдоль горизонта. На фоне их резко очерчен силуэт самолета-разведчика возле взлетной дорожки. Плоскими тенями снуют около него неутомимые техники.
Волоча за собой огромное облако пыли, разведчик выруливает на дорожку и, после тяжелого разбега неожиданно легко набрав высоту, с гулом проносится над аэродромом.
Звук моторов заменяет сигнал побудки. Отовсюду— из палатки командного пункта, раскинутой среди степи, из кабин пикировщиков одновременно выбираются десятки людей. Они долго смотрят еще досыпающими глазами вслед самолету, уходящему в далекую высь к морю.
— Григоров….
— Да, на разведку…
— Денек нормальный….
— Дымки не будет — фашисты не спрячутся…
— Словом, готовьтесь…
Обмен репликами закончен. Экипажи пикировщиков приводят себя в порядок и собираются у палатки, там, где снаружи пришпилены к дышащей стенке бюллетень с оперативной сводкой о положении на фронтах за истекшие сутки и плакаты с портретами летчиков, отличившихся в предыдущие дни. Под фотографиями — текст, лаконичный, как сводка:
«Экипажи Бородина и Тарарина потопили транспорт противника водоизмещением до двух тысяч тонн».
«Экипаж кавалера ордена Александра Невского капитана Казаковского (штурман Заболотский, радист Позднов) снайперским ударом потопил транспорт противника водоизмещением в пять тысяч тонн».
«Экипаж летчика лейтенанта Иванова (штурман младший лейтенант Вершинин, стрелок-радист старший сержант Антонюк) бомбоударом с пикирования прямым попаданием потопил транспорт противника водоизмещением в пять тысяч тонн».
«Следуйте их примеру! Беспощадно уничтожайте захватчиков! Не давайте гитлеровцам удирать из Крыма! Всех фашистов на дно!»
Молодой широколицый пилот, подходя к группе у палатки, задорно говорит:
— Лейтенант Иванов. Следуйте примеру лейтенанта Иванова!
В нем без труда можно узнать оригинал одной из фотографий с последнего плаката.
И поясняет:
— Пора обновлять. Сегодня, как и вчера, мои подшефные уже ползут на рандеву. Если за радиус не успеют уползти — накрою!
— Уверен, Петро? — подзуживают в группе.
— Кто ищет, тот всегда найдет, — нараспев произносит Иванов.
— А ищет-то Григоров, — уточняет один из пилотов. — Так что покурим, подождем данных.
Однако времени для курения уже нет.
Летчики разом встают с круглых ящиков бомбовой тары, едва из палатки командного пункта выходит, держа радиограмму, командир эскадрильи Тарарин.
— Ко мне! — громко подзывает он, перечисляя экипажи, назначенные в полет, и, когда те выстраиваются перед ним, объясняет обстановку и задачу — Григоров обнаружил два каравана. Первый направляется из Констанцы в Севастополь. Состав — два транспорта по три тысячи тонн, один в тысячу тонн. Охранение — тральщик и сторожевой катер. Второй караван — транспорт примерно в пять тысяч тонн и конвой. Следует из Севастополя к берегам Румынии. Ведущий — я. Заходим по одному. Наше охранение — шесть истребителей. Есть вопросы?
— Есть! — вскидывается Иванов. — Сначала заходим на тот, который везет гитлеровцев из Крыма, или на порожняк?
— На тот, — коротко отвечает Тарарин. — Заходишь последним, понятно?
— Вполне, — удовлетворенно откликается Иванов. — Накрою!
— Прилетим — увидим, — заключает командир эскадрильи тоном, каким обычно говорят «Не кажи гоп, покуда не перескочишь», и приказывает, не повышая голоса: — По местам. Запуск — зеленая ракета. Позывной ведущего — Севастополь…
Через несколько минут первая группа пикировщиков, возглавляемая Тарариным и замыкаемая Ивановым, поднимается вслед за истребителями сопровождения в безоблачное апрельское небо.
Нам остается — ждать.
Для меня ожидание заполнено расспросами экипажа самолета-разведчика (тот вернулся на аэродром, как только увидел, что Тарарин и его ведомые вышли к цели), для остальных — подготовкой к полету второй группы пикировщиков и радиосвязью.
Подытоживая разговор с Григоровым, командир дивизии завершает его неожиданными словами:
— Разумеется, наше дело— искать, находить и уничтожать фашистов, чем и занимаемся, но все-таки, почему они ускользают из Севастополя в море, вот вопрос? Ведь блокада, кажется, полная… Где-то нашли-таки лазейку между морскими дозорами… Где? Какую?.. Уходят ведь в ночные часы, а мы обнаруживаем далеко от берегов… Придется намекнуть… Пусть, кому положено, задумается… А пока — вот и наши…
Оставив свой вопрос без ответа, он, чуть пригнувшись у входа, выбирается из палатки.
Знойный воздух дрожащими потоками струится над степью, будто сотрясаемый нарастающим гулом.
Лихо снижаются и попарно бегут по дорожке в гнезда капониров истребители прикрытия. Следом за ними грузно заходят на посадку и заволакивают аэродром пылью пикировщики. Счет их не изменился. Улетели и возвратились пятеро, а это начало удачи.
Друг за другом пилоты спешат к палатке, у которой издалека видят знакомую всему флоту высокую фигуру командира дивизии — подполковника Ивана Егоровича Корзунова. Ослепительной солнечной точкой сверкает на его кителе золотая звездочка Героя Советского Союза. Они держат курс па нее.
Первым рапортует Тарарин:
— Товарищ командир дивизии, задание выполнено!
Караван противника обнаружен в указанном месте. Пикировали с недолетом и перелетом из-за интенсивного противодействия зениток, но бомба, сброшенная Ивановым, легла по борту в непосредственной близости к транспорту.
— Кто фотографировал? — интересуется Корзунов и, услышав, что съемка произведена всеми, кроме самого Иванова, приказывает немедленно проявить пленку и сделать отпечатки.
Подоспевшие вслед за Тарариным пилоты, соблюдая воинский этикет, поочередно просят у командира дивизии разрешения обратиться к командиру эскадрильи, после чего докладывают о своих действиях и наблюдениях.
Тарарин вопросительно смотрит на Корзунова.
Поджав и слегка выпятив губы, командир дивизии размышляет, сопоставляя и обобщая про себя рапорты летчиков, затем предлагает Тарарину:
— Воспроизведите.
Командир эскадрильи носком сапога вычерчивает на пыльной проплешине земли, вытоптанной у палатки, план расположения вражеского каравана и атаки пикировщиков. Пилоты дружно помогают командиру, выписывая ногами замысловатые вензеля. Со стороны похоже, что взрослые люди заняты мальчишеской игрой.
Корзунов прекращает их старания:
— Пока отдыхайте…
И обращается к начальнику штаба:
— Надо проверить, что с тем транспортом. Если еще на плаву — добить, если покончено— атаковать второй караван.
…Все, кто возвратился с Тарариным, рассаживаются в излюбленном месте — на бомбовой таре, наблюдают за вылетом второй группы пикировщиков, делятся впечатлениями, которые остались у каждого от момента атаки, но то и дело поглядывают в сторону далекого от палатки домика фотолаборатории, где проявляется пленка аэрофотосъемки. Особенно не терпится Иванову. Выдержка, впрочем, помогает ему справиться с волнением и даже, как ни в чем не бывало, отвечать на мои расспросы: