– Ох, Рада, в самом деле…
– Послушай. Я знаю: ты очень и очень невинна. Не невежественна, нет – именно невинна. И в этом тоже нет ничего дурного. Но сейчас…
– Рада, прекрати.
Эстар отвернулась от сестры, однако машины, паковавшие ее багаж, не нуждались в присмотре, и она беспомощно уставилась в стену. А Рада и не думала умолкать.
– Препятствие только в одном. В твоем случае это не культура и не расовая принадлежность. Ты сама понимаешь, в чем дело. В их внешности. Прости, прости меня, Эстар, но это и есть корень всех твоих тревог, не так ли?
– Откуда мне знать? – огрызнулась Эстар.
– Верно, неоткуда. Если только ты еще не видела его без этой их маскировки. Ведь не видела?
Эстар промолчала, однако ее молчание было красноречивее всяких слов.
– Тогда возвращайся, – сказала Рада. – Возвращайся и заставь его показаться. Или найди способ взглянуть на него, так, чтобы он не знал. Тогда-то все и поймешь.
– А что, если я не хочу ничего знать?
– Возможно. Но ты уже зашла слишком далеко.
– Это ты сейчас пытаешься заставить меня зайти слишком далеко. Ты просто не понимаешь…
– О, вот как?
В ярости обернувшись к сестре, Эстар сумела отыскать только одно уязвимое место:
– Может, ты, – сказала она, – нарочно хочешь испортить… испортить все.
– Может, и так. Но какая разница? Он… это… словом, кем бы там ни был этот инопланетянин, он – настоящий. Живой. Мужчина. И тебя влечет к нему. Но как ты смеешь поддаваться этому влечению, не взглянув на него и не выяснив, сможешь ли вынести его вид?
– Но они уродливы, – бесстрастно сказала Эстар, сама удивившись, как мало значат эти слова.
– Некоторые люди – тоже. Но это не мешает им любить и быть любимыми.
– Допустим, я каким-то образом увижу его – хоть и не знаю, как это устроить – и не смогу вынести его вида…
– Тогда твои чувства найдут какой-нибудь другой выход. Но оставлять все как есть – это просто абсурд.
– Прошу тебя, сестрица, – зарычала Эстар, – оставь меня в покое! Или уж, коль сама безгрешна, первой кинь в меня камень!
В глазах Рады мелькнул огонек изумления.
– Да, и меня есть в чем упрекнуть, – помолчав, сказала она. – Эти двое… Значит, ты тоже застала их…
Не завершив фразы, она вышла. Серьги с топазами остались лежать на ладони Эстар.
Возвращение оказалось проще простого, будто Эстар унесло прочь горной лавиной.
Как-то незаметно она оказалась в машине, вскоре дом превратился в крохотную темную точку позади и скрылся из виду. Оставшись одна, она погрузилась в раздумья, а очнувшись от мыслей, не успев даже подготовиться к прибытию, увидела впереди громаду конической горы.
Над воротами в сад витал призрак зимних холодов. В глубине сада с деревьев облетали бананово-желтые листья. Подобные анахронизмы, причуды систем управления погодой, Эстар видела много раз в жизни, однако здесь они – без всяких на то причин – казались просто чудом.
Гирлянды цветов перед домом исчезли. Повсюду вокруг распустились розы. Инопланетные, очень высокие, цвета воды и неба – ни намека на кровь и румянец, пергамент и белизну роз Земли.
Пройдя через поле роз, Эстар оказалась у двери, вошла в дом и проследовала прямо в те комнаты, что были отведены ей. Здесь она внимательно огляделась. За все это время она не успела исследовать свои комнаты до конца, не говоря уж о значительных участках дома и сада.
При подобных обстоятельствах счесть это место домом было невозможно, сколько ни убеждай себя в обратном всеми силами разума.
Где же он может быть? Ведь он наверняка знает о ее возвращении. Конечно же, знает. Может быть, если выйти в свой сад…
Прозвучавшее в ответ слово означало «да». Слово было незнакомым, однако Эстар безошибочно поняла его смысл: ведь оно прозвучало в ее собственной голове.
Она замерла, охваченная трепетом. Как же они близки, если он может разговаривать с ней таким образом? Выходит, интуитивно почувствовав в себе телепатические силы, она мысленно потянулась к нему, отыскала его, коснулась его, и он коснулся ее в ответ. И – никаких ощущений непрошеного вторжения. Его «да» прозвучало заботливо, учтиво и очень нежно.
С этими мыслями Эстар отправилась в сад. Здесь было начало осени. Топиары чернели в последних отсветах заходящего солнца. Он стоял за деревьями, у каменного бассейна с яркими, пестрыми рыбками. На краю бассейна, склонившись к воде, вглядываясь в глубину, балансировала цапля из голубой стали, но умудренные опытом рыбки ничуть не боялись ее – ведь цапля никогда в жизни не нападала на них.
А если и с ней – то же самое? Вот он стоит перед ней, полностью скрытый одеждой и маской. За все это время он никогда не давал ей повода для страха. Но стоит ли считать это причиной не бояться?
Он взял ее за руку, и она не стала противиться. Она любила его и боялась только одного – что он наверняка знает об этом. Но вот они заговорили, и вскоре ее перестала тревожить и собственная любовь, и то, что он может знать о ней.
Они говорили обо всем и ни о чем, и большего ей не требовалось. Она чувствовала и напряжение каждой жилки тела, и небывалый покой, расслабленность мыслей. Тревожило только одно. То, на что намекал ее отец, Левин, то, о чем постеснялась говорить Лира, то, что высказала вслух Рада. Может ли он прочесть, почувствовать это в ее мыслях?
