Нижний Тагил
Широко раскинувшееся селение изобилует хорошими постройками, здесь есть несколько храмов, единоверческая церковь, даже старообрядческая часовня, есть училища, приюты, богадельня, обширный музей, заводский клуб, кроме того поставлены два памятника: один Николаю Никитичу Демидову, правнуку родоначальника, другой Карамзину, главноуправляющему заводами, и строится еще на средства рабочих и жителей памятник императору Александру II, в честь освобождения крестьян.
Неизвестно, когда достроится этот памятник, но, вероятно, не скоро, потому что не собраны еще деньги, а самый способ сбора довольно оригинален. По рассказам, цена памятника около 9 тысяч рублей, подписных денег не хватило, не желая, однако, прибегать ни к какой помощи, а желая достроить его на общественные, народные суммы, жители делают отчисления из доходов. В прошлом году за аренду кабаков они выручили 8000 рублей и одну тысячу отчислили на памятник. В настоящее время готова только каменная кладка фундамента и барьера, а постройка начата с 1891 года. Как бы то было, но желание осилить во что бы то ни стало собственными средствами говорит только об искренности народного намерения.
Памятник Александру II в Нижнетагильском заводе
Мне удалось видеть проект этого памятника. Это мраморный постамент, заканчивающийся шпилем пирамидальной формы; с лицевой стороны, посредине, будет мраморный барельеф императора и надпись; „Люди мои, что сотворил вам, аще за добро платите ядом”; выше надписи поместится образ Спасителя и царская корона; на боковых сторонах будет объяснено значение памятника и дата, когда Александр II приезжал в Тагил и спускался в шахту.
Аллегорические памятники русскому народу не по вкусу, и как там в хитря, каких ни наставь фигур, народ объяснит их по-своему, попросту, и выйдет из этого такой курьез, что даже не ожидаешь. Именно это и случилось с Демидовским памятником, который стоит на другой площади, по пути к шахтам. Благодаря присутствию на нем женской фигуры, никто не может объяснить настоящего значения ее, а говорят по-разному. Кто называет ее богиней, кто судьбой, кто счастьем, а рабочие объясняют проще:
— Это жена Демидова!
Памятник Демидову в Нижнем Тагиле
Памятник может считаться роскошным. Из-за чугунной решетки поднимается мраморный пьедестал, на котором находятся две фигуры: коленопреклоненная женщина в короне и древнегреческом костюме, ей протягивает руку Демидов, одетый в придворный кафтан, с орденами и лентой. Эта женщина и есть, по народной молве, жена хозяина, которой тот оставляет наследство. По рассказам, только вряд ли достоверным, демидовскую руку однажды отвинтили и пропили, так как фигура состоит будто бы из составных частей… Внизу, по углам пьедестала, расположены четыре группы: та же женщина и возле нее мальчик с книжкой; этим изображается просвещение Демидова; на второй группе юноша-Демидов высыпает к ногам женщины плоды из рога изобилия; на третьей — Демидов является в военной форме перед вооруженной женщиной, как защитник отечества, и, наконец, на четвертой — Демидов-старик, как покровитель науки, художества и торговли.
Памятник Андрею Николаевичу Карамзину сделан из чугуна с орлами и барельефами по бокам и с воинскою каской наверху. О покойном управляющем идет добрая молва, и население отзывается о нем приблизительно в таких выражениях:
— Хороший был барин… Больше такого не будет… Под Севастополем голову сложил, царствие ему небесное!..
Такая молва не хуже любого памятника.
Памятник Карамзину в Нижнем Тагиле
Местный музей занимает 5 больших комнат; здесь собраны коллекции уральских минералов, медной и свинцовой руды, образцы железа, мрамора, малахита, золотых песков и т.д. Здесь же находится кусок асбеста (горный лен, волокнистый минерал), из которого приготовляют несгораемые ткани, кортов и прочее. Никита Демидов в 1722 году представил Петру I образчики полотна из этого вещества и, хотя теперь разработка асбеста оставлена, но, введенная Демидовым в значительных размерах, она долго сохранялась в Сибири, где из горного льна приготовлялись колпаки, кошельки, перчатки и шнурки, еще знаменитый Паллас видел работы, произведенные Акинфием в Шелковой горе, и нашел в Невьянске старуху, которая умела ткать полотно, сучить витки и вязать перчатки из асбеста. Здесь же размещены всевозможные модели машин: для промывки золота и платины, для плавления чугуна и проч. Из старинных вещей обращают на себя внимание громадные часы здешней работы 1775 г., деревянный шкаф, привезенный в 1766 г., медный самовар и чайник — современники „тульских кузнецов”, и затем некоторые предметы, о которых я говорил ранее и которые были отвезены временно на пермскую выставку, т. е. медный стол, портрет и чугунная доска с жалованною грамотой. Впрочем, интересна еще большая масляная картина, очень давняя, изображающая Тагил, где женщины одеты в боярские костюмы, а мужчины —в цветные фраки, цилиндры и белые панталоны. В числе „раритетов”, добывавшихся невьянскими владельцами, были куски руды, обладающие свойством магнитов - большие магниты довольно редки, а между тем у Акинфия был магнит в 13 фунтов, державший пудовую пушку, а два громадных магнита кубической формы были пожертвованы в тагильскую церковь для престола, равных которым, вероятно, не найдется в целом свете. В музее помещен довольно крупный магнит, который держит на воздухе двухпудовую гирю я чашу в 35 фунтов. Остальная часть музея наполнена образцами заводского производства, среди которых встречаются толстые металлические прутья, завязанные (в холодном состоянии) прихотливыми узлами: но это уже виртуозность и к производству отношения почти не имеет, равно как и самовар, выбитый из цельного листа железа, на котором нет ни спаев ни заклепок.
