ич?
– Именно так, Владимир Владимирович, – сказал Патрушев. – А еще я, к примеру, не вижу ничего плохого в том, что теперь из Германии депортируют на родину предков всех мигрантов, а также граждан ненемецкой национальности, если те совершили уголовные преступления. Нам тоже надо будет как-нибудь дойти до подобной мысли, а то в последнее время с мест поступают сигналы об активизации этнического бандитизма, причем некоторые случаи выглядят внешне немотивированными или же, напротив, мотивированными исключительно национальной и религиозной ненавистью, а также враждебным отношением к нашему государству. Следствие проводилось, как правило, только в самых вопиющих резонансных случаях, когда жертвами преступлений становились либо ветераны боевых действий, либо имел место летальный исход. Во всех остальных случаях местные органы правопорядка стараются либо замять дело, или делают виноватой во всем саму жертву. И, что хуже всего, люди у нас боятся себя защищать, потому что пределы допустимой самообороны очень узкие, отчего человек, самостоятельно отбившийся от нападения вооруженных бандитов (что невозможно без нанесения нападающим травм и увечий), сам может сесть в тюрьму на несколько лет. Вот тут статистика…
С этими словами председатель Совета Безопасности передал президенту довольно толстую, плотно набитую бумагами папку, после чего тот погрузился в чтение, бегло просматривая один документ за другим. В кабинет повисла томительная тишина.
Но вот Путин дочитал последнюю бумагу, сложил все листы обратно и совершенно безэмоционально произнес:
– Да, Николай Платонович, картина неприглядная. Раньше ничего подобного, насколько я понимаю, не наблюдалось.
– Наблюдалось, но в гораздо меньшем масштабе, – ответил секретарь Совета Безопасности. – Прежде такие случаи, на самом деле не менее возмутительные, выглядели как отдельные эксцессы самосознания буйных аульных джигитов, а не как целенаправленная попытка раскачать наше общество через этнический криминал.
– А это и в самом деле целенаправленная политика? – спросил президент.
– Да, Владимир Владимирович, – ответил генерал Патрушев. – В тех случаях, когда следствие все же проводилось, ибо замолчать их было невозможно, удалось выяснить, что к будущим преступникам, демонстрировавшим на своих страницах в соцсетях националистические и экстремистские высказывания, обращались неизвестные с предложением за плату совершить то или иное преступное деяние. Ставки – от пятисот долларов до двух тысяч. Кстати, та же самая картина имеет место при расследованиях случаев диверсий на железной дороге, попыток поджогов военкоматов и прочих органов власти, только там стараются подобрать жадный до денег коренной контингент. Но в любом случае можно сказать, что это звенья одной цепи. И если до недавнего времени мы эту связь только предполагали, то теперь знаем о ней совершенно точно. Вот, посмотрите, коллега Роммель совершенно случайно поймал у себя в Германии такую вот экзотическую зверушку, и теперь предлагает нам выкупить ее по сходной цене вместе со всеми зловонными секретами, что она носит у себя внутри.
Президент глянул на выложенный перед ним портрет Джины Хаспел размером с игральную карту и, не меняясь в лице, сказал:
– Да, Николай Платонович, интересный экземпляр. Надо брать, причем за любые деньги. А то я все никак не мог понять, с чего это Пенс и Помпео, раньше такие дерзкие и разговорчивые, теперь будто воды в рот набрали. Они знают, что мы тоже знаем, а вот что именно мы знаем, помимо того, о чем вы нам только что сказали, нам еще предстоит узнать. А теперь давайте поговорим о тех наших гостях и отдельных согражданах, кого наши враги за деньги малые нанимают для совершения разных противоправных действий. У вас будут какие-нибудь предложения?
– Будут, – ответил Патрушев. – Как я говорил, немецкая ставка на дружелюбного, трудолюбивого и законопослушного иностранца тут выглядит вполне многообещающей. А еще у нас в стране не должно быть никаких национальных диаспор и общин, за исключением официально утвержденных национально-культурных автономий в местностях, где эта народность проживает испокон века и является коренной. Все остальное от лукавого, ибо подразумевает наличие власти, параллельной официальной – сначала только для «своих», а потом и для коренных граждан Российской Федерации. Любая диаспора живет по законам родоплеменного общества, а это – коррупция, разъедающая официальные структуры власти и правоохранительные органы, чувство безнаказанности для преступников «правильной» национальности и страх для всех остальных. И верните в уголовное законодательство смертную казнь, хотя бы за преступления террористической и диверсионной направленности. Совета Европы для нас давно не существует, а гнилая отрыжка от тех времен осталась. Вот эти деятели, которые за малый прайс берутся делать нашему государству и его гражданам разные гадости, совершенно не подразумевают того, что за это их могут приговорить к расстрелу или еще чему похлеще. А вот за преступления экономической направленности – коррупцию и хищения – я бы вводить смертную казнь не рекомендовал, а то вдруг через некоторое время понадобится заново допросить этого человека по вновь открывшимся обстоятельствам, а ему уже того… оформили убытие по первой категории.
