— Спасли? — быстро спросил Коста.
— Больных успели вытащить, а кто поздоровее — сам выбежал, — ответил Синеоков. — Только вот у Мурата руки обожжены.
— Бабы, девки! — крикнула какая-то женщина. — За пожар-то с нас шкуру снимать будут! Айда по хатам!..
— Куды? — закричала другая. — Нет уж, раз башку подняли — будем биться. А то нанижут нас казачины на чалку, как воблу!
И она решительно двинулась к любовскому дому, увлекая за собой остальных.
13
Женщины торопливо исчезли, но их ругань и крики еще долго оглашали остров. Арестанты вернулись в бараки. Синеоков, Мурат и Коста отошли в сторону и сели на песок.
— Как быть, Иван Ильич? — спросил Коста, пристально посмотрев на Синеокова.
— Нельзя нам, Костя, в бабскую драку ввязываться, моментом казаки схватят. Что бабам спустят, того нам не простят.
— Я не о том, — Коста положил руку на горячее плечо Синеокова. — Как Бориса спасти?
Синеоков кивнул на Мурата.
— Толковали мы с ним об этом. И не раз. Есть у нас один план, не знаю, как тебе покажется…
Действительно, Синеоков и Мурат не раз обсуждали, как вывезти Бориса с острова. Уже и день назначали, а потом откладывали. Не было уверенности в успехе.
«Ну, хорошо, — говорил тогда Синеоков Мурату. — Допустим, довезу я вас до Лопатино. А дальше что? Денег нет. Борис слаб, даже ходить не может. Где спрятаться? Сцапают за милую душу. А за побег с острова, сам знаешь, расстрел…»
Но теперь, когда в этом деле принял участие Коста, все оказалось более реальным. Лопатино расположено на материке, что косой врезается в Каспий. Оттуда и до Порт-Петровска с любой оказией добраться легко. Были бы деньги.
— А казаки? — спросил Коста, внимательно выслушав Синеокова.
— Казаков обвести дело нехитрое — кредитку в зубы. Купцовский канфабель редко обыскивают. А с Любовым и того проще договориться.
Солнце уже коснулось моря, становилось прохладнее. Тучи мошкары кружили в воздухе, садились на руки, на лицо, больно жалили.
— В Порт-Петровске много осетин, — заговорил Коста. — На заработки туда ходят. А на чужбине все осетины друг другу родственники. Спрячут беглецов, — он словно размышлял вслух.
— Верно говоришь, Коста, — поддержал его Мурат. — Подлечат Бориса, на работу устроят.
— В общем, не пропадете! — решительно хлопнув себя по колену, заключил Коста.
— Значит, решено? — спросил Синеоков и поднялся с песка. — Как стемнеет, жду вас на берегу, напротив казармы.
Тьма наступила внезапно. Исчезла граница между морем и островом, все погрузилось в черноту.
Коста и Мурат бережно вынесли Бориса из казармы. Арестанты проводили их грустными, исполненными невольной зависти, взглядами. Но никто не сказал ни слова. Люди понимали, в таких делах молчание — лучший союзник. Молчал и Борис, ни о чем не спрашивал, только глядел на своих спасителей по-детски беспомощно и доверчиво. Идти в темноте было трудно, ноги вязли в песке.
Синеоков уже ждал. Бориса уложили в каюте, на любовском диване.
— Все в порядке, — довольно потирая руки, сказал Синеоков. — С купецким поручением в Лопатино иду. Пугнули бабы хозяйку, она расщедрилась, велела мне немедля будить лопатинского хозяина лавки и набрать товаров для взбунтовавшихся баб. Уж я не пожалею хозяйского кармана, все привезу! — засмеялся Синеоков.
Зарокотали моторы, катер качнулся с боку на бок, напрягся, набирая силы, и вот уже побежала по черной воде белая пенистая дорожка. Вышли в открытое море.
— В добрый час, — негромко проговорил Коста.
Люблю я целый мир, люблю людей, бесспорно,
Люблю беспомощных, обиженных сирот,
Но больше всех люблю — чего скрывать позорно? -
Тебя, родной аул и бедный наш народ.
Кocтa
Часть пятая
1
В доме Цаликовых было грустно. Вместо свадьбы пришлось устроить поминки. Лихой офицер Дзамболат разбился во время скачек. Невеста стала вдовой. С красными заплаканными глазами принимала она соболезнования родных и друзей…
Уже три года Цаликовы жили в Пятигорске. После ареста Коста Хетагурова Каханов, зная о дружбе вольнолюбивого поэта с семьей Цаликовых, выразил недоверие отцу Александру — лишил его прихода. Хочешь не хочешь, пришлось переселяться в Пятигорск. Стараниями Каханова синод и в Пятигорске не дал Цаликову прихода. Он устроился на службу в частную богадельню купца Зипалова, а так же преподавал закон божий в гимназии.
Семью Цаликовых в Пятигорске знали и любили. Как во всяком маленьком городке, все события принимались здесь близко к сердцу. И теперь в Пятигорске только и разговоров было, что о гибели Дзамболата Дзахсорова и о горе бедной невесты.
Поначалу Анна была оглушена случившимся. Все произошло так неожиданно. Но порой, упрекая сама себя, девушка чувствовала, что к ее грусти с каждым днем все отчетливее примешивалась тревога за собственное будущее — ведь еще недавно оно казалось таким прочным и благополучным!
