— Вода тут холодная, — предупредил Скип. — Морской народ приучен к ней, а мы — нет. И правда, в мокром костюме не скоро согреешься… Ну, а почему бы нет? Мы здесь пассажиры, приказам не подчиняемся, ничто нам не мешает. И любой лодочник, или ездок на дельфине, или инструктор по нырянию прибегут, сопя, как дельфин-касатка, чтобы угодить вам.
Их взаимоотношения достигли точки, когда его привычка говорить небольшие изысканные галантности любой хорошенькой женщине больше не ставила ее в тупик. Это было первый раз за неделю или больше, когда он видел ее немножко несчастной.
Она вздохнула.
— Я не должна. Энди Алмейда будет в ярости. Он настоял, чтобы я оставалась на борту инкогнито в течение всего путешествия. Ради безопасности. Тут я не могу быть Иоландой Коэн. Не то, чтобы я когда-нибудь бывала в Маури, но тут кишмя кишат ученые, а некоторые статистически достоверно встречали меня на съездах Англо-Саксонской тройки или еще где-нибудь. В моих ранних работах есть публикации о псевдоречи китообразных. — Она погладила его по руке. — Слишком много я говорю. Идите. Развлекайтесь.
— Вы сами-то думаете, что вам грозит какая-то опасность? — спросил он.
— Нет, — сказала она с чувством. — Если попытка нападения на меня не была случаем, когда меня перепутали с кем-то или что-то в этом роде, тогда это должна быть работа какой-нибудь фанатичной до безумия группы противников Сигманианца. Такие известны, и я уверена, что правительство напустило на них страха именем Божьим.
— А что, этот Алмейда — ваш хозяин? Вас что, на причале будет встречать отряд полиции?
— Он бы хотел, но я не согласилась. Он сдался, когда я сказала ему, что поскольку ни один человек не знает, где я нахожусь, никаких нападений не будет.
— Правильно. Ну, вот вам мое слово, вы в гораздо большей безопасности на Маури, когда давление моря на вас не превышает девять или десять атмосфер, а киты-убийцы, которые считаются ручными, плавают свободно вокруг, чем в Лос-Анджелесе. Я тоже тут не был, но я знаю Лос-Анджелес и читал о Маури. Они — ваши кровь от крови, плоть от плоти, они приехали сюда со всего мира, чтобы изучать и завоевывать дно морское. Как они могут представлять для вас угрозу?
— Я… Я ненавижу, когда слава бежит впереди меня. Толпа журналистов будет ничем не хуже, чем этот мелодраматический убийца.
— О’кей, мы сперва пойдем к руководителю и примем предосторожности. К черту, женщина, я хочу посмотреть это место, и я неожиданно осознал, что вы сможете достать мне пропуск в такие места, куда мне одному никогда не было бы хода. Отправимся в путь! Прочь отсюда! Нет, не нужно заходить переодеваться, вы одеты для энергичного осмотра достопримечательностей, и я сомневаюсь, что на научно-исследовательской станции они замечают, кто и как одет.
Она позволила себя увлечь вперед. Они спустились по лесенке с крутого, как скала, борта «Ормена». Скип свистнул и помахал проезжающей лодке. Рулевой был рад подвести их в обмен на несколько сплетен. Из верхней конструкции они на лифте спустились по стволу шахты к центральному подводному куполу. Пять минут спустя они были в резиденции директора. Три из них они потратили на то, чтобы ее найти.
Дородный и косматый среди хаоса океанических достопримечательностей, которые заполняли стены и выходили за их пределы на пол — книги, рисунки, инструменты, старинная маска для ныряния, кораллы, чучела рыб, гарпуны и еще Бог знает что, — Рэндел Хайтауэр пожимал руку Ивон, пока Скип удивлялся, не хлынет ли у нее изо рта вода, и пробормотал приветствия.
— Конечно-конечно, миледи, все в вашем распоряжении. Я запишу инструкцию и проиграю ее некоторые время по всей системе интеркома: вам нужно избегать перенапряжения, и вы не хотите рекламы, и пускай они не пытаются позвонить деду Оскару из Кеокука или кузине Чинь-Чанг из Шанхая следующие несколько дней, чтобы проорать, что они лично глазели на Ивон Кантер. Они поймут. Вы можете им доверять. Вы знаете, какие мы ученые — заторможенные, молчаливые кролики. Я все еще не отделяю себя от ученых. Кому-то ведь нужно было руководить в сем этим хаосом. При возможности я обязательно заберу назад свою лабораторию. Эксперименты с получением алкоголя из планктона. Конечно, в Маури разрабатываются и более важные вещи. Алисон! — Он хлопнул свою красавицу-секретаршу, которая стояла поблизости, по попке. — Держи пока оборону. Если кто-то будет настаивать, что его дело не терпит отлагательств, брось его в глубины Минданао. Я собираюсь этим людям показать тут все.
— Объявление, — напомнила ему Ивон.
— Тотчас же, доктор Кантер, — сказал он с обожанием.