Таков в общих словах тагильский музей.
VI. Подземелье.
Чтобы проникнуть в шахту, нужно иметь особое разрешение заводского начальства. День был праздничный, работы не производилось, и, рыская по заводу в течение нескольких часов, я нигде не мог застать того, от кого зависело выдать мне пропуск, даже, благодаря празднику, не от кого было добиться, кто именно заведует этим. Ни инженеров ни управляющих не заставал я дома, а рабочие, единственные люди, которые мне попадались, направляли меня к какому-то „Смарагдычу“, квартиру которого я наконец отыскал, но хозяин оказался тоже в отлучке.
В полдень следующего дня а должен был уже покинуть Тагил и, может быть, уехал бы, не побывавши в шахтах, если б не выручил меня рабочий. Указывая на заводский клуб, он сказал:
— Идите. Все они здесь до единого!
Действительно, в клубе находилась вся местная интеллигенция: чествовали старого управляющего, который покидал свой пост, и, разумеется, все сослуживцы собрались на проводы. Здесь, при первом же заявлении о моей просьбе, заведующий медными рудниками любезно разрешил мне осмотр и предложил явиться в шахте в 4 часа утра.
Я уже слышал кое-что об этом подземелье, глубиною в 113 сажен, и невольно воображал себе страшное удушье, тьму, и под этим впечатлением провел остаток вечера, бесцельно бродя по улицам.
В 3 часа утра я уже был на ногах. Утро стояло пасмурное, сырое, и моросил мелкий дождь. Было свежо.
Проехав все селение и спустившись к подошве Лысой горы, где на громадном пространстве раскинуты всевозможные заводские постройки, я скоро добрался до конторы, но так как приехал я раньше, чем следовало, и контора была заперта, то минут с 20 мне пришлось просидеть в экипаже и смотреть, как с разных концов завода собираются к шахтам рабочие.
Меднорудянский рудник
Все они был одеты в пеньковые куртки серо-желтого цвета, в такие же штаны, в высокие побуревшие сапоги и подпоясаны ремнями. Если бы у каждого не висел за поясом фонарик и рукавицы, а на головах были бы надеты не картузы, а серые бескозырные шапки, то рабочие походили бы на арестантов. Все они были с бледными, изможденными лицами, без живых красок, и среди серого утра и серых костюмов казались тоже как будто серыми и вялыми. Не замечая ни одного свежего лица, с одной богатырской груди, свойственной рабочему человеку, я спросил, обратясь вообще во всей толпе, молчаливо стоявшей вдоль стен, трудна ли их работа в шахте.
— Кабы не трудна, — отвечали рабочие, — разве были бы мы такие!
И все они с видимым безучастием поглядели друг другу в чахлые, угрюмые лица, как в нечто, давно известное и неизбежное.
Не вспомню, пробил ли звонок, или штейгер подал сигнал, но только вся толпа начала зажигать свечи в своих фонариках и мало-помалу исчезать в низкую дверь шахтенной постройки. Кое-кто, в ожидании очереди, докуривал трубку, кто отдыхал на бревнах, кто лениво брел и надевал рукавицы.
Когда я снова вошел в контору, сторож уже проснулся и разводил самовар.
— А, вам на шахту? — добродушно приветствовал он меня, кивая головой.— Можно, можно, сударь: об вас уже есть и распоряжение. Сейчас смотритель придет, он вас и проводит. Обождите минуточку.
Продрогнув на холоде, я с удовольствием присел у окошка в теплой комнате, а сторож между тем, приговаривая что-то вполголоса, приносил и складывал возле меня одежду.
— Пока что, — обратился он ко мне, — переоденьтесь в наши мундиры, а то грязно там… живой нитки не останется.
Он подал мне такую же серо-желтую куртку и панталоны, какие я видел на рабочих, и спросил, глядя на мои высокие охотничьи сапоги:
— Не промокают?.. А то к и сапоги могу дать.
Я стал одеваться.
— Вот и не так! — остановил меня сторож.— Нужно спервоначалу все с себя снять, а потом надеть куртку, а не то, чтобы прямо на одежду.
Я послушался и взял пиджак.
— И опять этого мало! — не унимался сторож.— Все нужно сиять, до самой рубашки, чтоб ничего не было
Мне было слишком холодно, и я не послушался.
— Жарко будет! Жалеть станете! — упрекнул меня в последний раз сторож и помог мне одеться.
— А это вот вам ремень, потуже следует затянуться… А это вот фонарик за пояс да лишнюю свечку в карман возьмите, в запас.