Как на меня смотрел этот фельдполицайкомиссар Пауль Кремер… От его взгляда у меня просто начинали болеть кости… Казалось, что холод проникает прямо внутрь меня и сковывает там все каким-то безнадежным ужасом… И при этом он так спокойно и бесстрастно произносил свои страшные угрозы о том, что со мной сделают по его приказу… Про пытки, про пепел, про канализацию… Это конец. Конец самоуверенной Джины Хаспел – великой и ужасной. И конец бесславный. Позорный. А главное, что неожиданный…
Я не могла сидеть на месте. Меня буквально трясло. Я ходила по камере из угла в угол, и все никак не могла привести в порядок свои мысли. Если бы я могла хотя бы предположить такой исход! Где, в чем я просчиталась?! Нас опередили на несколько ходов. Безошибочно вычислили и ловко повязали. Воистину на Роммеля работают специалисты старой школы, набившие руку на русских и английских шпионах. Этот Кремер и его коллеги – настоящие полицейские ищейки, умеющие не только пытать подозреваемых, но и вытаскивать их из самых глубоких нор. Подумать только – глава американской разведки, эта священная и могущественная особа, сидит в вонючем каземате и дрожит как вшивая воровка, пойманная за руку на краже кошелька! Да, если бы это был просто кошелек… Они всё знают, эти мерзавцы. Они будут колоть меня до последнего, будут глумиться, наслаждаясь своей властью надо мной… И никто меня не спасет, не вытащит. Мои коллеги из ЦРУ и сам президент Пенс трусливо подожмут свои хвосты и повесят на меня всех собак, чтобы самим остаться чистенькими. Уж я-то эту свору хорошо знаю, и на их месте поступила бы точно так же… Я уже никому не интересна из своих бывших соратников. Они сейчас больше озабочены тем, как бы прикрыть свою задницу. Заслуги? Какие заслуги? Кто в Америке помнит о заслугах, когда все поворачивается на сто восемьдесят градусов?
Не умереть мне теперь в своей постели, в окружении преданных слуг… Вместо этого я сгнию в российской тюрьме, безымянная, как узница замка Иф. Это не подлежит никакому сомнению. Что за злая насмешка судьбы?! Проклятые русские! Почему они все никак не смирятся с предписанной им участью? Почему они не желают жить цивилизованно, по нашим правилам? Дикари, жестокие, холодные, упрямые дикари! И ведь именно им выпала удача завладеть проходом между мирами и обрести могущество. Им, а не нам! Они любят повторять, что их, дескать, любит Всевышний. Они истово верят в этого несуществующего Бога, и потому так уперты в своем невежестве и стремлении остаться на своем уровне развития. При таких закоснелых убеждениях они уже давно должны были исчезнуть с лица Земли! В чем же их сила? В чем их феномен? Я не понимаю. Это просто непостижимо для меня. Сколько вложено стараний и денег, чтобы разложить и уничтожить эту проклятую нацию, но все пропало впустую! Сколько раз мне казалось, что вот еще чуть-чуть – и их Колосс рухнет… А в итоге что? Я, Джина Хаспел, перед которой трепетали все террористы мира, сижу в знаменитой тюрьме Моабит, повторяя судьбу многих и многих великих и знаменитых. Но я же считала себя всех умнее… А оказалось, что я – всего лишь одна из тех, кого запредельные амбиции и чрезмерная убежденность в собственной неуязвимости привели к печальному концу…
Этот отвратительный фельдполицайкомиссар на полном серьезе говорил мне про пытки: с таким лицом не шутят. Стоило мне хоть на секунду вообразить, как это будет, и гадкий озноб пронзал меня с ног до головы, а в желудке начинались спазмы. Что, Джина Хаспел, любительница наблюдать чужие страдания, теперь и тебе предстоит все то же самое? Никто не посмотрит на твою внешность доброй бабушки и довольно-таки почтенный возраст. Уж эти чудовища с холодными глазами способны содрать с тебя шкуру заживо – в этом нет никаких сомнений. Они будут делать это деловито и не спеша, ведь это их привычная работа… И разве что у Кремера, который непременно будет присутствовать при этом, быть может, мелькнет в белесых глазах огонек оживления, как бывало у меня всякий раз, когда я наблюдала подобное зрелище. Мне нравилось… Мне чертовски это нравилось. И даже на тех фото, которые этот мерзавец мне предъявил, видно мое выражение лица – оно такое блаженно-счастливое, словно после оргазма. Я чудовище? Я никогда не считала себя таковым. Ведь я боролась с врагами, а врагов я ненавидела. Я всю себя отдавала этой работе, и только она приносила мне чувство удовлетворения и довольства собой. Разве не так должно быть?
Что же, и эти люди тоже выполняют свою работу, которую также наверняка любят. Им совершенно безразлично, кого пытать: мужчину или почтенную женщину. И, наверное, у них найдется для меня что-нибудь интересное и особо изощренное… Ведь я по собственному опыту знаю: чем значительнее «обрабатываемая» персона, тем более изобретательные методы к ней применяются…
Никто не догадывался, что я, занимаясь довольно-таки «неженской» деятельностью и имея зловещее прозвище «Кровавая Джина», совершенно не выношу боли. От одной только мысли о ней мне становится плохо, так, что в глазах темнеет. Однажды в юности меня в шею укусила пчела. Я орала так, что прибежали соседи. Я металась как полоумная и едва ли не билась головой о стену. И я никогда не забуду этого ощущения: когда кажется, словно твой мозг вот-вот взорвется… И ведь это была всего лишь пчела.