Оставшиеся часы были совершенным чудом. Центральная сфера была окружена кольцом других. Они были связаны туннелями, и в них поддерживалось давление окружающей среды, позволяющее пловцам выплывать и вплывать через простые воздушные люки, без необходимости компрессии или декомпрессии. Для того, чтобы пройти между ними и средним куполом, естественно, потребовалось некоторое время провести в камере. Кроме атмосферной плотности должен измениться и состав со скоростью, которая позволит телу приспособиться. Содержание гелия было причиной тому, что голоса звучали пронзительно, и понять их было очень трудно. Услышать рев Хайтауэра, похожий на визг, было целым событием. Он обеспечил своих гостей наушниками, которые снижали частоту звука, что совершенно не беспокоило морских жителей. Они были привычны к высокому диапазону частот и постепенно даже выработали набор диалектов, пригодных для этого.
Через две-три сотни лет или меньше, думал Скип, появится новая цивилизация.
Люки камеры компрессии смотрели в мутную освещенную зеленоватым светом воду, то тут, то там освещаемую лампами мигающих маяков, на покрытых илом скалах поверх волнующихся зеленых и бурых водорослей рыбы, крабы, устрицы, моллюски, кальмары и, похожие сами на рыб, люди, выдыхающие пузырьки воздуха из так называемых «жабер» Мак-Ферсона, которые выделяли для них кислород из окружающей воды, издающая какие-то звуки касатка, и человек, направляющий ее, проплывали мимо.
Целый подводный мир, ликовал Скип. Искусства, которые даже представить себе не могут жители материков. Когда я наконец осяду, почему бы не выбрать колонию на морском дне? В самых больших уже будет место и для жен и для детей. Определенно художник впишется туда, а Чарли Рассел не сможет получить более открытое пространство, чтобы окружить его картинами!
Когда сотрудники лаборатории вовлекли Ивон в разговор, Скип находил удовольствие в разглядывании форм научных приборов. Он был в экстазе, когда Хайтауэр устроил ему и Ивон поездку на суперпрозрачной субмарине. Когда, наконец, им нужно было возвращаться, и викинги отплыли, он болтал с Ивон на протяжении всего обеда, как будто раздувал меха или пускал пузыри, но, несмотря на это, она думала, что его манера речи была на грани великолепия. Его веселость заразила и ее. Потом они пошли потанцевать в клуб Веллмана, не проигнорировав шампанское.
У своей двери она сказала, протягивая руки:
— Спасибо за замечательный день. Все благодаря твоей инициативе.
— Тебе спасибо, — ответил он. — В основном за компанию, но и за вино тоже. — Его не задевало то, что она платит за него, потому что если бы у него были деньги, платил бы он за нее, и она не дала ему договорить:
— Не стоит больше упоминать о том, от чего я получила удовольствие в твоей компании. Каким праздником было все это время! Жаль, что все подходит к концу. Мы продолжим, запомни, — выдохнула она.
Ее глаза, ее губы, ее слабое движение к нему нельзя было понять неправильно. Поцелуй длился дольше обычного, и это было лучше, чем он мог ожидать.
Они расстались. Она открыла дверь. Он сделал соблазнительный жест, стараясь пойти за ней.
— Спокойной ночи, Скип, — сказала она ласково. Он остановился. Она помедлила секунду. Он не мог бы сказать, хотела ли она, чтобы он настоял; она была первой ортеанкой из высшего общества, с которой у него были какие-то значительные дела, и, кроме того, на восемь лет его старше.
— Спокойной ночи, — повторила она. Дверь затворилась за ней.
Ну, хорошо, подумал он, может быть, позже. Это будет… я не знаю… другое измерение для чего-то великолепного… или же мне просто любопытно? Непривычный к размышлениям о своих чувствах, он позволил мыслям улетучиться и медленно пошел к своей каюте.
— Опять неудача, а? — спросил Эндрю Алмейда.
— Абсолютная, — отвечало лицо на экране его настольного видеофона. — Каждая комбинация фраз, составленная людьми на языке Сигманианца, проигранная на любой доступной полосе частот, начиная с той, на которой он нам подавал сигналы, когда первый раз появился… все впустую. Ни одного звука в ответ.
— Ух, как ты думаешь, смогут ли радиосигналы пройти через эти силовые поля?
— Если Сигманианец может передавать, как он делал это три года назад, то может и принимать. Нет, я полагаю, либо он не понял, что наше послание — это просьба продолжать устанавливать с нами общение, либо его интересы в нас совершенно незначительные, или же у него есть причины, которых мы не можем постичь.
— Черт побери! — Алмейда схватился за свои усы, что напомнило ему, что они приближались к недозволенной военным длине. — Ну, по крайней мере, ни русским, ни китайцам этого тоже не удалось сделать.
— Ты думаешь, они пытались?
— Я знаю, что да. Есть данные разведки. Кроме того, разве мы сами-то не пытались?
Ученый своим видом выразил негодование.
— Зачем разным нациям дублировать эти попытки? И кстати, полковник, почему меня инструктировали, чтобы я предоставлял отчеты только вам?
— Первый вопрос — это ответ на второй, — сказал ему Алмейда. — Если мне нужно повторить инструкции, которые вы получили, когда мы установили на это секретность, вам следовало бы подумать о подаче заявления об отставке.
…Вань Ли посмотрел вверх. Его жена вернулась домой рано после своего митинга солидарности. Ее силуэт вырисовывался на фоне лунного света, отбрасывающего мерцающий свет на вставки из жемчужных ракушек, которые украшали его старое, с резными драконами эбонитовое кресло. Послышались шелест цветов жасмина и стрекотание сверчка. Она с шумом захлопнула дверь и включила освещение дневного света. Он заморгал.