Марион-Дюфрен рассмеялся, но тут же снова стал серьезен.
Коммерсон сидел и молча слушал капитана, опершись на трость и положив подбородок на согнутый локоть.
— Я много слышал о Бугенвиле, хотя и не имею счастья быть с ним знаком, — продолжал Марион-Дюфрен. — Ведь я уроженец Сен-Мало и помню прием, оказанный герцогом Дегийоном только что вернувшемуся из кругосветного плавания капитану. Он посадил капитана под арест на несколько суток, воспользовавшись каким-то пустяковым предлогом. Вряд ли и новый морской министр граф де Бриенн будет способствовать замыслам нашего знаменитого соотечественника. А жаль. От такого человека, как Бугенвиль, можно ждать удивительных открытий. Сейчас все говорят об англичанине Куке. Он, конечно, замечательный мореход. Но мне кажется, что Бугенвиль ни в чем не уступает ему.
Марион-Дюфрен помолчал, потом продолжал:
— Мы с Бугенвилем одногодки. Он поистине возбудил страсть к исследованиям у многих и многих наших моряков. Во всяком случае, для Франции он всегда останется образцом мужественности и решительности. Мне известно, что он относился гуманно к туземцам островов, которые посетили его корабли. Я читал труды, изданные Бугенвилем. В них он старается проверить и исправить наблюдения своих предшественников-мореплавателей. Можно сказать, что его дневники — настоящие путеводители по неизведанным морям.
— Наверное, вы, мосье, не ожидали увидеть на этом острове одного из спутников Бугенвиля? — спросил Коммерсон. Он проникся невольным уважением к человеку, который так восторженно отзывается о его друге и единомышленнике. Что ж, хорошо, что о нем сложилось такое мнение во Франции.
Но то, что услышал Коммерсон, заставило его вскочить с кресла, на котором он так удобно устроился.
— Я не хотел сообщать вам сразу печальные известия, — сказал Марион-Дюфрен. — Дело в том, что к этим берегам меня привело дело, связанное тоже с одним из спутников Бугенвиля в его плавании…
На фрегате находился Аотуру. Тот самый таитянин, к которому так привязался ученый. Но Аотуру болен черной оспой. Надежд на выздоровление почти нет! Коммерсон вспомнил, что Бугенвиль нередко говорил, что считает преступлением оторвать человека от его родины, от всего, что составляло его существование. Таитянин взошел на борт «Будёза» вопреки желанию начальника экспедиции, и Бугенвиль счел себя обязанным позаботиться о том, чтобы Аотуру удалось вернуться на родину.
Капитан рассказал, что Бугенвиль выполнил этот свой долг. Аотуру попал сначала на остров Иль-де-Франс, где Марион-Дюфрен уговорил Пуавра снарядить специальную экспедицию на остров Таити.
— Это ведь не шутка, и кажется просто неправдоподобным — послать два корабля, чтобы доставить на остров одного человека, — говорил капитан. — Но все уладилось. Пуавр отнесся сочувственно и снабдил меня деньгами и всем необходимым. Но как только мы вышли в море, у Аотуру появились все признаки черной оспы. Мы привезли его сюда, корабельный врач очень боится за его жизнь. Вот почему вы увидели вместо ожидаемого вами «Тритона» «Маскарену» под моим командованием и «Маркиза де Кастри» под командованием де Клемсра.
Словно придавленный огромной тяжестью, Коммерсон опустился в кресло. Он живо представил себе тот день, когда Аотуру, оживленный, взволнованный, впервые поднялся на палубу фрегата. Он так хотел посмотреть Францию… «Эноуа Парис оказалась для таитянина Эноуа матэ — страной, которая убивает», — подумал он.
— А я-то думала, мосье Бугенвиль, что вас из Франции, из Парижа гонит несчастная любовь! Что еще может побудить человека безрассудно довериться волнам угрюмого океана?
— Океан вовсе не так угрюм, думать так — большое заблуждение, мадемуазель, — ответил Бугенвиль. — Океан чудесен! Он никогда не остается постоянным, и эта изменчивость поистине прекрасна, даже тогда, когда стихийные силы природы напоминают человеку о его ничтожестве…
Приходилось опять привыкать к светской болтовне, делать визиты, и немало: его теперь приглашали наперебой, и особенно в дома, где были дочери на выданье.
О кругосветном плавании говорил весь Париж. Вначале как будто собрались грозовые тучи. За время плавания произошло много перемен: Шуазель пал от происков Дегийона. Бугенвиля встретили на родине недоброжелательно. К счастью, правление Дегийона было кратким, а успех плавания превзошел все ожидания. Бугенвилю присвоили звание бригадного генерала и пожизненно — капитана первого ранга, ранее он это звание носил по должности. Уж наверное его собеседница посвящена во все тонкости служебной карьеры.
— Однако я утверждаю, — смеясь продолжала она, — что всю эту красоту вы бросите, как только женитесь на очаровательной Флоре Монтандр. Ведь только молодость невесты удерживала вас от этого шага, хотя, кто знает, может быть, вы скрываете другие соображения? Вы, наверное, хотите вернуться к островитянке, чье сердце покорили на очаровательной Новой Кифере? Признайтесь же!
Бугенвиль отшучивался как умел и был очень рад, когда смог наконец откланяться.
Ему захотелось побыть в одиночестве, и он приказал кучеру ехать на Монмартр.
