Язык их очень звучен, гармоничен, состоит почти из четырех тысяч слов, не спрягающихся и не склоняющихся, то есть без всякого синтаксиса. Интонация, мимика островитян так выразительны, что надежно предохраняют от фразеологии, которую у нас называют богатством языка и которая заставляет нас теряться в лабиринте слов.
Таитянин произносит каждое слово соответствующим тоном, и из этого все понятно. Душевные переживания, порывы сердца передаются движениями губ. Тот, кто говорит, и тот, кто слушает, всегда в контакте.
Неправы те, кто говорит об «орде грубых дикарей». Все у них отмечено умом. Их пироги замечательны и легко управляются. Хижины изящной формы, очень удобны, красиво украшены.
Их отношение к нам было просто замечательным, несмотря на то, что мы принесли им столько вреда. Все возбуждало их любопытство. Они просили рассказать о каждом блюде, которым их угощали. Если овощи им казались вкусными, они просили семян и осведомлялись, как их сеять, за сколько дней они взойдут. Хлеб им показался очень вкусным. Мосье Бугенвиль показал им зерна, муку и объяснил, как выпекают хлеб. Все подобные процессы они легко схватывали в деталях с полуслова».
Коммерсон перечитал написанное. Что ж, все верно, все так, как он видел своими глазами. Но можно ли было за десять дней узнать все детали жизни Утопии, встреченной посреди океана? Конечно нет! Коммерсон видел, что не все на острове обладают одинаковым имуществом, да и не все трудятся.
Он очень мало может сказать об имущественном неравенстве островитян. Ведь он пробыл на острове всего полторы недели, да и то большую часть времени — в лесу, горах, вдали от селений.
Теперь, когда Бугенвиль точно обозначил координаты острова — видимо, все-таки Кирос первый открыл его, — к нему устремятся корабли европейцев. Но будет ли лучше от этого островитянам? Отец Лавесс разглагольствует о том, что надо обратить язычников в христиан, принудить их отказаться от своих ужасных нравов и заставить работать на пользу католической церкви. Он требует, чтобы Аотуру уже сейчас крестили, и, если понадобится, даже насильно.
Теперь Коммерсон видел не только цветущую страну. Трость, поднятая дю Гарром на таитянина, отбросила гигантскую черную тень. Крики и стоны раненых и умирающих, обагренные кровью штыки…
Коммерсон встряхнул головой, отгоняя страшное видение. Пусть знают все, что такое «цивилизация», которую несут на острие штыка европейцы.
Разве дю Гарр, арестованный Бугенвилем, одинок? Коммерсон прекрасно знал, что и некоторые другие офицеры фрегата поступили бы так же, как подлый шевалье. Филибер взял перо и опять принялся писать:
«Как можно не снять с островитян обвинения в воровстве? Это правда, что они унесли у нас много вещей, но заслуживают ли они из-за этого имени воров?! Мы думаем, что право собственности священно. Но существует ли оно в природе? Нет, это чистая условность. Но никакая условность ни к чему не обязывает, если она не известна людям или с ней не согласились.
А таитяне, которые сами предлагали и великодушно отдавали французам все, что им было желанно, и не думали об этом исключительном праве. Островитяне брали гвоздь, или стакан, или бисквит, чтобы отдать эти вещи первому, кого встретят. Взамен же они приносили кур, бананы, свиней. Я верю в чистую душу таитян.
Такова ли душа некоторых наших моряков, на которую Жан Жак Руссо ставит рассудительно вопросительный знак и подвергает сомнению?».
Дверь приоткрылась, и в каюту ловко проскользнул Аотуру. Он взял исписанные листки и, увидев изображение хорошо знакомых ему предметов, нарисованных Коммерсоном, широко улыбнулся. Он уже не раз заставал ученого за таким странным занятием: покрывать бумагу какими-то мелкими значками. Коммерсон вручил ему гусиное перо и начал объяснять, как им пользоваться. Сначала у Аотуру ничего не получалось. Но через некоторое время под руководством ученого он смог уже сносно написать все буквы своего имени.
Прошло больше месяца с тех пор, как корабли покинули Новую Киферу. Уже не раз на горизонте показывались земли, не обозначенные на картах. Моряков не покидало тревожное чувство. В этих неизведанных морях ежеминутно грозила опасность наткнуться на отмель или подводную скалу, необходимо было бороться со встречными ветрами и все время лавировать. По утрам часто нависал туман. Почти все встречавшиеся по пути острова были окружены кольцом бурунов, не позволявших подойти к берегу. Но туземцы подплывали близко к кораблям на своих быстроходных пирогах. Моряки приветливо махали руками сидевшим в пирогах людям и выменивали у них мучнистые клубни иньяма, заменявшего в Океании картофель, кокосовые орехи, красивые раковины.
На морской карте, там, где раньше все было покрыто синей краской, появились очертания новых земель.
