, осталось только подписать. Я и сам бы не прочь, да только командование не пускает старика, говорит, что генерал-полковникам РККА и дома работы предостаточно.
Такое поразительное единодушие бойцов и командиров чуть позже пояснил мне мой начштаба майор Маркин:
– Ты, Петр Васильевич, пойми: все мы тут, как лично, так и в понимании страны – ваши должники по самую маковку. Не в смысле денег, а в понимании самой жизни. Я вашу историю, пока был на переподготовке, изучал старательно. Спасенных вами советских граждан надо измерять десятками миллионов. И достигли вы этого, не допустив оккупации немцами дополнительных территорий и окружений советских войск, а также обещая Гитлеру лютую библейскую месть за любые зверства над нашими людьми. А вот это уже политика даже не армейского масштаба. Такие решения принимаются только на самом верху.
– Да, – подтвердил комиссар Бородухин, – есть такое дело. А долги, тем более долги кровью, положено отдавать. На том и стоим.
– Я тут вот тут что подумал, – вздохнул Маркин, – почему нас немцы в самом начале били? Внезапность нападения, она сама по себе понятна, но эффект от нее на третий день должен был кончиться, а он все не кончался и не кончался. А дело в том, что у немца был опыт войны, а у нас нет. Халхин-Гол и Финская тут не в счет, потому что их опыт никто не обобщал, изменений в уставы не вводил, бойцов и командиров соответствующим образом не учил. И в ходе войны этот опыт образоваться никак не мог, потому что войска сжигались в боях как дрова в печи – дотла. Сам через такое прошел. От полка остался неполный батальон, а задачу ему нарезают как взрослому. Еще один бой – и остается раненый комполка Маркин в ближних вражеских тылах при двух десятках бойцов. Какой уж тут опыт. Главная ваша заслуга, что вы поломали эту схему, турнули нашего гениального маршала Тимошенко туда, где он никому не мог причинить вреда, и, самое главное, самим фактом своего существования внушили нашим бойцам уверенность, что враг не так страшен, как кажется, и что победа будет за нами. А еще при вашем участии боевой опыт у наших частей сразу стал накапливаться, как говорится, в товарных масштабах.
– А ведь в начале у них, – кивнул в мою сторону комиссар Бородухин, – настоящего боевого опыта было даже меньше, чем у нас, а так называемая «операция в Сирии» – это как у нас война с басмачами в тридцатых. Против настоящей регулярной армии такой боевой опыт работать не может.
– Зато у них было техническое превосходство и кураж, – возразил Маркин, – ведь мы, их деды, один раз уже разбили этих немцев вдребезги, да и техническое превосходство тоже кружит голову. Под куражом дрессировщик заходит к тиграм в клетку, и те садятся на зад, хотя только что мечтали разорвать его в клочья. Вот и немцы начинали с того, что на кураже и техническом превосходстве разгромили Польшу. Потом, уже имея боевой опыт, германская армия напала на равные им в техническом отношении армии Франции и Британии, в боях с которыми закрепили полученные в Польше знания. И уже потом с этим багажом они явились воевать против СССР… А потом пришли такие, как товарищ Погорелов, щелкнули кнутом и рявкнули «Трепещите, ничтожные!» – и белокурые арийцы, до того момента считавшие людьми только себя, вдруг взяли и затрепетали.
– У нас действительно не было опыта настоящей войны, – хмыкнул я, – но зато был опыт больших учений и проверок боеготовности, а вот Красная Армия перед войной этот момент игнорировала в силу формализма командования, а также боязни излишней аварийности и травматизма. Для начала сгодилась и та квалификация, что была получена на учениях, а потом стал накапливаться и настоящий боевой опыт. И этот опыт, насколько мне известно, годится и в двадцать первом веке, а иначе наши товарищи не отыграли бы начало войны с самостийниками как по нотам.
– Вот это верно, товарищ Погорелов, – согласился комиссар Бородухин, – так мы и будем объяснять этот момент нашим бойцам, а то некоторые из них, хоть и сделали без колебаний свой выбор, все равно испытывают перед миром будущего определенный мандраж. А то как же – ведь им предстоит воевать в ужасном и непостижимом мире двадцать первого века. И в то же время украинских самостийников наши бойцы воспринимают не как обычных врагов, а как изменников рабоче-крестьянского дела за кружевные бабские трусы и этот, как его, безвиз, предавших дело славянского братства и пошедших на службу к самым злобным нашим врагам. Тут и страх не страх, и ужас не ужас, лишь бы найти гадов и покарать со всей пролетарской решительностью…
– А вот это свойство делать выбор, преодолевая страх – есть признак настоящего советского человека, – назидательно произнес я. – Год назад, сражаясь за то, чтобы германский зверь отступил и сел на зад, не худших мы спасали от гибели в бессмысленных окружениях, а лучших. И бойцы с командирами нашей бригады тому доказательство. Учтите это, товарищ Бородухин, в своих проповедях, то есть политбеседах.
– Я учту это ваше замечание, товарищ Погорелов, – сказал наш комиссар, – тем более что оно полностью согласуется с моими собственными наблюдениями.
