Тем временем те лидеры белорусского майдана, которые были задержаны КГБ, стали своего рода иконами протеста, мучениками за демократию, а те, что сумели покинуть страну, продолжили активную подрывную деятельность. Силовой захват власти наскоком не удался; теперь оппозиция (а точнее, ее кураторы из ЦРУ) решили перейти к планомерной осаде с продолжением мирных дневных акций протеста каждое воскресенье под лозунгами освобождения политзаключенных, отставки президента и честных выборов. Одновременно было решено возбудить в Белоруссии самое широкое забастовочное движение. Из сейфов в Лэнгли извлекли пыльные папки с наклейкой «Солидарность» и начали перелицовывать старые песни о главном на новый лад. И первое, что понадобилось конструкторам этой химеры – аналог Леха Валенсы: простой парень, туповатый, но с претензиями, которого самые широкие народные массы с легкостью воспримут как своего вождя. Простого парня не нашлось, ибо все подходящие кандидатуры уже сидели на нарах, – не ставить же на эту ответственную роль господ Цепкало, Бабарихо или Латушко, от которых за километр несет интеллигентско-начальственной спесью.
И тогда взгляд подчиненных Джины Хаспел упал на простую русскую (то есть белорусскую) бабу – Светлану Тихановскую, в девичестве Пилипчук. Все требуемые качества у нее имелись не просто в наличии, а даже в избытке, и к тому же она находилась на свободе, в безопасном месте, куда не смогут дотянуться кровавые руки белорусского диктатора. Быстренько была состряпана легенда о том, как будущая революционная вождиха тайными лесными тропами вместе с детьми бежала из объятой мраком диктатуры Белоруссии на территорию свободолюбивой Литвы. «Для этих белорусов сойдет», – сказала Джина Хаспел, и план «Горгона» превратился в план «Медуза». Именно после этого новоявленная предводительница команчей, то есть змагаров, выступила перед литовским телевидением с «откровенным» интервью, что она простая домохозяйка, всю жизнь мечтала жарить мужу котлеты, но вместо этого вынуждена сражаться с ужасным драконом-диктатором за демократическое будущее своей страны. Приз зрительских симпатий со стороны таких же (но европейских) домохозяек, сидящих в локдауне, был ей обеспечен. Эпидемия – это скучно и страшно, а тут такой интересный сериал.
И вот теперь Света сидит рядом с президентами Польши и Литвы, лелеющими надежду стать сооснователями новой Ржечи Посполитой, и на хорошем английском языке[17] рассказывает им историю тех трех дней, что потрясли Белоруссию и весь мир.
– Вы понимаете, господа, – говорила она, – белорусский народ так сильно хочет мира, демократии и свободы, но наш ужасный диктатор клещом вцепился во власть, и не отдает ее вот уже пятнадцать лет. В нормальных странах президенты меняются каждые четыре, максимум восемь лет, а мы вынуждены терпеть это усатое исчадие ада уже почти целое поколение – на шесть лет дольше, чем россияне терпят своего Путина.
Господам президентам было глубоко наплевать на то, что там хочет или не хочет белорусский народ, тем более что сковырнуть диктатора так сразу не удалось, а значит, за ним имеется какая-никакая народная поддержка. Они знали, чего хотят их американские покровители, и эти желания вполне соответствовали их собственным интересам распространить свою власть и свое влияние дальше на восток (а быть может, чем черт не шутит, в разгоревшейся схватке и полностью уничтожить зловредную Россию, один раз уже обломавшую польско-литовские амбиции на господство в Восточной Европе).
– Всей душой мы с героическим белорусским народом, – сказал пан Науседа, – и приложим все возможные усилия к тому, чтобы господин Лукашенко был низвергнут со своего трона, а белорусы вошли в дружную семью европейских народов. Можете на нас рассчитывать. Не чувствуйте себя как в гостях – в Европе вы дома.
– Но, к сожалению, – добавил пан Дуда, – ваш белорусский диктатор располагает поддержкой гораздо более страшного и опасного врага, новоявленного русского императора господина Путина. Мы, европейцы, умудрились не заметить, как на месте мирной демократической России господина Ельцина возродился ужасный огнедышащий монстр, грозящий поглотить все наследство Российской империи и Советского Союза и утверждая свою претензию на мировое господство. Отныне весь смысл существования польского государства заключается в военной победе над русской армией и разрушении русского государства. Ради этой последней схватки мы готовы мобилизовать миллионы поляков, поднять на бой все силы ада, положить на алтарь победы жизни наших граждан и предпринять все возможное, чтобы приблизить триумф мировой демократии.
– Да, это так, – подтвердил, вскочив с кресла, пан Науседа, – и мы рассчитываем, что белорусский народ будет с нами в этой жестокой бескомпромиссной борьбе. Или мы, или они. Свобода в наших сердцах.
Поднялся на ноги и пан Дуда.
