е, впервые встретились ученому. Да и на островах Бурбон и Иль-де-Франс (Реюньон и Маврикий), где он работал после того, как сошел с фрегата «Будёз», еще очень много интересного. Он собирался как-то систематизировать бесчисленные коллекции, собранные им в кругосветном плавании. А в мире еще столько неизученного. Здесь, на Мадагаскаре, Коммерсон нашел чрезвычайно любопытный вид лемура, который является промежуточным звеном между двумя другими видами этого животного.
Когда еще побывают на острове зоологи? А открытия одно за другим сами идут в руки. Вот гидроидная медуза — зонтик колоколообразной формы с четырьмя пучками щупалец и четырьмя пигментными пятнами. Ведь соответствующая этой медузе известная натуралистам форма имеет всего один венец щупалец. Даже одно это открытие взбудоражит Академию наук.
Казалось, Коммерсон только здесь понял, что целый мир неведомого окружает человека. Еще не нанесены на карту очертания берегов даже открытых земель. А что знает человечество о внутреннем строении земного шара? Океанское дно и атмосфера, планеты, совершающие свой путь вокруг солнца. А дальше — бесконечные космические пространства. Все это еще ждет своих исследователей, первооткрывателей, бесстрашно идущих навстречу неведомому.
Но что может сделать человек в одиночку, будь он трижды гениальным? Нет, нужен отряд ученых, именно отряд, действующий согласованно, целеустремленно, как дисциплинированные воины. Коммерсон еще два года назад направил губернатору острова Иль-де-Франс мосье Пуавру докладную записку о создании на острове Академии наук для изучения тропических стран. Добрейший Пуавр, сам занимавшийся ботаникой и зоологией, направил эту записку во Францию, на рассмотрение двора и Академии. Ответа не последовало. Но Коммерсон не терял время даром. Эти годы он работал как каторжник: побывал на острове Бурбон, потом с Кергеленом и астрономом Рошоном отправился на юг Индийского океана, и вот теперь — Мадагаскар.
Сегодня должно прибыть французское судно «Тритона, совершающее обычные рейсы между Мадагаскаром и ИлЬ-де-Франсом, и можно будет отправить на родину письма. Это единственное, что связывает его теперь с друзьями. Лаланд, аббат Пуассонье, Бугенвиль… Как встретили его во Франции? Одобрили ли его проект в министерстве? Удастся ли ему осуществить задуманное? Ведь это еще один шаг в познании мира. Коммерсон решил назвать открытый им вид колоколообразной медузы, как и чудесный красный цветок, — бугенвиллеей.
Итак, сначала письмо Бугенвилю. Коммерсон уже сообщал ему об островах Иль-де-Франс и Бурбон, об экспедиции вместе с Кергеленом в южную часть Индийского океана. Теперь о Мадагаскаре.
Какая это чудесная страна! Конечно, в коротком письме невозможно рассказать о богатствах огромного острова, изучение которого потребует усилий многих ученых в течение долгих лет. Эта страна может многое дать любознательному человеку. Кажется, природа возложила все свои богатства на алтарь Флоры, чтобы по этим образцам вылепить другие формы в иных землях. Растения самые необычайные, самые причудливые встречаются здесь на каждом шагу.
Но не только растительность занимала Филибера. Как можно не стремиться узнать поближе жителей этой страны? Коммерсон часто общался с ними. Ученый занес в свой дневник, что здешние жители умны, мягки, поначалу гостеприимно встречали европейцев. Но жестокость португальцев, голландцев, а затем французов вызывала ответные враждебные действия местного населения. Оттого и приобрел этот остров в последние годы такую дурную славу.
Бугенвиль поймет все это. Ведь за время их совместного плавания он мог не раз убедиться, как часто доверчивость туземцев используется во вред им.
Коммерсон подробно описал жилища мадагаскарцев, их утварь, обычаи, нравы. В доказательство их доброты и доброжелательности он сообщил Бугенвилю, что в тот момент, когда отношения между местными жителями и европейцами, поселившимися здесь, были особенно обострены, он один пересек весь остров в сопровождении только Барре, без всякого оружия, и ни разу не подвергся какой-либо опасности.
Теперь письмо Лаланду. Астроном часто и много писал ему о парижских новостях, о том, что говорят и о чем спорят в Академии наук. Старый друг выхлопотал ему хорошее содержание, которое позволяет, не тревожась о хлебе насущном, продолжать научные изыскания.
И опять он начал письмо с описания природы Мадагаскара. Даже Бюффон нашел бы здесь достаточно материала, чтобы в несколько раз увеличить объем своей «Естественной истории». А сделав это, он неизбежно пришел бы к выводу, что приподнял только краешек завесы, скрывающей богатства природы этого острова. Линней имеет в виду семь-восемь тысяч видов растений. Предположим, что знаменитый Шерард знал их около шестнадцати тысяч, а современный систематизатор думает, что дошел до максимума, насчитав двадцать тысяч видов.
Какое заблуждение! Коммерсон с улыбкой подумал о том, что он один, вероятно, собрал не менее двадцати пяти тысяч разных видов. Среди них почти пятая часть — не известны науке! А сколько их на земле, если здесь, на Мадагаскаре, он открывает чуть ли не каждый день новый вид? Может быть, во много раз больше, чем собрал он, Коммерсон. И когда же, наконец, можно будет приступить к их систематической подробной классификации? Этого нельзя сделать, зная так мало о растительном мире. Как же не посмотреть с жалостью на кабинетных ученых, которые, составив никому не нужные схемы, самодовольно думают, что тем самым упорядочили современные знания о растительном мире Земли.