«Но разве я не любила его?» — спрашивала она себя, вызывая в памяти встречи, разговоры, прогулки, перечитывая нежные письма и записки Дзамболата, перебирая его подарки. Все это трогало ее и сейчас, но, хотя после смерти жениха прошло всего несколько месяцев, — время сделало свое, и воспоминания отдалялись и теперь уже были дороги ей, как бывают дороги воспоминания детства.
Постепенно жизнь входила в свою колею. Анна вновь стала преподавать в гимназии, а по вечерам появлялась в столовой, где обычно собиралось довольно много гостей. Она возвращалась к прежней своей привычной жизни, и лишь изредка с грустью поглядывала на закрытое фортепьяно, за которым они не раз музицировали с Дзамболатом, или ловила себя на том, что прислушивается, не раздастся ли в передней легкое звяканье его шпор. Она поглядывала в угол, где на гнутом диванчике, возле высокого подсвечника он любил сиживать, влюбленным взглядом ловя каждое ее движение. И тогда слезы вновь набегали на ее глаза, и Анна чувствовала пустоту, которая образовалась вокруг нее со смертью Дзамболата. Она уходила к себе в комнату и плакала, зарывшись в подушку, и слезы приносили ей облегчение.
Последнее время мысли Анны все чаще обращались к другому человеку. Этот человек, Коста Леванович Хетагуров — она знала — любил ее не меньше, чем покойный Дзамболат.
После смерти Дзамболата Коста несколько раз писал ей письма, исполненные искренней боли за ее судьбу. Читая их, Анна преклонялась перед благородством души Коста. И невольно думала, что только он мог бы заставить ее забыть горе.
Почему же она медлит? И когда, когда все это началось?
Вот она, совсем еще девочка, слушает разговоры Коста с отцом. Гость говорит умно и смело — такие речи она слышит впервые. И юношеский восторг загорается в сердце девочки, — кажется, скажи он слово, и она пойдет за ним, отдаст жизнь во имя его идеалов.
Но тогда он не звал ее. Он видел в ней только ребенка и даже не разговаривал с нею всерьез.
Это обижало Анну.
Потом она помнит его влюбленным, каким-то притихшим. Нет, не в нее, — он был тогда влюблен в ее старшую подругу Анну Попову. Как она завидовала ей! Чувство ревности не было знакомо девочке, она именно завидовала Анне, а когда их разлучили, горевала вместе с ними, хотя в иные минуты и ловила себя на том, что радуется происшедшему. Признаваться в этом даже самой себе было стыдно, Анна корила себя, и в то же время ей хотелось, чтобы убитый разлукой Коста именно к ней обращался за утешением. А ему и это не приходило в голову. Он не представлял себе, что эта длинноногая, угловатая девочка в форменном платье и черном передничке давно уже все видит и понимает. Он приносил ей конфеты и фрукты, шутил, как с маленькой…
Но вспоминала Анна и другое: прогулку по росистой земле, разговор в садике, у дома поэта. Коста и тогда еще воспринимал ее как славного, умного ребенка. Так когда же он впервые посмотрел на нее иными глазами — удивленными и требовательными?
Коста полюбил ее. И вдруг она почувствовала, что ей неловко под его взглядом. Анна понимала: этому человеку надо отдать все, ему надо посвятить жизнь. А она еще так молода, ей хочется радости, легкой радости — того, что с ним невозможно. С ним надо делить горе и нужду, гонения и ссылки, потому что нет такой силы, которая заставила бы его изменить свою жизнь. Даже ради нее, ради Анны, он ничем не поступится. И пусть ей было очень интересно разговаривать с ним, но каждый раз после его ухода она ощущала усталость — слишком большим было напряжение и накал мыслей и чувств. Анна читала книги, о которых он упоминал в разговорах, заучивала его любимые стихи, она хотела быть интересной. И все это было прекрасно, но немного напоминало состояние, которое человек испытывает перед экзаменом. Жить вечно в таком состоянии? Нет, это слишком трудно.
Иное дело — Дзамболат. Он приходил всегда добрый и веселый, всегда чуть-чуть легкомысленный, и они болтали о погоде, полковых новостях, лошадях. Что скрывать — Анна понимала, что она умнее, глубже его. Но это не огорчало, наоборот, было приятно, льстило.
Получив письмо Коста из ссылки — страстное, требующее от нее последнего слова, Анна долго и всерьез размышляла, что же ей делать? Бросить уютный отцовский дом, где по вечерам так весело болтать с Дзамболатом и другими гостями? Забыть привычные пикники и прогулки, оставить сестер, которые любили и баловали «младшенькую»?
Нет, этого она не сможет.
И Анна отказала Коста.
Но как быть сейчас? На днях он должен приехать в Пятигорск. Что ответить, если Коста вновь заговорит о своей любви? Конечно, раньше, чем через полгода, она не сумеет выйти замуж — слишком свежа еще память о Дзамболате. Но ответить-то придется сейчас!
Недавно Коста писал отцу Александру, что 14 июня 1896 года специальным указом Сенат отменил распоряжение главнокомандующего гражданской частью на Кавказе, датированное 6 августа 1883 года. А именно на основании этого указа начальник Терской области и подвергал репрессиям Хетагурова.