И вот почти все готово. Первым в кабинет входит Гарри Гопкинс. Следом за ним работник кремлевской обслуги вкатывает в кабинет кресло с Франклином Делано Рузвельтом и устанавливает его к столу, после чего тихо выходит. Все в сборе, включая кремлевского переводчика с аглицкого языка – безмолвного и безликого свидетеля многих и многих тайн.
– Итак, товарищи и господа, – сказал Сталин, когда закрылась дверь в приемную, – сегодня мы собрались здесь по просьбе президента Соединенных Штатов Франклина Делано Рузвельта, чтобы обсудить будущее всего нашего мира, и не только. Мистер Рузвельт, вам слово.
– Э-э-э, джентльмены, – сказал Рузвельт, переводя взгляд со Сталина на Путина, – с тех пор, как на территории России раскрылись Врата, наш мир начал необратимо меняться. Сначала мы думали, что Америка – это так далеко, что эти изменения ее не достанут, но потом оказалось, что это суждение было поспешным и самонадеянным.
Президент Путин, почти не задумываясь, ответил:
– Наш мир, мистер Рузвельт, после открытия Врат тоже стал довольно быстро меняться, и это было заметно невооруженным глазом. Мы теперь не такие, какими были прежде, и это однозначно. Единственная принципиальная разница межу нами – в том, что мы, в отличие от вас, не знаем той судьбы, которая нас ожидала бы в том случае, если бы история развивалась без появления Врат, то есть «как обычно».
– Некоторые мои специальные советники, – усмехнулся Рузвельт, – считают, что если миров оказалось больше одного, то, значит, на самом деле их бесчисленное количество – примерно столько же, сколько звезд на небе. Скорее всего, имеется множество миров старше вашего, а также младше нашего, и однажды вас сзади могут похлопать по плечу люди, которые так же знают про вас все подробности, как и вы про нас с мистером Сталиным.
– Мистер Рузвельт, этих ваших специальных советников случайно зовут не Роберт Энсон Хайнлайн и Леон Спрег де Камп? – спросил Сергей Иванов.
Рузвельт переглянулся с Гопкинсом, тот кивнул, после чего американский президент ответил:
– Да, мистер Иванов, это именно они. Впрочем, Альберт Эйнштейн тоже согласился с этим предположением. Раньше считалось, что мир у нас только один, единственный и уникальный, но появление Врат показало, что это не так, а значит, их, то есть миров, бесчисленное множество.
Тут пришла пора переглянуться Владимиру Путину и Сергею Иванову.
– Эйнштейн – это очень интересно, – сказал российский президент. – Мистер Рузвельт, не будете ли вы любезны передать мистеру Эйнштейну наше приглашение посетить наш мир, а в нем – физический институт, который непосредственно занимается исследованием Врат? Голова у этого человека гораздо больше, чем у других, быть может, хоть он выскажет ту единственно верную гипотезу, которая поможет нам раскрыть одну из главных тайн Мироздания.
– О'кей, мистер Путин, – хмыкнул Рузвельт, – я передам мистеру Эйнштейну ваше предложение, и думаю, он от него не откажется. А теперь давайте вернемся к политическому аспекту существования Врат. От мистера Гопкинса мы уже знаем, что никто из присутствующих в своих местных ипостасях не причастен к возникновению этого явления, а другие мистер Путин и мистер Сталин, ведущие между собой межмировую торговлю через искусственные Врата, никак не могут быть предметом сегодняшнего обсуждения. Бесполезно упрекать человека за то, что было сделано его братом-близнецом в другом мире.
Сталин выслушал перевод слов американского президента и сказал:
– Главное политическое последствие возникновения Врат, мистер Рузвельт, заключается в том, что отныне нет отдельных миров тысяча девятьсот сорок третьего и две тысячи девятнадцатого годов, а имеется двойная тесно связанная система, похожая на сообщающиеся сосуды. В настоящий момент наши миры граничат через порталы, находящиеся на территории Советского Союза и Российской Федерации, но мы знаем, что так будет не всегда. Потенциальные зоны для возникновения Врат в перспективе до одного года имеются в северной части Германии, Центральной Франции и в Китае, недалеко от Пекина…
– В Китае, мистер Сталин? – не удержавшись, переспросил Рузвельт.
– Да, в Китае, – через переводчика подтвердил советский вождь. – А что вас удивляет?
– Но ведь Китай – это бедная, отсталая, почти средневековая страна, – удивился американский президент. – По какой причине там могли появиться Врата?
– Между прочим, – хмыкнул Сергей Иванов, – в двадцать первом веке Китайская Народная Республика – это первая экономика мира, производящая огромное количество товаров в среднем и низшем ценовом сегменте. Неужели мистер Гопкинс и миссис Рузвельт вам об этом не рассказывали? Сначала фабрикой мира считалась Британия, потом на эту роль претендовала Германия, вы добились того, что на эту позицию вышли Соединенные Штаты, а в нашем мире пальму первенства упорным трудом миллиарда своих граждан заработал Китай.
