Этого не может быть — рассуждали географы. В южном полушарии должен находиться какой-то большой материк, по площади превосходящий Азию или хотя бы равный ей.
Испанский мореплаватель Кирос даже поспешил объявить, что открыл северную оконечность этого материка и заложил там город. Но оказалось, что это всего лишь небольшой остров…
Что же, Кирос мог и не дойти до настоящего Южного материка. Бугенвиль погрузился в вычисления. Пройден уже довольно значительный путь, а пока ни одной из двух больших земель, указанных на карте Беллена, не удалось обнаружить. Корабли поднялись от Магелланова пролива до 28 градуса южной широты и прошли по этой параллели около семисот миль. Но нигде не было и следов земли, которую видел в прошлом веке англичанин Дэвис.
На той же параллели на всех картах-а приходилось из-за их неточности пользоваться многими — был нанесен остров Пасхи, одинокий гористый остров, открытый голландцем Роггевеном. Но и его также не удалось обнаружить. Видимо, широта острова была указана неправильно.
Правда, когда корабли прошли дальше на запад, слева по курсу открылось несколько манящих своей зеленью и прекрасными пальмами островов. Но встречный ветер и отсутствие какой-нибудь, хоть самой небольшой, бухты не позволили высадиться на них.
Линия на карте обрывалась на сто сорок втором градусе западной долготы. Что ждет путешественников дальше? Сколько дней еще придется провести в открытом море? Тридцать? Пятьдесят? Ведь неизвестна даже истинная протяженность Тихого океана.
Пробил судовой колокол. Ровно в двенадцать Бугенвиль опять показался на шканцах, чтобы вместе с Верроном определить по приборам местонахождение корабля.
И тут матрос с салинга закричал, что видит землю. Бугенвиль взял подзорную трубу. На расстоянии семи-восьми миль виднелся низкий берег какого-то острова. Корабли изменили курс и направились к нему. Но ветер переменился, налетел шквал, и корабли всю ночь лавировали. Утром обнаружилось, что эта земля — цепь полузатопленных островов. Подходы к ним преграждали рифы. Эти острова на той же широте видели и другие путешественники.
Принц долго смотрел на них в подзорную трубу, затем сказал Бугенвилю:
— Такое количество земель свидетельствует о том, что где-то неподалеку находится материк, который ищут много лет. Ведь мы видели пучки травы, плывущей по течению. Поскольку нельзя осмотреть эти острова, следовало бы по крайней мере пройти немного на юг. Мне кажется, что мы обязательно откроем большую землю!
— География — это наука, основанная на фактах, — возразил Бугенвиль. — И не располагая ими, нельзя утверждать чего-либо с уверенностью. Иначе приходится расплачиваться очень дорогой ценой. Мы не можем метаться по океану только потому, что кому-то что-то показалось. Мне вверены два корабля и четыреста человек экипажа, и я никогда не забываю об этом.
Моряки хорошо запомнили этот день и час. 2 апреля 1767 года в десять часов утра марсовый Гренье заметил скалу, одиноко возвышавшуюся посреди океана. Ее назвали Будуар или пик Будёз. Бугенвиль приказал держать курс на север, чтобы как следует осмотреть этот островок. Внезапно на северо-западе открылась большая земля с совершенно необычными контурами. Рассмотреть ее в этот день так и не удалось. Низкие тучи и туман скрывали ее очертания. Но нетерпение моряков было так велико, что все толпились на палубах обоих судов.
Почти три месяца не ступали они на твердую почву; начал сказываться и недостаток свежих продуктов — появились первые цинготные больные.
Неужели и здесь не удастся высадиться?
Бугенвиль говорил Дюкло-Гийо, что это могут быть острова, открытые Киросом еще полтораста лет назад и считавшиеся безнадежно утерянными. Правда, Кирос указывал совсем другие координаты, но ведь он пользовался столь несовершенными мореходными инструментами…
К вечеру с берега потянул ветер, разогнавший туманную дымку, и моряки увидели немного севернее еще один остров. А потом выяснилось, что обе эти земли соединены узким перешейком. Когда стемнело, вдоль побережья зажглась цепочка огней. Земля оказалась обитаемой.
К рассвету корабли подошли еще ближе к берегу, и все увидели легкую пирогу с балансиром и небольшой мачтой, идущую прямо к кораблям. За ней показалась другая. А от берега отходили все новые и новые.
Островитяне приветственно махали путешественникам. Когда пироги подошли ближе, стало видно, что они нагружены кокосовыми орехами, плодами хлебного дерева, бананами. Туземцы были совершенно голыми. Они держали в руках листья банана, протягивая их в знак мира. Это было настолько красноречиво, что никто не мог усомниться в дружественных намерениях туземцев.
Один из них передал на «Будёз» откормленного поросенка и связку бананов. В пирогу полетели матросские шапки и шейные платки.
Островитяне привязывали к концам веревок, спущенных с судов, огромные связки бананов, кудахчущих кур, поросят, кокосовые орехи в корзинах из тростника. При этом обитатели острова широко улыбались, произнося на незнакомом, чрезвычайно певучем языке, состоящем почти из одних гласных, какие-то слова.
