Положив Астрид на пеленальный столик, Бетти достала все необходимое и принялась за работу. Через пять минут она уже спустилась вниз и вошла в кухню, держа в одной руке чистенького, улыбающегося ребенка, а в другой – грязный подгузник.
– Куда его? – спросила она у Дома Джонса, который нареза́л морковь соломкой на гранитном рабочем столе возле раковины.
Поглядев на скомканный подгузник и на счастливую мордашку дочери, которая самозабвенно пускала слюни на джинсовую куртку Бетти, Дом Джонс кивнул.
– Отличная работа, Бетти. Кидай сюда. – Он нажал на педаль, поднимавшую крышку большого хромированного бака для отходов, и Бетти бросила подгузник поверх кучи, состоявшей из морковных очистков, пустых пивных банок, ресторанных коробок, в которых берут блюда навынос, засохших кусков пиццы и бесчисленных сигаретных окурков, вытряхнутых, по всей вероятности, из пепельницы.
Мусор Дома Джонса!
Прекрати, одернула себя Бетти. Просто прекрати, и все!
Донни сидел на высоком барном табурете за столом в центре кухни и резал на полоски газету с помощью ножниц с закругленными концами. Поглядев на Бетти большими печальными глазами, он продолжил свое занятие.
– Что это ты делаешь? – спросила Бетти, присаживаясь напротив и устраивая Астрид на коленках.
Мальчик не ответил.
– Дон, – сказал Дом, держа в руке очередную очищенную морковку. – Бетти задала тебе вопрос.
– Не хочу Бетти. Хочу Мойру, – капризно отозвался Донни, дернув плечом.
Дом со вздохом отложил морковь и, опустив руку на плечо сына, слегка пожал.
– А ты знаешь, где работает Бетти?
Мальчик снова пожал плечами.
– Она работает в большом красивом ресторане, где подают отличные гамбургеры!
Донни посмотрел на Бетти, и его большие глаза сделались еще больше.
– В «Макдоналдсе»? – с надеждой спросил он.
– Нет, – покачала головой Бетти. – Этот ресторан немного похож на «Макдоналдс», но он по-другому называется. Я работаю в «Вендиз».
Надежда во взгляде Донни погасла, и он отвернулся.
Дом посмотрел на нее и улыбнулся.
– Когда ты подрастешь, – сказал он сыну, – ты узнаешь, что такое ресторан «Вендиз», и поймешь, что он куда круче всяких там «Макдоналдсов». «Макдоналдсы» для малышни, а «Вендиз» – для взрослых, которые понимают, что к чему.
Пока он говорил, Бетти перебралась вместе с младенцем в большое кожаное кресло в углу. Вторая дочь Дома (как ее зовут, Бетти уже забыла, ей только смутно помнилось, что это как-то связано с деревьями), сидела рядом с отцом на разделочном столе и таскала морковные палочки. В отличие от младшей сестры и старшего брата, волосы у нее были темными, а личико – не таким румяным и цветущим. Она была нисколько не похожа ни на отца, ни на мать (ее фотографии Бетти несколько раз видела в музыкальных журналах). Пожалуй, если бы Бетти не знала точно, кто ее родители, она могла бы принять ее за приютскую сироту, страдающую легкой экземой. Тем не менее малышка уже сейчас была довольно красива, особенно хороши были огромные голубые глаза и величественная, как у настоящей леди, осанка. Одета она была в свободный блузон и леггинсы, – и то и другое черного цвета, – так что Бетти невольно подумала: довольно странная манера одевать ребенка. Впрочем, она почти сразу вспомнила, что Акация – не обыкновенный ребенок, а дочь рок-звезды. Даже двух звезд.
А у звезд свои причуды.
– Мне нравится твой дом, – сказала она.
– Спасибо. – Дом кивнул. – Я всегда мечтал иметь собственный дом в Сохо. Даже когда был совсем молодым.
– Я тоже мечтала.
Он поглядел на нее с любопытством.
– Вот как?
– Да. Когда мне было пятнадцать, мама привезла меня Лондон. Мы пошли гулять и вроде как заблудились в лабиринте здешних переулков, боковых улочек и тупиков… До сих пор я помню это странное ощущение… Сквозь меня как будто тек бодрящий электрический ток, и мне даже захотелось… заблудиться еще сильнее – так, чтобы уже никогда не найти обратной дороги.
– Понятно. – Дом кивнул еще раз. – Нет, я действительно тебя понимаю. Примерно то же самое чувствовал и я. Мне тогда было лет двенадцать, но я хорошо помню, как я шел мимо этого самого дома и увидел грязные ступеньки, которые вели куда-то вниз. Окна были сплошь покрыты грязью, но над лестницей мигала синяя неоновая вывеска «Только для членов клуба». Господи, как же мне хотелось узнать, что происходит там, внизу, хотелось вступить в этот загадочный клуб! Мне было абсолютно все равно, что это за клуб, пусть даже это был клуб геев или клуб анонимных алкоголиков, хотя последнее маловероятно. И вот когда мы подписали наш первый контракт и получили наш первый гонорар, я точно знал, на что его потрачу. – Дом с гордостью оглядел кухню. – На мой собственный кусочек Сохо. – Он улыбнулся.
– Здорово! – воскликнула Бетти. – И ты так и поступил.
– Да. И теперь, что бы ни случилось, я никогда его не продам. Ни за какие деньги.
– Правильно, – согласилась Бетти, широко распахивая глаза. – Такое нельзя продавать, ведь это было бы все равно что… продать собственную мечту. – И она улыбнулась, чувствуя, как с каждой минутой крепнет их мистическая связь, которую она ощутила с самого начала.