Корабли шли медленно, меняя курс, как только на горизонте появлялся пенистый пояс волн, разбивавшихся о рифы. Нужно было плыть очень осторожно, а с наступлением ночи и вовсе спускать паруса, ложась в дрейф. Уже начинал сказываться недостаток продовольствия. Опять, как и до высадки на Таити, многие офицеры и матросы стали жаловаться корабельным врачам, что кровоточат десны. Это означало, что цинга снова угрожает экипажу. Свежую провизию давали только больным. Остальные с отвращением жевали надоевшую солонину и сушеные овощи.
У арестованного дю Гарра и закованных в кандалы его пособников, лишенных передвижения и свежего воздуха, болезнь быстро прогрессировала. Бугенвиль после долгого размышления приказал освободить их.
Погода то и дело менялась. Как всегда, неожиданно налетали шквалы. Но моряки были всегда наготове.
Однажды утром показался большой остров, покрытый густым лесом. Берег его круто подымался из воды. Нигде не встречалось удобной бухты. В полдень, когда по наблюдениям Веррона была определена южная широта 14°23′ и западная долгота прямо по курсу фрегата открылся другой остров. Корабли подошли к его восточному берегу и провели ночь в дрейфе. Едва рассвело, к судам подошло множество пирог. Островитяне привезли с собой дары природы своего острова: сочные фрукты, многие из которых были неизвестны французам. На берегу можно было рассмотреть тысячи покачивающихся от малейшего ветерка кокосовых пальм. Среди деревьев стояли шалаши, вдалеке виднелось поселение туземцев.
Корабли прошли очень близко от берега, но нигде не удалось выбрать хоть какую-нибудь якорную стоянку. Сильный бурун с удивительной яростью кипел у черных камней.
На следующий день к вечеру опять показались острова, тоже покрытые лесом. На одном из них виднелась чудесная, как бы посаженная человеческими руками аллея пальм. Островок был настолько красив, что сравнить его можно было разве что с Таити.
Высадиться на берег опять не удалось, и экспедиция продолжала свой путь. Бугенвиль назвал всю группу встреченных островов архипелагом Навигаторов (Самоа).
Прошли еще недели… На карте появились очертания островов — Бледного сына, Авроры (Алофи и Маэво), Пантекот, названного так потому, что он был открыт 22 мая в день религиозного праздника Пятидесятницы. Корабли прошли на юго-запад, потом повернули на юг, и везде им встречались острова. Бугенвиль решил назвать их Большими Цикладами (Новые Гебриды).
В последних числах мая на одном из островов моряки обнаружили удобную для высадки бухту. Веррон определил местонахождение кораблей—15°22′ ю. ш. и 168°00′ в. д.
Вначале жители острова, который они называли Аоба, угрожая копьями, препятствовали высадке французов, но когда увидели, что им нечего опасаться, отложили свое оружие и вступили в дружеские переговоры с моряками. Ге, воспользовавшись мирной обстановкой, нарубили дров и запаслись свежей водой. После отплытия с острова корабли взяли курс на юго-запад.
Бугенвиль все время вел счисление от мыса Дезире (Десеадо) у выхода из Магелланова пролива, как наиболее точно определенного пункта. Данные астрономических наблюдений для определения местонахождения корабля все больше и больше отклонялись от вычисленного по карте.
«Чем объяснить это? — размышлял Бугенвиль. — Единственный ответ — сильное течение к западу. Вот почему многие путешественники, плывя на запад, намного раньше встречали Новую Гвинею, чем предполагали, и делали отсюда неверный вывод, что размеры Тихого океана меньше, чем в действительности».
Вскоре показалась земля, отмеченная на карте Кироса Австралией Святого Духа. Правильно ли предположение этого мореплавателя, что где-то дальше на юг лежит Южный материк? Верна ли догадка географов, что Новая Голландия относится к тому же континенту, что и Новая Гвинея? Чтобы узнать истину, надо пройти на запад по той же десятой параллели не менее девятисот морских миль. Но запасы продовольствия тают, пополнить их в этих водах нечем. И все же Бугенвиль приказал идти дальше на запад.
Многие были недовольны таким решением. Зачем туда плыть, раз и так уже две недели назад был еще раз урезан рацион? Куда ведет их Бугенвиль? Надо повернуть круто на север, идти к Новой Британии, Молуккским островам, иначе все могут погибнуть от истощения. Но Бугенвиль как будто и не слышал ропота недовольных. Он часто засиживался в каюте, ворошил свои записи по навигации. Скорость передвижения корабля, направление и время — вот что нужно знать каждому мореходу. И каждая из этих задач решалась по-разному. Хорошо плавать по известным маршрутам. Когда в синей дымке пропадают берега, держись определенного курса и при попутном ветре можешь быть уверен, что через столько-то дней будешь у намеченного пункта. Здесь — не то. Никогда не видели земли, где сейчас находится фрегат, белых парусов, никогда еще европейцы не наносили на карты эти извилистые скалистые берега. Что находится на юге, на западе? Об этом можно только гадать. Главное — идти вперед и вперед, исследовать сколько хватит сил юго-западную часть Тихого океана.
И все время надо размышлять, думать, сопоставлять, принимать решения, которым должны беспрекословно подчиняться четыреста человек экипажа. Трудно! Но разве легче было другим первооткрывателям, когда они впервые вступали в самые большие на земле пустынные водные пространства?