Вот так, без особых спецэффектов и эмоциональных выхлестов, началась наша подготовка к возврату на войну в двадцать первый век. Долг, как говорят у нас в русском народе, платежом красен.
Часть 28Момент истины
12 сентября 1942 года, 22:15. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин;
Председатель Путивльского горисполкома Сидор Артемьевич Ковпак;
Председатель Путивльского райсовета Осоавиахима Семен Васильевич Руднев;
Посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов.
Так уж получилось, что в мире Врат сорок первого – сорок второго годов Сидор Ковпак и Семен Руднев не смогли реализовать себя как гениальные партизанские командиры. Подготовка к партизанской деятельности была в самом разгаре, но тут за двести километров к северу открылись Врата – и на этом и германское наступление на Левобережную Украину закончилось, так и не начавшись. Тогда товарищу Ковпаку пришлось вернуться к своим обязанностям председателя горисполкома славного города Путивля, где, по довоенной переписи населения, проживало целых семь тысяч душ с гаком. Предгорисполкома – это такая собачья должность, которая подразумевает, что человек отвечает за все, что можно и что не можно, и при этом имеет множество начальников, не отвечающих ни за что, из райкома партии, горотдела НКВД и из числа всяких залетных проверяющих по разным линиям.
В нашей истории перед самой немецкой оккупацией Ковпака чуть было не арестовали и не расстреляли за то, что тот «неправильно» готовился к партизанской войне, так что будущему народному вожаку пришлось несколько дней скрываться от слишком бдительных любителей искать врагов народа там, где их нет. И в то же время райком партии и отдел НКВД провалили порученное дело и после прихода немцев боеспособными оказались только «исполкомовский» отряд Ковпака и «осоавиахимовский» отряд Руднева, а два других так и не возникли. При этом партийное и нквдшное начальство, которое должно было остаться в районе и возглавить сопротивление оккупантам, после первой же бомбежки большей частью ринулось на восток, а оставшиеся покинули город вместе с уходящими частями Красной Армии. Так Ковпак и Руднев остались в Путивльском районе с вермахтом один на один, без руководства партийных органов и ценных указаний из Москвы, при сорока бойцах, больше половины которых составляли выходящие из окружения военнослужащие РККА. Понимая ущербность существования партизан в отрыве от Большой Земли, Ковпак даже посылал своего разведчика через фронт с целью установить контакт с органами госбезопасности УССР, но эта идея не заинтересовала наркома Сергиенко и его зама Строкача (тогдашних набольших людей по этой части), и человек Ковпака вернулся ни с чем.
Сталин, как человек, который ничего не забывает и не упускает, взял Ковпака, в числе других прочих, на заметку, как человека, в его мире нереализовавшегося, но в то же время дельного, который еще пригодится советской власти. Мол, предгорисполкома – тоже важный пост, но в любой момент этот человек может потребоваться для свершения других, крайне важных дел. Попутно расследовались злоключения отряда Ковпака в другой истории, выявлялись и наказывались виновные и причастные. Кому-то старшие товарищи, придравшись к мелочам, делали замечание с понижением в должности, кого-то посылали рядовым бойцом на фронт, а кто-то и вовсе оказывался в штрафных частях, и отнюдь не в качестве политработника или особиста, а как переменный состав, коему следует искупать свою вину кровью. За год эта публика как-то рассосалась в пространстве, при том, что расследования проводились без особой спешки не только в отношении, лиц вредивших Ковпаку, но и вообще «по всем вновь открывшимся обстоятельствам». Жить в Советском Союзе, несмотря на войну, стало легче, жить стало веселее.
И вот пришло время, когда о Ковпаке вспомнили и пригласили в Кремль, да не одного, а вместе с Семеном Рудневым. В этом мире, где им не довелось вдвоем партизанить, знакомство у них было шапочным, и поэтому оба удивились, оказавшись в сталинском кабинете по одному и тому же делу. Сталин заметил это удивление и усмехнулся в седеющие усы. Такую невинную комедию положений он любил.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал Верховный, – у нас с товарищем Ивановым к вам общее дело. И не удивляйтесь: мы работаем товарищем Ивановым иногда, а Сергей Борисович – всегда. Такая уж у него работа – быть послом Российской Федерации из начала двадцать первого века в нашем Советском Союзе.
Ковпак и Руднев воззрились на улыбающегося Сергея Иванова. Страшных сказок про «марсиан» по Советскому Союзу, в отличие от Германии, не ходило. В конце августа сорок первого, когда, казалось, уже все пропало, вдруг наступает неожиданный перелом. Но надо признать, что глубоко провинциальный и тыловой Путивль лежал в стороне от мест дислокации и районов действия Экспедиционных сил, так что очевидцы боевой славы выходцев из будущего забирались в те места только случайно. Например, приезжает на побывку боец, раненый в кровавом рубилове Смоленского сражения, садится на завалинку и рассказывает землякам разные небылицы в стиле древнерусских былин. Речь его о том, как летели от вермахта клочки по закоулочкам, как горела германская сталь, и как белокурые бестии, еще совсем недавно такие горделивые, пали в бездну отчаяния, а потом победители с закрытыми масками лицами гнали их бесчисленные серые отары в советский плен.