– Будь проклят день, когда я имел глупость дать клятву в любой миг служить любому идиоту и безумцу, сумевшему взгромоздить свой царственный зад на трон Британии, – пробормотал он себе под нос.
Но тут он разглядел ту, кем был призван в это темное и пыльное место, и лицо его немного смягчилось. Судя по убранству, еще не королева, но скоро, скоро станет ею…
Виктория молча указала на заговорщиков, взиравших на Мерлина с разинутыми ртами. Мерлину были привычнее те, кто пытается захватить власть при помощи окровавленных топоров, а не клочков бумаги. Но всякому волшебнику знакомо и воркование голубя, и волчий вой, и алчность узурпатора.
Мерлин склонил посох. Из навершия вырвались языки голубого пламени.
Документы в руках Конроя вспыхнули, и он выронил их. Запылал рыжий парик на одном из стряпчих, загорелись кружевные манжеты епископского секретаря. Никто из них никогда не признается в том, что был там, и потому их бегство так и останется неописанным. Спеша загасить огонь, заговорщики едва не забыли пропустить вперед герцогиню.
Когда все они скрылись, Мерлин небрежным взмахом руки уничтожил пламя. Как просто… Никакого сравнения с Гастингсом или Битвой за Британию. Вскоре он вернется в Камелот, а там уж выскажет королю все свое недовольство!
– Лорд Мерлин… – заговорила юная принцесса. – Мы благодарим тебя.
Волшебники равно понимают и пчел, и королев, а те и другие равно способны понять волшебника. Мерлин заговорил, и слова «Ваше величество» прозвучали прямо в ее голове. Преклонив колено, он поцеловал ей руку. Для юной Виктории это была их первая встреча. Для Мерлина – нет.
Время – извилистая тропа, пересекающая саму себя вновь и вновь, поэтому воспоминания могут служить и пророчествами. Эта королева еще призовет его – в своем будущем и в его прошлом.
Мерлин питал к ней определенную симпатию. Но за свою жизнь он успел послужить всем четверым Ричардам, пяти или шести Генрихам, первой из Елизавет, и этому надоедливому Этельреду, и Гарольду Саксонскому, и Вильгельму Нормандскому, и дюжине других.
Он ждал, что принцесса отпустит его. Но Виктория, глядя на него, точно завороженная, сбивчиво заговорила:
– Я читала, что ты – камбион, рожденный принцессой Гвендид от инкуба по имени Альберканикс. После твоего рождения она постриглась в монахини.
Встретившись с ней взглядом, Мерлин улыбнулся, будто занятой взрослый – ребенку. Что ж, придется прибегнуть к старому испытанному трюку, неизменно развлекавшему монархов, и показать, как владыки Британии сумели получить власть над ним, самим Мерлином.
Волшебник взмахнул рукой, и Виктория увидела перед собой сцену после Битвы при Бадонском холме, после великой победы, сделавшей Артура королем Британии. В тот день Мерлин одолел семерых саксонских волшебников, а Артур сразил семерых саксонских королей, да к тому же спас своему волшебнику жизнь.
Щадя чувства принцессы, Мерлин не стал показывать ей кровавого побоища. Лишь Артура и самого себя – молодых, раскрасневшихся от победы и множества чаш праздничного меда. Показал молодого колдуна, в благодарность за спасение жизни даровавшего молодому королю исполнение любого желания, какое он только в силах исполнить.
– В крючкотворстве мы оба были не сильны, вот и вышло несколько необдуманно, – пояснил он, показывая, как клянется во веки веков являться на помощь любому монарху Британии, кто его призовет. – Но мое время дорого, и его не следует тратить зря, – добавил он.
Даже смягченное, зрелище заставило Викторию замереть от изумления, широко распахнув глаза. На это-то Мерлин и рассчитывал. Некоторые монархи понимали его так хорошо и были повергнуты в такой ужас, что Ричард Третий отправился на смерть в битве при Босуорте, а Карл Первый – на плаху, даже не подумав прибегнуть к его помощи.
На миг волшебник и принцесса умолкли и улыбнулись: снизу послышался грохот колес карет, уносящихся в ночь.
Мерлин с поклоном спросил, не желает ли принцесса чего-либо еще, убедился, что больше принцессе в голову ничего не приходит, еще раз поклонился и сделал шаг назад, сквозь книжные полки и стену Кенсингтонского дворца.
Возникший на месте стены тронный зал Камелота, где восседал на троне король в окружении рыцарей, поглотил Мерлина на глазах изумленной принцессы.
– Я повинуюсь нашей юной королеве и счастлив этому, как всякий честный и беспристрастный гражданин, – сказал лорд Мельбурн, первый премьер-министр в царствование королевы Виктории.
Некоторое время так оно и было.
Возможно, Мельбурн был чуточку волшебником. Он создавал парламентское большинство из ничего и развеивал его без следа. Первые несколько лет правления юной Виктории слухи утверждали, будто он вертит ею, как пожелает.
На самом деле Виктория находила его очаровательным, но после того, как мать осталась в Кенсингтонском дворце, а Конрой был сослан в Европу, на континент, своевольная юная королева не подчинялась ничьей указке.