Лично ему путешествие доставило успех. Но какую пользу принесло оно науке? Эта мысль все чаще беспокоила. Изящно изданный отчет о путешествии, адресованный королю, лежал у многих на каминных полках. Но Бугенвиль знал, что большинство рассматривает там только иллюстрации, на которых обитатели острова Таити были изображены как дамы и кавалеры парижского общества. Бугенвиль писал свою книгу для моряков, а не для увеселения скучающего света. Его раздражало, что при дворе возникла игра в «таитян и таитянок». Неужели только для этого рисковали жизнью четыреста человек, только для этого положено столько трудов, преодолены такие препятствия?
Всем этим чванливым аристократам нет никакого дела до науки. Он собственными ушами слышал, как у него за спиной говорили: как же это Бугенвиль утверждает, что совершил кругосветное плавание? Ведь он не был в Китае, значит, и не объехал кругом света!
Новый морской министр граф де Бриенн не хочет и смотреть его проекты и предлагает принять командование военным фрегатом.
Экипаж неторопливо катился по парижским улицам. У городской заставы Бугенвиль приказал остановить лошадей и дальше пошел пешком, вверх по зеленому склону, круто поднимающемуся от площади Сен-Пьер к самой вершине холма.
Отсюда, с высоты, открывался прекрасный вид на Париж. Излучина Сены опоясывала город и терялась где-то за зеленью Булонского леса. По обоим берегам реки высились здания, башни городского водопровода, а здесь, совсем рядом, махали крыльями ветряные мельницы.
Бугенвиль прошел старинному зданию церкви и облокотился на каменную балюстраду, окружавшую храм. Он думал о судьбе офицеров, сопровождавших его в плавании. Дюкло так и остался капитаном второго ранга, а Жиродэ — лейтенантом. Бурнан, д Орезон — все снова впряглись в старую лямку, служат в Индийской компании. Бугенвиль вспомнил прием, оказанный ему герцогом Дегийоном в Сен-Мало. Герцог даже слушать не стал о его научных выкладках и результатах путешествия. Он обвинил руководителя экспедиции в том, что тот превысил расходы, утвержденные для ремонта судов. И когда Бугенвиль прямо сказал, что корабли оказались не готовыми к плаванию, Дегийон посадил его под домашний арест.
Что было потом?..
Долгий труд над составлением отчета королю о путешествии. Отчет был издан через два года после возвращения из экспедиции, и сразу же появился английский перевод книги, сделанный Форстером, потом немецкий, изданный в Лейпциге, итальянский, испанский… Его имя стало знаменитым.
И все-таки его проекты о дальнейших географических изысканиях, снаряжении новой экспедиции неизменно отклонялись.
Бугенвиль внимательно вглядывался в черты так хорошо знакомого ему Парижа, города, где он родился и вырос. Далеко внизу прогарцевали маленькие фигурки всадников. Наверное, где-нибудь так же сейчас скачет Шарль Нассау. Ведь он опять поступил на военную службу…
Раздался мелодичный перезвон колоколов, Бугенвиль еще раз посмотрел на шпиль церкви и стал спускаться вниз.
Утром, собираясь ехать в морское министерство, Бугенвиль узнал о судьбе Аотуру. Жаль таитянина! Трагически закончилось его путешествие в Эноуа Парис — страну Парижа.
Бугенвиль не жалел денег и сил, чтобы сделать пребывание Аотуру в Париже приятным и полезным. В обществе Аотуру вызвал живой интерес. Многие желали его видеть. Таитянин стал модой. Он появлялся в Опере, на приемах знатных особ. Его видели на парижских улицах. Известный ученый Перейра, переводчик короля, ездил к таитянину, желая проверить, способен ли тот усвоить французский язык. Аотуру стал игрушкой парижских дам. И, как всякой игрушкой, им занимались только до тех пор, пока он не надоел. Скоро о нем стали говорить, как о человеке, лишенном всяких способностей, — Аотуру плохо говорил по-французски.
Бугенвиль доказывал, что даже европейцы не сразу овладевают схожим иностранным языком. А ведь речь и понятия таитянина сильно отличались от европейских. Все было напрасно. Решение света было безапелляционным.
Бугенвиль добился того, чтобы Аотуру дали место на судне, идущем в Иль-де-Франс. Министерство приказало губернатору острова переправить оттуда таитянина на родину. Бугенвиль представил подробную записку о маршруте, которым надо следовать на Таити, и пожертвовал для снаряжения судна тридцать шесть тысяч франков, треть своего имущества…
Занятый этими размышлениями, он не заметил, как карета миновала мост Гренель, заставу Сен-Клу и выехала на Версальскую дорогу.
Сколько езжено по ней за последние годы. Надежды сменялись разочарованием, но Бугенвиль упорно добивался своего и не отступал.
Он предложил еще раз отправиться на поиски Южного материка, так как даже два плавания Кука не дали окончательный ответ на этот вопрос. Его предложения изучались в нескольких комиссиях министерства. Они вынесли заключение, что для осуществления этого проекта потребуется от пятидесяти до шестидесяти тысяч ливров. Министр граф де Бриенн ответил, что не располагает такими средствами. Тогда Бугенвиль изыскал способ уменьшить расходы. Он наметил для плавания только один транспорт «Этуаль». Этот проект одобрили его старые товарищи Дюкло-Гийо и Жиродэ.