Всем очень хотелось стать на якорь у этого прекрасного острова, но промеры со шлюпок, спущенных на воду, показали, что повсюду скалистое дно. Поэтому пришлось повернуть мористее и медленно идти вдоль незнакомой земли.
Вид ее был очень красив. Посредине вздымалась огромная гора, до самой вершины покрытая буйной тропической растительностью. Сама природа, как искусный художник, украсила эту вершину. По всему побережью виднелись хижины островитян, крытые листьями пандануса, пироги, рощи кокосовых пальм.
Коммерсон, Нассау и Бугенвиль любовались островом, стоя у борта. После утомительного плавания, когда повсюду до самого горизонта расстилалась лишь однообразная гладь океана, глаз отдыхал на сочной зелени, пестроте и яркости красок.
Какой народ населяет эту прекрасную страну, где природа так щедра к людям, где вечно царствует весна?
Бугенвиль внимательно изучал побережье в подзорную трубу — не будет ли каких-нибудь знаков, что эти острова посещали европейцы?
Целые флотилии лодок сопровождали корабль. Островитяне, оживленные, радостно жестикулировавшие, протягивали к морякам руки, как бы приглашая сойти на землю. Слышали ли они когда-нибудь о том, что далеко на востоке раскинулся огромный американский континент, а еще дальше — Европа, населяемая народами, постоянно враждующими друг с другом?
Коммерсон смотрел на пышную растительность острова и думал о том, что для натуралиста такие удачи бывают раз в жизни, он сейчас особенно остро почувствовал, что не зря предпринял это путешествие. Подумать только, ведь этот остров — пожалуй, самая удаленная от остальной суши точка, какую можно только себе представить. И если здесь те же виды, что и на материке, то на каком именно: на азиатском или американском? А может быть, формы здесь подобны африканским? Или здесь совершенно уникальные растения, свойственные только этому клочку земли? Впрочем, спокойно, Спокойно. Скоро все это станет известно.
Лицо принца, как всегда, было совершенно бесстрастным. Он стоял у борта, положив загорелые руки на планшир. Его красный кафтан ярко выделялся на фоне белых парусов фрегата, легко скользящего по глади океана. Голубые глаза принца широко раскрылись, и если заглянуть в них, вряд ли можно было что-нибудь прочесть.
О чем он думал? Может быть, о том, что здесь, на этой незнакомой земле, можно пережить удивительные приключения? Или о том, что эти дикари, снующие на своих пирогах вдоль побережья и даже отваживающиеся выходить в открытое море, самые симпатичные и доверчивые из всех до сих пор виденных им в путешествии, несомненно, хорошо встретят их на берегу? Или вообще ни о чем не думал и лишь с наслаждением вдыхал всей грудью воздух, насыщенный испарениями земли и моря?
Рядом стояли офицеры д’Орезон, дю Гарр, де Бурнан и де Бушаж. А чуть подальше — отец Лавесс и Сен-Жермен. Все тихо разговаривали, но вдруг как-то сразу умолкли.
«Это богатая и прекрасная страна, — размышлял отец Лавесс, — здесь, как видно, много хлебного дерева, если его плоды в таком изобилии предлагают туземцы. Кокосы, бананы, наверное, есть и сахарный тростник… Но дикари, конечно, имеют свойственные им природные недостатки — суеверие, зависть, гордыню. Они, конечно, ленивы, а природа позволяет им не изнурять себя работой и жить в праздности. Конечно же, иезуиты первыми могут подчинить своей власти все население». Лавессу представилась отрадная для него картина… Вот уж построены божьи храмы, куда ходят молиться островитяне. Дикари кротко выполняют требования своих пастырей, потому что знают: малейшее отступление влечет за собой отбывание повинности на плантации. Пусть они еще не проникнуты светом христианских истин, но это не помешает нарядить их в европейские платья, которыми можно прибыльно торговать. А если всего этого будет мало, придется налагать на островитян различные штрафы за невыполнение установленных иезуитами правил… Все это уже ранее осуществлялось в Парагвае.
Отцу Лавессу хорошо было известно, как управляли своими миссиями иезуиты. Пусть в Южной Америке уже не существует теократического государства. Но что мешает возродить подобные порядки здесь? Быть может, эти земли побогаче парагвайских.
При подходе к северной оконечности острова кораблям приходилось часто лавировать, чтобы избежать столкновения с подводными скалами. Матросы бойко исполняли все команды.
Вскоре была обнаружена бухта, удобная для якорной стоянки. Промеры показали, что глубина здесь от 9 до 30 саженей. Бугенвиль принял решение стать на якорь в этом месте.
Не успели суда отдать якоря, как их окружила целая флотилия пирог. Островитяне кричали «тайо», «тайо», бурно и недвусмысленно выражая дружеские чувства.
В пирогах сидело много хорошо сложенных молодых женщин. Кожа у них была почти белая с характерным бронзовым оттенком. Женщины знаками давали понять, что желали бы подняться на корабль. Но Бугенвиль распорядился никого не пускать на палубу.