ть в любой момент. А ваша «мамочка» такого не хочет. Множество лет, как истинная трудолюбивая немка, фрау Меркель создавала германское благополучие, складывая пфенниг к пфеннигу, обеспечивала наилучшие условия для торговли и заботилась о том, чтобы германская промышленность могла получать дешевое сырье. И вот теперь все это может пойти прахом, потому что в Вашингтоне решили сначала ограбить Германию до нитки, а потом убить ее об Россию, так же, как только что убили Польшу. Молчите, герр Гауланд! Это лягушатникам и лайми мы ничего не должны, зато с русскими это совсем не так. Они не забыли нам миллионов гражданских, погибших от рук наших солдат и карателей айнзацкоманд. Об этом надо помнить в первую очередь и вести себя соответственно. В конце концов, это именно русские прислали меня к вам спасать и вразумлять, вместо того, чтобы разобраться с Германией чисто военными средствами, как уже разобрались с Польшей. И не надейтесь, что вас защитят американцы – эти люди пришли сюда не обеспечивать вашу безопасность, а извлекать из своего положения прибыль, и как только в воздухе запахнет порохом, они убегут из Европы к себе домой за океан. С торгашами всегда так: в самый критический момент они тебя обязательно предадут и продадут.
– Так что же, герр Роммель, – выкрикнул кто-то из толпы репортеров, – теперь мы просто сменим хозяина – раньше были американцы, а теперь станут русские?
– У Германии могут быть друзья и деловые партнеры, но у нее никогда не должно быть хозяина, – ответил я. – И о том же на личной встрече мне говорил герр Путин. Ему требуется только, чтобы с немецкой земли для России больше никогда не исходила угроза агрессивной войны, да еще чтобы все свои решения Германия принимала исходя из своих собственных долгосрочных интересов. Именно долгосрочных, а не так, что поманили козла морковкой, и сразу начались скачки по буеракам. – (После этого замечания по толпе пошли смешки). – И на этом все, больше никаких требований или пожеланий со стороны русских к нам не имеется.
– Ну что же, – сказал Александр Гауланд, – такие условия нас вполне устраивают, что бы там ни говорила госпожа Штрак-Циммерман, которая ненавидит как раз русских, зато готова взасос целоваться с поедателями лягушек и лимонов.
– Германия, мой дорогой Эрвин, – тихо проворчал генерал фон Брокдорф-Алефельд, – просто переполнена безумными бабами, сошедшими с ума от разных идей. И если некоторые из них еще вменяемые, потому что в пылу спора не пытаются тебя загрызть, то к другим следует подходить только с большой палкой. А еще тут процветают лицемерие и блудословие, и тебе придется к этому привыкать.
– Привыкну как-нибудь, мой дорогой Вальтер, – так же тихо ответил я. – Там, у нас дома, тоже был далеко не рай. И блудословия хватало, и лицемерия, и желания подсидеть ближнего и обгадить нижнего. Зато здесь мы сможем вылепить свою новую Германию, так же, как Господь вылепил из красной глины Адама. Ничего сложного в этом нет, надо только приложить к делу руки и проявить достаточно терпения. А теперь скажите – вы со мной или каждый из нас будет сам по себе?
– Конечно же, я с вами, герр фельдмаршал, – ответил генерал от инфантерии фон Брокдорф-Алефельд, – вы у нас гений тактики и стратегии, герой Рейха, а я всего лишь старый солдат, который умеет стойко драться на указанном рубеже, не отступая ни на шаг. И с вашим мнением в отношении русских я тоже согласен. Когда мой корпус оказался в безнадежном положении, они не истребили его в жестоком бою, хотя для этого у них имелись все возможности, а предложили нам выйти из войны и эвакуироваться в двадцать первый век. И теперь я и мои солдаты будем с вами. Более того, по тому же пути готовы пойти и многие офицеры местного бундесвера. На генералов можете не рассчитывать: их хозяева местной Германии подбирали по признаку евроатлантической преданности и нелюбви к русским, а вот прочий командный состав до полковников включительно наверняка будет на нашей стороне.
– В таком случае, мой дорогой Вальтер, – сказал я, – дальнейшие разговоры считаю излишними. Сейчас вам с герром Гауландом подадут транспорт, после чего мы двинемся дальше, воплощать в жизнь нашу Германскую Альтернативу. Обещаю, что ко всем деятелям предыдущего режима, что добровольно перейдут на сторону народно-освободительной армии или сложат полномочия, не оказывая сопротивления, не будет применено никакого наказания. И только тех упрямцев, что будут препятствовать нам в нашем стремлении вернуть Германии безопасность и процветание, за прошлые грехи мы станем применять все меры воздействия – от общественного порицания, раньше называвшегося остракизмом, до приговоров военно-полевых судов.
– Э-э-э, герр Роммель, а что это еще за народно-освободительная армия? – спросил Александр Гауланд. – Никогда не слышал о таком формировании.
– В уставе частной военной корпорации «Африка» записано, что она не может быть применена на территории Германии, – терпеливо пояснил я. – Поэтому, едва мы пересечем пограничный мост, она прекратит свое существование, превратившись в народно-освободительную армию Германии. Мы тут не пришельцы, не захватчики и не оккупанты, а такие же немцы, которые хотят своей земле только счастья и безопасности и готовы добиваться этого даже силой оружия. Надеюсь, вы меня понимаете?