– Понятно, Николай Платонович, – сухо произнес президент, – ваши предложения понятны и вполне конструктивны, но не все из них исполнимы в ближайшем будущем. Мораторий на смертную казнь и неприкосновенность гражданства по праву рождения – это священные коровы нашей политической системы, а вот все прочее можно взять на вооружение и поэтапно начать внедрять в жизнь. Скажите, у вас есть что-нибудь еще?
– Да, есть, – сказал секретарь Совета Безопасности. – Совсем недавно нас хорошо пронесло на турецком направлении. О том, что произошло с их предками в мире сорок третьего года, в нашей Анкаре знают, но пока не собираются предпринимать по этому поводу никаких резких движений в импульсивном восточном стиле.
– Именно так, – сказал генерал Герасимов, – нашими средствами объективного контроля не фиксируется подготовка Турции к вооруженной провокации, не говоря уже о войне. Скорее всего, сработало наше негласное предупреждение о готовности к применению оружия массового уничтожения, и Эрдоган решил не нарываться на неприятности.
– К нам в МИД, – сказал Лавров, – сегодня утром поступил официальный запрос турецкой стороны с просьбой прояснить им обстоятельства и причины начала в мире сорок третьего года советско-турецкой войны. Что им ответить?
– Ответьте все как есть, – сказал президент. – Врать и юлить в таких обстоятельствах будет себе дороже. Тем более что Эрдоган и его присные являются доминантными самцами ничуть не в меньшей степени, чем коллега Сталин, и к тому же прекрасно знают свою историю. Там поневоле начнешь давить чайники, пока они еще не стали паровозами. Уж сколько товарищ Сталин уговаривал турок отдаться на перевоспитание добровольно и при вполне благоприятных условиях, но все было впустую. И именно по этой причине началась та война, а не по какой другой.
– Хорошо, Владимир Владимирович, – ответил министр иностранных дел, – так мы и сделаем. Только вот не хотелось бы, чтобы в будущем наши военные снова принялись, будто какие эксгибиционисты, направо и налево размахивать ракетно-ядерным удом.
– Ракетно-ядерным удом, как вы выразились, Сергей Викторович, размахивали не военные, а я сам, – пояснил президент, – и по моему же негласному распоряжению об этом была допущена утечка в сторону турецких коллег. Если бы не готовность ответить на агрессию неконвенциональными средствами, имели бы мы сейчас на Черном море еще один фронт, при том, что турецкая армия – противник не из легких, значительно сложнее поляков.
Лавров по привычке хотел было возразить президенту, но тут на бис выступил Патрушев:
– Заявления о том, что наше ядерное оружие не будет применено никогда и не при каких обстоятельствах, уменьшают возможности потенциала сдерживания Российской Федерации, а потому любому официальному лицу, а дипломату в особенности, если он брякнул нечто подобное, следует резать язык сразу и под корень. У нас есть ядерная доктрина, есть президент, и именно он решает, достигла очередная угроза уровня, необходимого для применения ядерного оружия, или еще нет, а отнюдь не мелкие чиновники из высотки на Смоленской площади.
– Да, – сказал Путин, – Николай Платонович прав. В настоящий момент для нас недопустим любой удар в спину, подрывающий наши усилия закончить эту войну быстро и с минимальными издержками. Именно закончить, а не затянуть в состоянии клинча на неопределенный срок. Непобеда для нас сейчас так же опасна, как и поражение, в первую очередь по внутренним причинам. Теперь, после переворотов в Германии и Италии, вблизи наших границ осталась только одна ноющая горячая точка на Балканах. Валерий Васильевич, как там у вас с подготовкой операции «Бумеранг»?
– Советско-российские части, два месяца назад введенные на территорию Сербии по просьбе президента Вучича, в значительной степени стабилизировали ситуацию, – ответил начальник генерального штаба. – И на албанской, и на боснийской, и на хорватской стороне политические деятели перестали сыпать угрозами в адрес Сербии и призадумались о своей собственной судьбе. Мы ведь особо и не скрывали, с каким шиком расправились с этой публикой по ту сторону Врат. Но за прошедшее время мы подтянули на сербский плацдарм дополнительные силы, включая части специального назначения югославской народно-освободительной армии, еще не остывшие от зачистки собственных врагов, а также сводную бригаду народно-освободительной армии Албании. В настоящий момент подготовка к коренному переустройству обстановки на Балканах полностью закончена.
– В таком случае, – сказал Путин, – согласуйте вопрос с Вучичем и Милорадом Додиком, и начинайте. Бить надо прямо сейчас, пока наш враг растерян и не знает, за что хвататься. Окончательная победа, после которой в Европе наступит долгий мир, уже близка. На этом все, коллеги, можете быть свободны, за исключением Николая Платоновича. Его я попрошу задержаться, чтобы приватно обговорить один вопрос.