Дом достал из ящика буфета ложку, снял крышку с большого коричневого чайника и помешал содержимое.
– Молоко? Сахар? – спросил он.
– И того, и другого, пожалуйста, – ответила Бетти. – Сахара три ложечки.
Дом слегка приподнял бровь.
– Вот такие девушки мне по душе! – заметил он. – Я сам когда-то клал по пять ложек, но пришлось уменьшить дозу «белой смерти». Теперь я кладу две с половиной. Как твое похмелье?..
Бетти задумалась. С тех пор как два часа назад она первой сказала Дому «Привет!», произошло столько всего, что Бетти совершенно забыла, как скверно ей было утром.
– Все в порядке, – сказала она. – Вчера… вчера меня стошнило, так что сегодня я чувствую себя намного лучше, чем могла бы.
Он улыбнулся и передал ей большую белую кружку с чаем. Бетти поставила ее на небольшой столик рядом с креслом. Ребенок у нее на коленях вел себя смирно и почти не вертелся, зачарованный пластмассовым браслетом у нее на запястье. Из небольшого радиоприемника, настроенного на рок-волну, доносился последний сингл «Суперграсс». Песня была о том, как это клево – быть молодым и забивать «косяки». Дом сделал звук погромче.
– Ты уже слышала эту их новую композицию? – спросил он.
Бетти покачала головой.
– Она будет суперпопулярной, – предсказал он и, задумчиво приставив палец к подбородку, некоторое время вслушивался в гитарный запил. – Да, точно, – подтвердил он через минуту. – У этих парней есть драйв. Правда, на сцене они ведут себя как банда мартышек, но драйв у них есть. Тебе понравилась «Попавшийся легавым»?
Бетти пожала плечами с самым независимым видом. «Даже не знаю, понравилась или не понравилась. Трудно сказать», – вот что ей хотелось передать этим жестом.
– Эта песня – настоящий хит. Жаль, не я ее написал. А тебе нравится эта песня, сынок? – обратился он к Донни.
Мальчик на секунду поднял голову от раскромсанной газеты.
– Да. Она похожа на выходные.
Дом рассмеялся.
– В точку, сынок! – воскликнул он. – Именно на это она и похожа. На выходной день, когда можно отдохнуть от старости!
– Или от того, чтобы быть маленьким, – заметил Донни, и Дом снова расхохотался.
– А что такое «косяк»? – спросил мальчик.
– Это другое название сигарет – тех самых отвратительных вонючих палочек, которые папа и мама не выпускают изо рта.
Донни наморщил нос.
– Фу, – сказал он. – Я никогда не буду курить косяки.
– Вот и молодец, – одобрил Дом.
– Отвратительная привычка, – согласилась Бетти.
– Так во сколько тебе нужно освободиться? – внезапно спросил Дом.
– Моя смена начинается в пять, так что было бы неплохо освободиться, скажем, в четыре.
– Отлично. Одна из секретарш Эйми… это моя жена… заедет за детьми в три, так что ты освободишься даже раньше. Мне как раз надо поработать в кабинете, разобраться с кое-какими делами, так что… Ты не против, если я оставлю тебя с детьми одну, скажем, часа на два?
– Конечно, я не против. За этим я и пришла, разве нет?
– Если тебе что-то понадобится, я буду в своем кабинете на верхнем этаже. Дети уже перекусили, пеленки Астрид ты поменяла, а как включается телевизор – знает Донни. Ты ведь знаешь, да, сынок?
Донни серьезно кивнул.
– В общем, чувствуй себя совершенно свободно, не стесняйся. В холодильнике полно отличного сыра… – Дом распахнул дверцу бледно-зеленого американского холодильника. – Вот чай. – Он показал на чайник. – Вот кофе. – Он открыл дверцу буфета. – А если понадобится чем-то занять детей… – Он распахнул еще одну дверцу, за которой лежали на полках стопки бумаги, книжки-раскраски, карандаши, головоломки и куклы. – Основные правила таковы… – Дом принялся загибать пальцы. – Никуда не ходить с фломастерами, рисовать только за столом. Никакого сахара. Никакого свежего молока для Акации – в холодильнике есть соевое. Не хлопать дверьми – никакими, даже холодильника. И не трогать музыкальный центр, ясно, Донни? Все остальное разрешается. И еще: что бы ты ни говорила, я все равно заплачу́ тебе за сегодняшний день. – Дом бросил на нее слегка покровительственный взгляд, и Бетти улыбнулась.
– Ладно. Так уж и быть.
– Значит, договорились. – И он положил ладонь себе сзади на шею. Вид у него был такой, словно он хочет добавить что-то еще, однако Дом промолчал. Вместо этого он повернулся к детям, чтобы предупредить их о быстром и страшном возмездии, которое настигнет каждого, кто посмеет ослушаться «тетю Бетти». А еще через минуту он уже быстро поднимался по лестнице к своему таинственному «кабинету».
Поднявшись на ноги, Бетти огляделась. Акация по-прежнему сидела на разделочном столе и с сомнением разглядывала чужую тетю. Рот у нее был набит не до конца прожеванной резаной морковью. Донни продолжал щелкать своими детскими ножницами; груда бумажных обрезков занимала уже почти весь стол. Астрид, которую Бетти все еще держала на руках, вдруг показалась ей тяжелее, чем она рассчитывала, но девочка, по крайней мере, не плакала и почти не шевелилась. Ну какие могут быть проблемы с этими детьми, невольно подумала Бетти. Это же не дети, а сущие