– Вот она! Вот принцесса Люсинда! – воскликнула королева, вытолкнув за французские двери Яромилу. Та завизжала от неожиданности и испуга. Графиня, повисшая на руках Радомира, тоже взвизгнула и лишилась чувств.
Но пес схватил Яромилу за кушак на талии, спрыгнул с террасы, приземлившись среди топиаров, перепрыгнул через розовый сад, через лес, и скрылся за облаками.
Люсинда ничего этого не видела. Когда замок встряхнуло, все платья с полок гардеробной (вместе с большей частью обуви) рухнули на нее, а, выбравшись из-под груды одежды, она решила, что каким-то образом умудрилась уронить все это сама. Вдобавок, и нужное платье никак не находилось.
Пес бросил Яромилу на пол посреди пещеры, сплошь усеянной кристаллами.
– Я – не принцесса Люсинда! – сказала она, едва перевела дух.
– Сейчас посмотрим, – ответил пес. – Кем бы ты ни была, поднимайся и присядь к столу.
В самом центре пещеры Яромила увидела стол, вокруг которого стояли три кресла. Первое было явным образцом помп-арта, последнего писка моды, представленного публике парижской Экспозисьон Универсаль[46]: подлокотники представляли собою резные фигуры грифонов с гранатами вместо глаз, а все остальное было покрыто изысканной позолотой. Второе кресло мог бы вырезать для себя зимними ночами, сидя у очага, любой сильванский крестьянин. Третье же было даже не креслом, а табуретом из простого белого дерева.
Конечно же, он не мог ожидать, что Яромила сядет на табурет! Ну, а второе кресло… да что она, крестьянка?! И Яромила уселась в первое кресло, на сиденье, обитое пунцовым бархатом, а руки положила на спины грифонов.
– Могу ли я предложить тебе чего-нибудь выпить? – спросил пес.
Перед Яромилой на столе стояли три кубка. Первый, определенно, был золотым – и как бы не от самого Лалика. Остальные не представляли собой ничего особенного: серебряный кубок, каких и в Добромире пруд пруди, да простой рог, из которого мог бы пить какой-нибудь пастух. Конечно же, Яромила будет пить из первого! Она осторожно поднесла кубок к губам и сделала глоток. Вино – красное, будто гранатовые глаза грифонов – придало ей храбрости.
– Я не принцесса Люсинда. Немедля отнеси меня домой!
– Как пожелаешь, – сказал пес. – Но по пути ты можешь замерзнуть. Могу ли я предложить тебе плащ?
И вправду, пес держал в зубах три плаща. Первый – из пунцового штофа, расшитый золотом – тот самый, что Яромила буквально на днях видела в последнем каталоге Уорта. Вот это как раз для нее! Не наденет же она того, из простой зеленой шерсти, или той белой тряпки – поношенной, да еще, небось, в собачьих слюнях!
Но, стоило Яромиле протянуть руку к первому плащу, пес открыл пасть, бросил все три плаща на пол и снова ухватил ее за кушак. Прыжок – и они понеслись назад, над сильванскими лесами, над крышами Карелштадта, над крокетной площадкой, и приземлились на террасе замка.
Король все еще безуспешно успокаивал плачущую королеву.
– Что я наделала? – рыдала она.
Принц Радомир помахивал флакончиком нюхательной соли под носом графини. Лакеи сметали в кучу осколки бокалов.
А наверху Люсинда наконец-то нашла нужное платье. Оно оказалось в гардеробной королевы, прямо под горностаевой мантией. Люсинда вздохнула с облегчением. Теперь, наконец, можно было отправляться на праздник.
Как только пес приземлился, кушак Яромилы лопнул, и она рухнула на террасу.
– Подать мне принцессу Люсинду! – велел пес. – Если не приведете принцессу, я выпью фонтан перед статуей короля Карела, и пруд перед Средней Школой, где школьники катаются зимой на коньках, и реку Морель, чья вода течет из каждого крана в Карелштадте. А если не напьюсь, выпью и саму Дунаву.
– Принцесса Люсинда – я, – раздался голос из сада.
К ступеням террасы подошла Бертила. В тот день она проснулась пораньше, чтоб посмотреть на приготовления к празднеству, и все это время наблюдала за происходящим, прячась за самшитовым оленем.
– Разве это не дочь нашего садовника? – спросил принц Радомир.
Но в этот момент королева завизжала (словно теперь настала ее очередь), и его никто не услышал.
Конечно, в обычных обстоятельствах никто не спутал бы Бертилу с принцессой. Ее платья часто были залатаны, а оттого, что мать Бертилы умерла родами, заплаты ей приходилось нашивать самой, и выходило у нее чаще всего кривовато. Но в этот день для всех слуг, не занятых на празднестве, объявили выходной, и потому она надела старое платье Люсинды. Люсинде позволили отдать его подруге, так как оно было разорвано о ветку дерева. Бертила кое-как заштопала дыру – нитками не того цвета, но прореха находилась на спине, и можно было надеяться, что ее никто не заметит.
– Тогда полезай ко мне на спину, – сказал пес.
Так Бертила и сделала. Взобравшись верхом на пса, она крепко-накрепко вцепилась в шерсть на его загривке, пес прыгнул, взвился над террасой, взлетел над сильванскими лесами и скрылся в небе.
– Мама! – закричала Яромила.