И поэтому я решила, что расскажу им все. Все, в мельчайших подробностях. Если нужно, я буду валяться у них в ногах и целовать их сапоги, лишь бы они не причиняли мене боли… Все, что угодно, но только не физические страдания. Для меня нет ничего страшнее этого. Пусть я до конца дней своих буду хлебать баланду в российской тюрьме – но только не пытки… Я всех сдам, плевать на них. Я буду послушной, очень послушной девочкой – герр Крамер и его начальники останутся довольны… Я расскажу им все, все, все, лишь бы мне не делали больно. А мистер Пенс, его присные, да и вся Америка пусть катятся к черту!
Часть 36Последнее усилие
25 февраля 1943 года. полдень по Хабаровскому времени. Обстановка на Маньчжурском Театре Военных Действий
Самые большие отличия Маньчжурской операции от той, что была в той, другой истории, проявились при освобождении Сахалина. Во-первых, здесь зима, а не лето, и там, где в нашем прошлом бойцы в обход японских укрепленных пунктов пробирались по пояс в болоте, теперь можно было пройти свободно, пусть и без особого комфорта. Во-вторых, на этот раз основными типами бронетехники были не допотопные Т-26 и изрядно устаревшие Т-34-76, а штурмовые самоходы СУ-122 и СУ-152 (с легкостью разбиравшие доты Которского укрепрайона с дистанции прямой наводки), а также машины разграждения, устранявшие недоделки артиллерийского подавления и открывающие путь штурмовой пехоте. В-третьих, командующим шестнадцатой армии был Федюнинский, а не Пуркаев, а это как минимум плюс два к темпу и минус двадцать процентов потерь.
Которский укрепрайон, с одновременным обходом основных позиций по замерзшим дорогам, удалось взломать уже к вечеру двадцать второго февраля, и тогда же пал Китон (ныне поселок Смирных). Штурмовые самоходы расстреливали один дот за другим, после чего машины разграждения подходили вплотную и в случае возникновения сопротивления перепахивали японские окопы своими спаренными скорострелками. На этом участке воевали три штурмовые бригады – по методу «Карусель», меняясь на линии боевого соприкосновения каждые восемь часов, благо как раз стояло полнолуние. У японцев же смены не было, из-за чего через сутки боев они просто стали падать от изнеможения. Присутствовали опорные пункты с дотами и на направлении движения в обход укрепрайона, где наступала обычная стрелковая пехота… имея один РПГ-7 на взвод, и на каждый батальон во взводе тяжелого оружия – один ПТРК «Конкурс» и несколько единиц РПО «Шмель». В таком случае нечаянно возникший на дороге дот – это не трудноразрешимая проблема, а легкое недоразумение.
После потери Китона на рассвете двадцать третьего числа противник контратаковал подошедшим из резерва двадцать пятым пехотным полком из состава восемьдесят восьмой пехотной дивизии. Однако перешедшие к обороне части Красной Армии, имея над врагом подавляющее огневое преимущество, рассеяли и по большей части уничтожили несчастных сынов богини Аматерасу, надвигавшихся на них плотными цепями. А уже с полудня началась операция преследования разгромленного противника. Впереди по дороге уступом двигались машины разграждения, противоминными тралами расчищая дорогу технике и пехоте. К вечеру двадцать третьего числа передовой танкосамоходной бригаде с пехотой на броне удалось достичь поселка Хоэ (ныне село Буюклы), где танкисты и броневой десант разгромили и полностью уничтожили отряд местной самообороны (стрелковые части пешим порядком подтягивались к этому населенному пункту до полуночи).
А вечером двадцать четвертого числа механизированный авангард ворвался в шахтерский поселок Камисикука (ныне село Леонидово) преимущественно населенный этническими корейцами. Японские резервы, перебрасываемые из Тоехары (ныне Южно-Сахалинск) пешим порядком (сто двадцать пятый и триста шестой пехотный полки, по большей части составленные из местного ополчения, а также артиллерийский и горно-артиллерийский полк), к тому моменту к этому населенному пункту еще не подошли. В это время японский авангард остановился в населенном пункте Ниитой (ныне село Новое) расположенном на южном берегу одноименной реки. Поэтому не случилось ни той истории, когда на подступах Камисикуке один стрелковый батальон Красной Армии сутки дрался против основных сил японской дивизии, ни массового расстрела японскими солдатами без суда и следствия мирного корейского населения, голословно обвиненного в поддержке русских.
Переночевав в Камисикуке, утром двадцать пятого числа танкосамоходная бригада выдвинулась к селу Найро (ныне село Гастелло) где к полудню заняла оборону для отражения японского контрудара. Японцы должны были подойти к этому рубежу вечером, поэтому, пока была такая возможность, саперы стали шашками рвать мерзлый грунт, готовя окопы для техники и стрелков броневого десанта. И одновременно сто пятьдесят седьмой стрелковый полк семьдесят девятой дивизии вошел в городок Сикука (ныне Поронайск), расположенный на северном берегу залива Терпения. Поскольку в конце февраля залив полностью забит льдом (что исключает транспортное сообщение по морю), японский гарнизон в населенном пункте отсутствовал. Вот летом было бы другое дело, и подкрепления японцы старались бы перебросить морем.