Вполне возможно. А если она спросит об этом, каким образом, в каких выражениях он отвергнет ее вопрос? А сможет ли она задать его? А захочет ли?
В тот вечер они ужинали высоко, внутри шарообразной крыши дома. Комнату освещал только светящийся стол да густые россыпи звезд за стеклом, и Эстар снова смотрела, как молекулы его маски расступаются перед чашкой, бокалом или вилкой.
Позже, когда оба слушали музыку его планеты, она разглядывала его длинные пальцы, затянутые в перчатки ладони, покоившиеся на подлокотниках кресла так мирно и в то же время так живо – совсем как спящие кошки.
Кошачьи глаза… Разве она завизжит от ужаса, едва увидев их? Да, уже многие недели он снился ей каждую ночь в бессвязных сексуальных сновидениях, в сновидениях, исполненных страсти. Однако во всех этих снах он оставался призраком, тенью. Ей снилось, как их тела сплетаются в темноте, вслепую, на ощупь… Порой она ненавидела Раду за ее правоту.
Когда музыка стихла, он медленно повернул голову, и Эстар залюбовалась грацией и силой незримой шеи, несущей на себе незримый череп. Укрытые тканью руки согнулись. По всему телу волнами заиграли мускулы, и он – одним плавным, невероятно грациозным движением – поднялся на ноги.
– Ты очень устала, Эстар, – сказал он.
– Но ведь ты знаешь, о чем мне хочется спросить.
– Нет. Только чувствую, что ты хочешь о чем-то спросить.
– Нельзя ли увидеть тебя? Таким, какой ты есть. Несомненно, это должно когда-нибудь случиться, если я живу здесь, с тобой.
– Торопиться с этим нет никакой надобности. Порой с подобными тебе компаньонами моих соотечественников это случается только через много лет. Понимаешь, Эстар? Тебе вовсе не обязательно видеть меня таким, какой я есть.
– Но все-таки ты не против? – спросила она.
– Нет, я не против.
– Когда же? – спросила она, не сводя с него взгляда.
– Думаю, не сегодня. Пожалуй, завтра. Возможно ты помнишь, что по утрам я плаваю. Устройство, заботящееся о тебе, отведет тебя к моему бассейну. Само собой, плаваю я без всего этого. Ты сможешь взглянуть на меня, разглядеть, а после – остаться или уехать. Как пожелаешь.
– Спасибо, – сказала Эстар.
В висках заломило. Казалось, какая-то часть ее «я» умерла, выжженная ужасом перед тем, на что она решилась минуту назад.
– Но ты можешь и передумать, – добавил он. – Не бойся обмануть мои ожидания.
В чеканном искаженном голосе не слышалось ни намека на чувства, и все же… Неужели он тоже боится?
Покончив с обычными приготовлениями ко сну, Эстар улеглась в постель, как будто эта ночь ничем не отличалась от любой другой, но уснуть так и не смогла. Наутро она поднялась, приняла ванну, оделась, словно самым обычным утром. Пока механизмы мыли и расчесывали ее волосы и оттеняли черты лица неброским макияжем, она обнаружила, что не может вспомнить ничего – ни о прошедшей ночи, ни об обычной утренней рутине умывания и одевания, ни о чем-либо другом. Помнила только о том, что близилось с каждой минутой, о том, что вскоре увидит его – таким, какой он есть. Казалось, она пережила этот момент не меньше пяти тысяч раз, вновь и вновь призывая его, убегая от него прочь и вновь возвращаясь к нему в мыслях.
Отсюда вопрос: известно ли ему все, что она навоображала? Если он и не чувствовал ее мыслей, то легко мог о них догадаться…
С этими мыслями она выпила свежего чаю, радуясь боли в обожженных губах.
В воздухе перед ней повисла говорящая бусина. Эстер протянула к ней руку, и бусина опустилась на ладонь. Глупая милая хитрость, самообман… и все-таки Эстер нравилось делать вид, будто ее бусина тоже хоть немного живая.
– Отвести ли вас к внутреннему бассейну, Эстар?
– Да, – сказала она. – Отведи меня туда поскорее.
Вначале она оказалась в той части дома, куда почти не заглядывала, потом одна из стен перед ней расступилась, так же, как молекулы его маски, и… За ней начиналась часть дома, где Эстар не бывала еще никогда.
Его комнаты.
Они открывались одна за другой. Пустые, почти голые, окрашенные в неяркие цвета, украшенные там и сям вещами, перед каждой из которых Эстар в другое время надолго замерла бы в безмолвном восхищении. Музыкальные инструменты его планеты; скульптура, изображавшая странного, неведомого зверя; раскрытая книга, а на страницах – знаки инопланетного алфавита, написанные от руки…
Но вот очередная стена разъехалась в стороны, и бусина замерцала, указывая путь в прямоугольное помещение. Вверху голубело земное небо, в центре синела вода. У края бассейна стояли шеренги горшков с огромными неземными папоротниками и крохотными неземными деревцами. Листья растений ласково клонились к воде, приправленной теми же минералами, что и воды их родины. Нетрудно было представить, что перед Эстар – кусочек его родной планеты, и темное сильное тело, рассекающее воду у самой ее поверхности, принадлежит вовсе не пришельцу с иной планеты, а самому настоящему местному жителю. Здесь, в эту самую минуту, пришельцем с иной планеты была она сама.