Это вернуло графиню к жизни. Но королева ударилась в истерику. Тут вниз, придерживая шлейф, наконец, сошла и Люсинда. Увидев лакеев, подметающих пол, и рыдающую королеву, она так и замерла от изумления.
– Что здесь такое стряслось? – спросила она.
Король Карел, рыдающая королева и даже графиня, вцепившаяся в руку принца Радомира так, что тот лишился дара речи, наперебой принялись рассказывать ей обо всем. Только Яромила молча пудрила нос перед зеркалом: в конце концов, здесь присутствовал принц Радомир!
– Радомир, – сказала Люсинда. – Может, лучше ты?
И Радомир рассказал принцессе о появлении странного пса и об обмане Бертилы. Когда с объяснениями было покончено, Люсинда повернулась к королю с королевой.
– Ну что ж, – сказала она. – Думаю, вам пора поведать мне всю правду.
Бертила окинула взглядом пещеру.
– Не соизволишь ли присесть? – спросил пес.
– Спасибо, – ответила Бертила.
Какое же кресло выбрать? Вернее, какое кресло выбрала бы Люсинда на ее месте – ведь нужно, чтоб пес не заподозрил обмана? Бертила прочла книгу сказок братьев Гримм, оставленную принцессой на крокетной площадке, от корки до корки. Все это, несомненно, испытание. Руки ходили ходуном так, что ей уже не верилось в собственную смелость там, в саду. Однако она здесь, и обман следует продолжать. Какая бы опасность ни угрожала Люсинде, Бертина обязана спасти подругу.
Конечно, Люсинда никогда в жизни не выбрала бы такой безвкусицы, как то, золоченое. Простой табурет принцессе был как-то не по чину. А вот деревянное кресло было почти таким же, как то, что отец вырезал для матери. Заглядывая в домик садовника, Люсинда часто сидела в нем. Дерево тщательно отшлифовано чьей-то заботливой рукой, на подлокотниках и спинке нарисованы листья плюща… Вот такое кресло как раз подошло бы принцессе Сильвании!
Бертила села к столу.
– Не желаешь ли чего-нибудь выпить? – спросил пес.
– Спасибо, – ответила Бертила. – Мне и вправду очень хочется пить.
Золотой кубок Люсинда подняла бы на смех, а белый рог, как и табурет, был слишком уж простоват. А вот серебряный кубок, украшенный эмалевыми снежинками, вполне мог бы выйти из рук добромирских среброкузнецов – лучших во всей Сильвании. Таким кубком не погнушался бы и сам Папа. Прежде, чем сделать глоток, Бертила замешкалась. Эх, была не была! До сих пор пес не сделал ей ничего дурного…
В кубке оказался вкуснейший, пахнущий персиком сидр.
– Спасибо. Пожалуй, теперь я готова, – сказала Бертила, хоть и сама не знала, к чему.
– Ну что ж, – откликнулся пес, – теперь ты должна выбрать дорожный плащ.
Люсинда ни за что на свете не надела бы плащ из пунцового штофа. А вот плащ из зеленой шерсти, с серебряными пуговицами и капюшоном, увенчанным кисточкой, выглядел и теплым, и вполне подходящим для принцессы. Под ним имелся еще один, но этот показался Бертиле слишком уж мятым и поношенным.
– Я надену зеленый, – сказала она.
– Ты не принцесса Люсинда, – подытожил пес.
Бертила поднялась с кресла, комкая в руках плащ.
– Нет, – после долгого молчания призналась она. – Прости. Надеюсь, ты не винишь меня за обман.
– Ты поступила храбро, – сказал пес. – Однако тебе придется вернуться в замок.
Когда пес с Бертилой на спине приземлился на террасу, Люсинда уже ждала снаружи.
– Не нужно больше угрожать и бить посуду, – сказала она. – Я – принцесса Люсинда, и я готова отправиться с тобой.
Приняв настойку опия, королева отправилась в постель. Король отменил приглашения на праздник. Графиня Агата с гофмейстером за яйцами-пашот, поданными ко второму завтраку, завели разговор о том, до чего докатилось самодержавие. Яромила отправилась на поиски принца Радомира. Но тот сидел под ореховым деревом с Бертилой, выясняя, все ли с нею в порядке и уверена ли она в этом. Бертила смущенно краснела и восхищалась его ресницами.
– Не соизволишь ли присесть? – спросил пес.
– Какой странный табурет, – сказала Люсинда. Братьев Гримм она даже не раскрывала, хотя Бертила вернула ей забытую книгу с укоризненным взглядом. – Дерево словно бы светится. Интересно, откуда оно?
– С лунных гор, – объяснил пес. – Вниз по их склонам текут лунные реки, и на берегах этих рек растут ивы с листьями белыми, точно бумага. Когда поднимается ветер, в их шепоте можно услышать разгадки множества тайн – и прошлых, и будущих. Из дерева тех самых ив и сделан этот табурет.
– Вот на него-то я и сяду, – решила Люсинда.
– Могу ли я предложить тебе выпить? – спросил пес.
– Какой любопытный кубок, – сказала Люсинда, поднимая рог. – Такой тонкий, что насквозь просвечивает.
– По склонам лунных гор, – объяснил пес, – гуляют отары овец, чья шерсть бела и мягка, словно пух. Этот кубок сделан из рога барана, бродившего по лунным горам целую сотню лет.
Люсинда сделала глоток. Вода в кубке была холодна и отдавала талым снегом.
– А теперь выбери себе дорожный плащ, – сказал пес.