– Да, герр фельдмаршал, – ответил предводитель единственной национально ориентированной силы в германском парламенте, – я вас понимаю, и могу обещать вам всемерную поддержку со стороны своей партии. А теперь давайте скорее отправляться в путь, Фатерлянд заждался своих освободителей.
21 августа 2019 года, вечер. ФРГ, Берлин, район Тиргартен, Вилли Бранд штрассе 1. Ведомство Федерального Канцлера, седьмой этаж, кабинет фрау бундесканцлерин
Все, я пост бундесканцлера сдала, а Эрвин Роммель его принял, махнув рукой на все формальности.
– Вы, фрау Меркель, – сказал он мне, – в рамках имевшихся у вас полномочий делали для Германии все что могли, и не в ваших силах было изменить хоть что-нибудь в существующей системе, а потому никакой вашей вины в сложившемся положении нет. Какой бы компромат на вас ни выложили наши заокеанские оппоненты, могу гарантировать, что он стопроцентно останется без внимания. И на этом все. Теперь делом займемся мы, настоящие специалисты из тем времен, когда было принято не признавать условностей и менять политические ландшафты ударами первоклассных панцергрупп.
– О, Эрвин… – вздохнула я, – только не постройте нам вместо прежней колониальной системы еще одну копию Третьего Рейха. Этого нам, немцам, тоже не простят.
– Не беспокойтесь, фрау Меркель, – хмыкнул мой собеседник, – ничего подобного не будет, в первую очередь потому, что я не одержим ненавистью ко всему человечеству, как покойный ефрейтор. Германии не повредит немного активной политики в своих национальных интересах, а немцам и разным пришлым дикарям стоит вспомнить, что такое дисциплина и порядок, но и только. Я не собираюсь вести немецкую армию в завоевательные походы, оспаривая утраты былых времен, а всего лишь хочу, чтобы плутократы-янки оставили нас в покое у нас же дома, не лезли в наши внутренние дела и не ломали деловые связи нашим промышленникам. Германия – это промышленность, а промышленность – это Германия. Только так, фрау экс-рейхсканцелерин, и никак иначе.
– Но, Эрвин, а как же экология? – воскликнула я, всплеснув руками.
Фельдмаршал Роммель задрал указательный палец вверх и изрек:
– Экология, в смысле уменьшения токсических выбросов от промышленности или при ликвидации бытовых отходов – это хорошо и правильно, а экология как инструмент конкурентной борьбы заокеанских монополий против германского промышленного потенциала – это настолько плохо, что этим должны заниматься органы правопорядка и судебная система. Любой другой путь ведет нас в пещеры. Кстати, не торопитесь отправляться на покой. С сегодняшнего дня и до особого распоряжения вы мой политический советник. Не обещаю, что выполню любой ваш совет, но могу гарантировать, что выслушаю вас всегда. А сейчас позвольте вас оставить – дела.
Он ушел, а я осталась наедине со своими размышлениями.
Странные чувства обуревали меня. С одной стороны, это было облегчение, что мне не придется больше напрягать все свои силы, чтобы сделать нашу Германию величайшим государством в Европе. Я и вправду была «мамочкой» для своей страны, воспринимая ее как любимого и единственного ребенка, стараясь, чтобы он был упитанным и всегда довольным. Потому что он – лучший по сравнению с остальными.
И у меня все получалось. При этом меня крайне редко посещали сомнения в правильности выбранной стратегии, ведь она наилучшим образом подходила для условий жизни в мирной и спокойной Европе. И даже когда небо на восточной части горизонта стало хмуриться, предвещая приближение грозы, я все равно продолжала действовать по прежнему плану. Вот победим Россию, разделим ее богатства – и заживем на широкую ногу, как никогда еще не жила германская нация, самой судьбой зажатая в центре Европы.
Но Россия побеждаться не пожелала. Сначала она уперлась, поднатужилась, а потом так споро принялась махать кулаками, что все увидели, как с путинского государства буквально на глазах облезает либеральная шелуха, открывая прежнюю, сильную, воинственную и очень злую Империю – ту самую, которая Третий Рим. Когда санитарный кордон, выстроенный американцами из восточноевропейских стран, сгорел как пук сухой соломы на ветру, мне стало по-настоящему страшно. Следующей в Вашингтоне намеревались бросить в огонь именно Германию. Но тут Вольдемар, который тоже по-своему любит нашу страну, нашел из этой ситуации нестандартный выход и задал мне свой любимый вопрос: «По-хорошему или по-плохому?». Я согласилась «по-хорошему»…
Теперь все выглядело так, словно пришли из опеки и решили, что я неправильно воспитываю своего ребенка: что он слишком избалован и слишком перекормлен. И его у меня забрали… Не придется мне больше ублажать его и нянчить, что отнимало довольно много сил. Синдром «мамочки» еще не отпустил меня, а потому я все равно беспокоюсь о Германии и немцах, несмотря на то, что с сегодняшнего дня о них заботятся совсем другие люди.