– С этой минуты и до тех пор, пока диктатор Лукашенко не будет свергнут и в Белоруссии, – сказал он, – станет возможным провести демократические выборы, вы, пани Светлана, становитесь главой Белорусской Демократической Республики в изгнании. Мы будем оказывать вам все почести как главе независимого демократического государства, а также предоставим финансовые и иные возможности для продолжения борьбы. И неважно, что пока за вас не было отдано ни одного голоса – голосование мы устроим потом, после победы над двумя ужасными диктаторами. Настоящую власть не выпрашивают у плебса на выборах, ее берут силой в ненависти и крови побежденных врагов. Только так, и не иначе, пани Светлана. Когда-то наши предки жили в едином государстве от моря до моря, и мы рассчитываем вернуть это время, отбросив грязных московитов куда-нибудь за Волгу, а может, даже за Урал. Верьте в нашу победу, и мы победим.
От этого проявления чувств высокопоставленных панов пани Тихановская прослезилась и ответила:
– Я даже не знаю, что вам и сказать, ведь я простая домохозяйка, попавшая в жернова судьбы, а отнюдь не опытный политик, как вы двое. Сюда бы моего мужа, но он, к сожалению, сидит в тюрьме, где ему угрожает смертный приговор по обвинению в организации мятежа. Но, несмотря на это, я приложу все свои слабые силы для достижения нашей общей победы. Лукашенко будет низвергнут, Белоруссия станет свободной, мы победим.
При этом никто из них – ни Дуда, ни Науседа, ни Тихановская – не интересовались не то что мнением основной части белорусского народа, который они держали за покорное быдло; им было неважно, чего хотят, на что надеются, чего боятся польский, литовский и другие народы Европы. Самое главное – в конце схватки, хлопая крыльями, взлететь на забор и прокукарекать о неизбежной победе демократии.
20 ноября 1942 года, полдень. Великобритания, Лондон, бункер Правительства, военный кабинет премьер-министра Уинстона Черчилля.
Над Лондоном с завыванием дули свирепые ноябрьские ветры, хлестал мелкий ледяной дождь, и на душе у британского премьера было так же мерзко и тоскливо. Покончив все свои дела после победы у Эль-Аламейна, превратившийся в международного авантюриста фельдмаршал Роммель, совершив короткий бросок, победным маршем вступил в Каир. Остатки британских войск торопливо отступили к Суэцу, даже не взорвав за собой мосты через Нил, зато местное население, а вместе с ним египетский король Фарук и египетская армия, восторженно приветствовали итало-германские войска Африканской военной компании. И вместе с войсками Его Величества из Египта бежали югославское и греческое правительства в изгнании, дожидавшиеся возможности вернуться к власти на штыках британских солдат.
При этом против англичан в египетском политическом классе объединились даже вчерашние враги: рядом с отставленным в феврале прогерманским экс-премьером Египта Хуссейном Сирри-пашой победителей генерала Монтгомери встречал нынешний глава правительства, условно пробританский Мустафа Наххас-паша. А все потому, что превратившийся в международного авантюриста Роммель, еще находясь в поверженном Эль-Аламейне, заявил египтянам: «Я принес вам свободу». Даже будучи генералом Третьего Рейха, Лис Пустыни считался в Британии кем-то вроде исчадия ада, но превратившись в кондотьера Сталина, он стал для Черчилля сущим наместником Сатаны на земле.
И как только британские войска перестали представлять собой угрозу египетскому правительству[18], оно тут же объявило о денонсации англо-египетского договора 1936 года, фиговым листком мнимого союза прикрывавшего факт британской оккупации. С этого момента англичане в Египте стали вне закона, и спасение от ярости толпы они могли найти только в лагере Африканской военной компании, вождь которой заявил, что обеспечит безопасность любому, кто обратится за защитой.
Это был удар сапогом ниже пояса, от которого Британская империя испытала такую же боль, как и после утраты Сингапура. Не было никакого сомнения, что жалкие остатки войск, отступившие восточнее Нила, не смогут удержаться ни на рубеже Суэцкого канала, ни за Синайскими песками на границе Палестины. Несомненно, взяв Суэцкий канал, который является целью его операции, Роммель двинется на восток не сразу, а только после того, как получит подкрепление в свои войска добровольцами и техникой, которую пришлют ему новые хозяева. Но он, несомненно, двинется – и тогда на Ближнем Востоке посыплется все.
Имелись сведения, что на бывшей британской авиабазе «Сфинкс» западнее Каира уже приземлился самолет с советской дипломатической делегацией, которой предстояло провести переговоры как с египетским правительством, так и с кондотьером двадцатого века. Господин Сталин даже не скрывал, что это именно его усы так непринужденно торчат из-за занавески, а вместе с ним, должно быть, торжествовал посол русских из будущего господин Иванов. Сделав предложение войти в русскую оборонительную зону, от которого нельзя было отказаться, и не дождавшись ответа, эти люди не стали объявлять Британии войну, как было положено в прошлом, а принялись делать ей больно чужими руками, тем более что и подходящий инструмент для этого уже был у них наготове. Прежде большевики, да и их царские предшественники, действовали гораздо грубее и прямолинейнее. Тонкие ходы (как с фельдмаршалом Роммелем), просто не приходили в их головы.