«Ишь ты, какой прыткий!» — чуть было не сорвалось с языка Самойлова, но он вовремя захлопнул рот. Белый усмехнулся. Гость прекрасно понимал состояние надзирателя, а потому ему ещё более хотелось того задеть. Но подобного Олег Владимирович себе позволить не мог. А вдруг сей статный мужик в форме ему в дальнейшем сможет оказать услугу? Кто ж его знает, как оно далее повернётся? А потому портить отношения в первый же день приезда никак не стоило. Олег Владимирович кивком головы откланялся представителю власти и тронул извозчика за плечо.
Самойлов проводил взглядом удаляющуюся пролетку, после чего бросился со всех ног к зданию вокзала, к так называемому узлу связи, где были установлены телефонный и телеграфный аппараты — обиталище телеграфиста Комарова, мужика тощего и противного.
— Комаров, — слова с трудом вырывались из грудной клетки надзирателя. — Срочно! Телефон! Соедини меня с управой! Мухой!
— Мухой никак не можем-с. — Телеграфист с достоинством поправил пенсне и продолжил: — Телефон есть изобретение…
Перед вышеуказанным пенсне вознёсся волосатый кулак Самойлова:
— Мухой, я сказал!
Громогласный рёв и недвусмысленный жест полицейского произвели на Комарова магическое действие.
— С кем соединить, Василий Григорьевич? — елейный голосок телеграфиста взлетел до небывалой возвышенности и подобострастности.
— С самим…
— Понял! Сей момент! Не извольте беспокоиться!
Пока Комаров накручивал ручку телефонного аппарата, висящего на стене, Самойлов скинул фуражку, схватил кружку и, сорвав с ведра крышку, черпанул холодной колодезной воды. Кадык дёрнулся после большого глотка и тяжело заходил по тщательно выбритой шее надзирателя.
На том конце провода, в двухэтажном доме на пересечении улиц Иркутской и Благовещенской, подняли трубку практически сразу, будто ожидали вызова.
— Ваше превосходительство! Господин полковник! — Василий Григорьевич всегда называл своё руководство только воинским званием, нежели «вашим высокоблагородием». Как считал Самойлов, тому так было более приятно. — К нам в город пожаловала неординарная, я бы даже так сказал, неоднозначная личность!
Владимир Сергеевич Киселёв, губернский полицмейстер, человек в возрасте и приличном достатке, невольно отдёрнул руку, держащую трубку, от уха. Самойлов буквально кричал в мембрану, будто Киселёв находился не на другом конце города, а на другом краю света. Надзиратель, пытаясь как можно быстрее и подробнее рассказать о случившемся, говорил скомканно, сбивчиво и отчего-то истерично. Владимиру Сергеевичу понадобилось несколько минут, чтобы понять, что же в конце концов произошло.
— В какую, говоришь, гостиницу твой приезжий направился? — полковник тут же понял, что ему следует сделать в первую очередь. — В «Мичуринскую»? И будет у меня к семи? Вот что, Самойлов, поставь вместо себя замену, а сам ко мне, со своими подозрениями.
Как только трубка опустилась на рычаг телефона, Владимир Сергеевич вызвал помощника, Алексея Никодимовича Лубнёва, личность, по мнению полицмейстера, мелкую, глупую и бездарную. И хотел бы он с ним расстаться, да все же — близкий родственник первого городского банкира.
— Вот что, Алексей Никодимыч, — проговорил Владимир Сергеевич, одновременно выкладывая перед собой лист бумаги и ручку. — Свяжи-ка ты меня посредством телеграфного аппарата со столицей. А то давненько что-то с берегов Невы не было сообщений. И отправь сию депешу…
С последними словами Киселёв макнул перо в чернильницу и чётким, красивым почерком стремительно вывел на белоснежном листе: «Прошу подтвердить личность господина Белого О.В., прибывшего с инспекционной проверкой в Благовещенск. Полицмейстер Амурской области и города Благовещенска, Его Императорского Величества…» И передал текст в руки помощника.
На узле же связи Самойлов, пока Лубнёв со всех ног нёсся к почтово-телеграфной конторе, опустившись на крашеный табурет, расстегнул мундир и влил в себя третью кружку воды.
— Собачья, признаюсь тебе, Комаров, у меня должность, — взгляд надзирателя остановился на настенных часах — «кукушке» и зафиксировал время: 10.32 утра. — Принимать новых гостей. Теперь вот к начальству вызывают. На самый верх!
— К начальству оно, конечно, да… — выдавил из себя Комаров и с трудом сдержал зевоту. — А гости… Так что же в этом плохого, Василий Григорьевич? — скучно поинтересовался телеграфист. Признаться, сейчас ему совсем не хотелось общаться с полицейским. Жара. Духота. Противный липкий пот. Но терять доверие старшего надзирателя, чина в полицейском департаменте небольшого, но в данное время подчинённого лично губернскому полицмейстеру, в связи с болезнью частного пристава Глушкова, всё-таки желания не имелось. А потому Комаров продолжил: — Новые люди, новые впечатления. Ведь это хорошо.
— Тебе, может, и хорошо, а вот мне, в мои сорок два, совсем иначе. — Металлическая кружка с тупым стуком опустилась на стол. Самойлов снова взглянул на часы и провёл рукой по почти лысому черепу. — И всё-таки, брат Комаров, несмотря на показанную бумагу, не нравится мне наш новый гость.