В последнее время пыльные замки и дворцы Лондона и Виндзора были берлогами пьяных, а порой и помутившихся разумом королей. Виктория распахнула их двери перед заезжими европейскими принцами, перед собственными юными конюшими и фрейлинами. Пиры и танцы продолжались до поздней ночи.
Но вскоре лорд Мельбурн объяснил, что британский народ недоволен своей повелительницей.
– Настало вам время, – сказал он, – подыскать мужа, родить на свет наследника и тем обеспечить стабильность. Выбор жениха за вами. Тут можно выиграть, но можно и сильно проиграть. Впрочем, как и во всяком браке.
Поначалу Виктория разгневалась. Однако она понимала: возможность самой выбирать себе мужа – такое выпадает лишь единицам, будь ты хоть королева, хоть последняя нищенка. А выбор у нее был богат. Холостые европейские принцы съезжались в Букингемский дворец и Виндзорский замок во множестве.
Виктория танцевала волнующую мазурку с цесаревичем и Великим Князем Александром из России. Юные дворяне носили ее портрет в медальонах, у сердца, в надежде, что она предпочтет мужа из собственной знати и выберет одного из них.
В то время вся страна увлеклась легендами о собственном прошлом, и королева Виктория не отставала в этом от подданных. Она воображала, как отправляет женихов на подвиги, вершить великие дела. Но это, конечно же, было совершенно исключено.
Между тем недовольство свалившейся на голову задачей никак не давало Виктории остановиться на ком-нибудь из кандидатов. Естественно, мало-помалу все вокруг – и женихи, и правительство, и английский народ – начали проявлять нетерпение.
По мере ухудшения ситуации королева не раз подумывала призвать на помощь Мерлина, но как-то побаивалась. Но вот настал день, когда сам лорд Мельбурн напомнил, что от ее решения зависит будущее Британии. Пожалуй, теперь-то момент призвать волшебника действительно настал.
Однажды вечером, запершись в своих личных покоях, она достала пергамент и прочла заклинание. Свет керосиновых ламп тут же померк, утонул в солнечных лучах, сверкающих на воде, льющихся сквозь прозрачнейшие стекла окон в зал – синий, словно бескрайние морские волны снаружи.
Высокого человека с темными волосами и бородой, стоявшего над огромной черепахой, покоившейся на дубовом столе, Виктория узнала не сразу, несмотря на одежды с золотыми лунами во всех мыслимых фазах.
Виктория замерла, будто завороженная. Оставив все дела, он вычурно, однако быстро распрощался с существом со светлыми зелеными глазами и роскошными серебристыми плавниками на спине. Стоило Мерлину войти в личный кабинет Виктории, как Дочь Морского Царя и ее дворец исчезли.
Поглощенный колдовством, Мерлин бормотал:
– Грифоны и Гилфойлы, майоран и перхоть единорога, сердце кролика самой Дианы, вымоченное в крови колибри из сада императора далекого Катая…
Тут он почувствовал зов, обернулся, увидел Викторию и сбился, потерял нить заклинания. Но делать нечего: на зов следовало откликнуться без промедлений.
Зов мог исходить из любого момента долгой британской истории, начиная с дня Битвы при Бадонском холме. И всякий раз заставал Мерлина в тот момент жизни, когда он был поглощен плетением чар и наложением заклятий. Парадокс: на пике сил он становился беззащитен, как никогда.
Покинув чертоги, где каждый кубок имел собственное имя, а каждое кресло – родословную, он оказался в комнате, увешанной изображениями цветов и портретами бледных, анемичных персон. В комнате было тесно от мебели, а все возможные поверхности были уставлены мириадами мелких безделушек.
Мерлин уже встречался с Викторией, когда сам был зеленым юнцом, а она – женщиной средних лет. Для нее день этой встречи, конечно, еще не настал.
Войдя в личные покои королевы в Виндзорском замке, он преклонил перед нею колено. Глаза Виктории горели огнем. Ей было очень интересно всё – и гигантская черепаха, и существо с плавниками, и он сам. Однако заговорила она не об этом.
– Я позвала тебя, – сказала королева, – так как мой премьер-министр и мой народ решили, что ради блага Британии я должна выйти замуж. Мне нужна твоя помощь, чтобы не ошибиться в выборе.
Призвав на помощь все свое терпение, волшебник отвечал:
– В чертогах Дочери Морского Царя, из сострадания, работал я над заклинанием, которое должно было вернуть вкус к жизни древней черепахе. В теле ее живет душа самого Архимеда, великого мага легендарных античных времен. Надеюсь, однажды кто-нибудь окажет ту же услугу и мне – если потребуется. Все уже было готово: все ингридиенты налицо, все заклинания заучены, все пентаграммы и круги начерчены, и черепаха смотрит на меня с надеждой, и тут…
Виктория села, изумленная всем этим и самим Мерлином – чернобородым, тридцатью годами младше, чем в день прошлой встречи, случившейся всего несколько лет назад.
Она мечтала превратить свое королевство в некое подобие Камелота – в страну замков, волшебных лесов, рыцарей в доспехах, плывущих по рекам дев, окутанных сонными чарами – и теперь, глядя на Мерлина, думала, как уместен был бы он в этаком мире.