«В самом деле, — писал Коммерсон, — за исключением Бразилии, я имел счастье собирать растения в странах, вновь открытых. А обработал ли их хоть наполовину? И не осталось ли еще исследовать ученым Австралию, Китай, Японию, Филиппины, Монголию и бесконечное множество островов Полинезии в Тихом океане? И на чем основывается претензия некоторых ученых, что уже исследованы неисчислимые богатства Кохинхины, Сиама, Суматры, Центральной Индии, Аравии, всей Внутренней Африки и обширного американского континента?
Я забирался на горные вершины, возвышающиеся над Магеллановым проливом. Это лишь небольшая часть мира, но даже и там я нашел много растений, не известных натуралистам.
И пусть никто не говорит, что растения должны повторяться в тех же климатах и на том же материке. Это может быть справедливо только до известной степени и для некоторых растений, которых и не так уж много. Но я могу заверить, что всюду, где бы я ни был, я видел различную картину растительности. Бразилия не имеет ничего общего с районом по реке Ла-Плате, а этот последний с Патагонией и Огненной Землей. Часто даже, берега одной и той же реки несколько отличаются по своей флоре.
На острове Таити своя собственная растительность. Нельзя сравнить Молуккские острова и Яву. И какую невероятную разницу я обнаружил на трех островах — Бурбоне, Йль-де-Ф ранее и Мадагаскаре. А ведь эти острова — соседние и расположены примерно на одной и той же широте. Жоссини, рисовальщик, собрал гербарий побережья Короманделъ и Малабара. И я не узнал около двадцати растений!».
Остается еще письмо Дидро. Коммерсон знал, что великий философ с радостью прочтет его. Этот человек, может быть, даже более жаден ко всякого рода знаниям, чем он, Коммерсон.
Ученый покрывал страницу за страницей своим мелким почерком и тут же на полях быстро набрасывал по памяти новые формы растений, которые ему удалось открыть, любопытных животных, хижины жителей Мадагаскара, очертания вулкана на острове Бурбон, вулканическую лаву, собранную вблизи него, вновь открытый вид медузы.
— Мосье, на горизонте показался «Тритон». Скоро он бросит здесь якорь. Все уже собрались на берегу.
Коммерсон нехотя оторвался от исписанных листков и взглянул на Жанну Барре, которая стояла в дверях маленького бревенчатого домика.
Коммерсон натянул на потное тело белую куртку, надел соломенную шляпу с широкими полями.
— Пойдем, пойдем, Жанна. Я уже кончил свои послания.
Свежий морской ветерок приятно охлаждал лицо. Почти все немногочисленное население Форта-Дофин высыпало на берег. Приход судна — знаменательное событие. Все были оживлены и взволнованно следили за белыми парусами, выраставшими на глазах.
Но вот, к удивлению многих, показался еще один парус.
— Да это не «Тритон», мосье! — воскликнула Жанна.
Теперь уже и сам Коммерсон видел, что это не приземистое двухмачтовое судно, приходившее в три месяца раз на остров, а быстроходный фрегат, птицей летевший по темным волнам океана.
Второй корабль тоже быстро приближался к острову.
На флагштоках обоих судов развевались королевские штандарты. Навстречу неизвестному судну выслали лоцмана.
Через час Коммерсон сидел в каюте командира фрегата капитана первого ранга Мариона-Дюфрена.
Сначала разговор шел о пустяках, к которым обязывала вежливость. Но вскоре настороженность рассеялась, капитан оказался общительным, улыбчивым человеком.
— Как доплыли, капитан? — осведомился Коммерсон.
— Никогда бы путешествие не могло быть столь приятным, если бы не сильные ветры и не бушующее море, заставившие нас потерять несколько дней у этих неприступных берегов. Но, кажется, все страхи были сильно преувеличены. Однако вас, конечно, в первую очередь интересует, что же делается у нас, на родине. Правда, я уже сравнительно давно оттуда, прошел почти год, как я покинул берега нашей прекрасной Франции, но все же мои новости, может быть, окажутся для вас свежими.
— Прежде всего, — отозвался Коммерсон, — мне хотелось бы услышать о моем товарище по путешествию и руководителе мосье Бугенвиле. Я получил от него за это время всего два письма. Но, возможно, и другие где-нибудь ждут меня, а я их. Ведь за последние годы я проделал несколько тысяч лье, и мосье Пуавр, который всегда очень любезно пересылает мне всю корреспонденцию, мог быть в затруднении.
— Что ж, рад вам сообщить, мосье, что капитан в добром здравии и, кажется, замыслил новое длительное путешествие. По слухам, на этот раз он отправляется к Северному полюсу. Что из этого выйдет? Вы, мосье, наверное, знаете, что герцог Шуазель не у дел, он уже не министр. Говорят, что из-за происков Дегийона и пало министерство Шуазеля. Сам бывший министр обанкротился, его огромную картинную галерею пустили с молотка. И, как утверждают, большинство шедевров приобрел герцог Де-гийон.