– О'кей, мистер Иванов, вы меня убедили, – вздохнул Рузвельт. – Путь от варварства и нищеты к богатству через упорный труд – это вполне американская идея. А теперь я прошу прощения у мистера Сталина за свое несдержанное любопытство, и предлагаю ему продолжить прежнюю тему. Увеличение количества межмировых пограничных пунктов и распространение их на новые государственные субъекты – серьезный вопрос, требующий нашего общего внимания.
– На самом деле, – сказал Сталин, – количество пограничных субъектов увеличится не сильно, потому что к моменту открытия Врат на территории Германии и Франции мы с коллегой Путиным уже наведем порядок в Европе двадцать первого века. Самое главное, чтобы и там эта часть света никогда не могла превратиться в плацдарм для развязывания агрессивного завоевательного похода в восточном направлении. В этом наш главный интерес, а отнюдь не в мифическом мировом господстве. Любой, кто рвется завоевать весь мир, потом непременно оказывается на свалке истории. И в то же время Российское государство, которому наследует Советский Союз, расширилось из маленького Московского княжества в крупнейшее государство на планете путем отражения враждебных поползновений не самых дружественных соседей. Кто только ни приходил к нам за шерстью, но все сами ушли стриженными, а некоторые навсегда остались на нашей земле. Так что вопрос с Европой двадцать первого века на этой встрече не обсуждается – правительства тех стран сами выбрали себе такую судьбу, когда пошли на поводу у заокеанского гегемона.
– Заокеанским гегемоном вы называете Соединенные Штаты Америки двадцать первого века? – торопливо спросил Рузвельт.
– Да, – ответил вождь советского народа, – именно так. Алчность и жажда неограниченной власти в конце концов свели американские элиты с ума. А как же иначе – ведь счастье мирового господства было уже в руках, но вырвалось и улетело, и теперь каждый следующий шаг только приближает окончательный разгром.
– Да, мистер Сталин, мне было очень горько, когда я узнал, что дело всей моей жизни было так бездарно спущено в клозет из-за мелочных меркантилистских соображений банкиров и биржевых спекулянтов, – признал Рузвельт. – И в то же время даже такая изуродованная и больная Америка для меня все равно не чужая, и я хотел бы знать, не собираетесь ли вы разобраться с той Америкой в своем любимом стиле, чтоб не осталось и камня на камне?
– А с кем мы разбирались так, что не осталось камня на камне? – услышав перевод, обиделся Сталин. – Германию мы только пугали, чтобы этот технизированный людоед вел себя прилично, а остальных лишь слегка отшлепали, приводя в чувство.
– Но когда в нашу историю вмешались ваши партнеры из России будущего, ничего в Европе и мире не осталось таким, как прежде, – сказал Гарри Гопкинс.
– Сама Вторая Мировая Война должна была изменить этот мир до неузнаваемости, – сказал президент Путин, – мы только сдвинули вектор изменений в нужную нам сторону и придали этому процессу дополнительной энергичности, чтобы избежать лишних жертв. Это только кажется, что скоротечные войны особенно кровопролитны – если взять на круг, потери в них гораздо меньше, чем в вялотекущих затяжных конфликтах. В общем, по Европе нам удалось примерно в десять раз уменьшить количество человеческих жертв, особенно за счет недопущения массового убийства гражданского населения германскими нацистами и англо-американскими гегемонистами. По части массового преднамеренного уничтожения некомбатантов в нашем прошлом ваше, мистер Рузвельт, американское военное командование прочно удерживало второе место после последователей бесноватого германского фюрера. На третьем месте были финские националисты, истреблявшие русское население Советской Карелии, а турецкие и японские людоеды выступали вне рамок общеевропейского конкурса на самого кровожадного серийного убийцу. Теперь вы в европейской войне не участвуете, Британия просто боится посылать свои бомбардировщики на нашу подмандатную территорию, а финские и германские националистические режимы прекратили свое существование и больше никого не убьют. Война на европейской территории закончена.
– И это говорите вы, жестоко и без всяких причин напавшие на несчастную Турцию, которая не сделала вам ничего плохого? – в горячке воскликнул Гопкинс, разозленный тем, что англосаксов назвали жестокими убийцами, но тут же осекся, потому что в кабинете Сталина моментально запахло озоном.
– Мы не собираемся спрашивать разрешения у разных заморских политиканов на то, чтобы добиться безопасности для своей страны, – медленно и веско произнес вождь советского народа. – Я вижу, что мы совершенно напрасно собрались сегодня в этом кабинете, потому что в некоторые головы еще не успела проникнуть мысль о неприемлемости вмешательства в чужие дела на другой стороне земного шара. Жестокий османский режим, много столетий походя заливавший свою землю кровью стариков, женщин и детей, будет уничтожен, невзирая на чьи-либо возражения, а турецкий народ – перевоспитан в духе общечеловеческого гуманизма и братского отношения к ближнему.
– Мистер Сталин, – воскликнул Рузвельт, – простите моего помощника, он необдуманно погорячился. Мы не собираемся каким-либо образом вмешиваться в ваши дела с Турцией и с кем-нибудь еще в Старом Свете, если вы не будете вмешиваться в политику на территории обеих Америк, завещанных нам доктриной Монро.