— И чем он вам не приглянулся? — чёртова жара… Поскорей бы она закончилась! Или бы уже Самойлов ушёл. Ещё с каким-то приезжим к нему прицепился!
— А вот тем и не понравился, — задумчиво протянул надзиратель. — Руки у него больно шаловливые. Я, Комаров, на своём веку много всякого люду повидал. Особенно с темным прошлым. Так вот, ручонки у нашего гостя как раз из той оперы.
— Так что ж вы сразу не сказали об этом господину полицмейстеру? — Комаров распахнул ворот кителя и принялся обмахивать тонкую шею простеньким китайским бумажным веером, привезённым зимой с другого берега Амура. — Не пришлось бы являться пред их светлы очи.
— Сказать-то оно было бы и можно. Да сомнение взяло. А вдруг ошибаюсь? — Самойлов резво поднялся на ноги. — Вдруг он так-таки и есть тот, за кого себя выдаёт, только провоцирует нас? Сейчас ведь сам чёрт не разберёт, кто есть кто. Тут, брат Комаров, главное впросак не попасть. Иначе беда. Ладно, пойду до Мордюкова, прикажу, чтобы подменил. Вот ведь, приехала холера на мою голову.
Надзиратель тяжело вздохнул и направил свои стопы к пролётке со спящим на козлах мужиком.
Олег Владимирович Белый, откинувшись на нагретое солнцем кожаное сиденье, лениво осматривался по сторонам. Собственно, именно таким он себе Благовещенск и представлял. Маленький, невзрачный и очень пыльный. Пыль не просто висела над городом. Она лезла в нос, в рот, в уши, за ворот сорочки, от чего казалось, будто пыль — самое главное, что имелось в этом захолустном городке.
Благовещенск не мог похвастать своими размерами. Основанный полвека назад как пограничный пост в излучине двух рек, Зеи и Амура, он неожиданно из военного гарнизона превратился в мирное поселение. А потому теперь уездный центр нёс в себе две функции: охранную, и статскую. Что, впрочем, для российской империи было не внове.
Дома, которые оставались позади пролётки по обеим сторонам широкой улицы, были деревянными, из крупных прочных брёвен, высотой достигали пяти аршин — крепкие, основательные, рассчитанные на сильные, жестокие морозы. Белый присмотрелся повнимательней, и отметил любопытный факт. Среди довольно простых бревенчатых строений, стоящих стройным рядом вдоль дороги, иногда встречались экзотические постройки, с претензией на изыск: с причудливыми резными наличниками и карнизами. Многие дома имели дикую, зелёную раскраску, из чего Олег Владимирович с улыбкой сделал для себя вывод: либо в город никакой иной краски, кроме зелёной, никогда не завозили, либо местные жители имеют страсть к маскировке. Вдоль улицы, с обеих сторон, тянулись деревянные тротуары, по которым неспе-ша прохаживалась редкая, местная публика.
Олег Владимирович тронул извозчика за руку:
— Скажи, любезный, а почему у вас дорожки не из камня выложены, а деревянные? Они же быстро сгниют.
— Так, ваше благородие, — тут же отозвался мужик, — откуда в наших краях взять камень? Вот в Зейской волости, там имеется. Но так это ведь, считай, вёрст пятьсот будет. Кто ж повезёт отсель камень для энтих самых дорожек? Для домов возят. — Извозчик оказался разговорчивым, что импонировало Белому. — Взять, к примеру, купца первой гильдии Мичурина…
— Это того, в честь которого гостиница названа? — перебил старика вопросом Олег Владимирович.
— Не названа, а его собственность, — с уважением произнёс дед. И продолжил: — Кирилла Игнатьевич, тот постоянно возит камень с Зейской волости. Дома строит. Вот недавно двухэтажную бакалею соорудил. Красоты неописуемой, — извозчик повернулся в сторону собеседника. — Я как ту домину увидел, дар речи потерял. Белоснежная, со статуями мужиков да баб по углам. Да чудных — спаси бог… У нас все от мала до велика ходили смотреть на сие безобразие.
— На какое безобразие? — специально переспросил Олег Владимирович, сделав вид, будто не понял, что имел в виду старик.
— Так на статуи.
— Мужиков или баб?
— То есть… — теперь не понял старик. — Баб, конечно. Мужиков-то, что на них смотреть? Там и так всё понятно.
Молодой человек погасил улыбку. Однако вслух произнёс следующее:
— А кто у вас в городе более всех авторитетом пользуется?
— Чем? — пришла очередь удивиться старику.
— Я имею в виду, кто заправляет? Ну, губернатор, понятно. А ещё кто?
Мужик почесал лоб.
— Так опять же купец первой гильдии Мичурин. И ещё… — мужик принялся перечислять по памяти. — Купцы Бубновы. Лаптев. Но те не то. Или вот. Купец первой гильдии Миняев. Фрол Степанович. Однако, — старик выдержал паузу, — Кирилле Игнатьевичу они разом взятые и в подмётки не годятся.
— Это почему?
— Жаден больно наш Кирилла Игнатьевич. До денег у него прямо страсть. За рупь удавится. А за сто и родину продаст.
— Так капиталы из того рубля и создаются, — заметил гость уездного городка.
— Так-то оно так, да он чересчур жаден, — снова тряхнул головой извозчик и замолчал.