– Нормально платит. То есть он заплатил мне достаточно. Я ведь сидела с его детьми только один раз, – пояснила Бетти и посмотрела за окно с таким видом, словно сам Дом Джонс сидел на подоконнике снаружи. – Как насчет чая? – спросила она. – Или ты предпочитаешь кофе?
– Кофе будет в самый раз, – оживился он. – Только мне придется взять его с собой. Я оставил присматривать за моим лотком одного парнишку лет двенадцати. Боюсь, что он уже куда-нибудь свинтил.
Бетти приготовила растворимый кофе с молоком в самой большой кружке и протянула ему.
– Огромное спасибо, – сказал он. – Я принесу кружку назад, как только она освободится.
– Можешь не спешить, – небрежно ответила Бетти. – Мне все равно нужно выйти. Если подождешь немножко, я выйду вместе с тобой.
Джон кивнул, и Бетти бросилась разыскивать свою сумочку и солнечные очки. Через минуту они уже вышли из квартиры. Спускаясь вслед за Джоном по лестнице, Бетти внимательно разглядывала его широкие плечи и темные, чуть волнистые волосы. Они были такими густыми, – даже на макушке, – что она подумала: Джон вряд ли полысеет, даже когда станет стариком.
– Слушай, куда ты тогда подевалась? – неожиданно спросил он, не оборачиваясь.
– Когда – тогда?
– На вечеринке. Ты собиралась выйти на пожарную лестницу и найти меня. Я ждал, но ты так и не появилась.
Его голос звучал теперь немного иначе, в нем слышались любопытные нотки.
Бетти хотела ответить, но они как раз проходили мимо дверей квартиры Кэнди Ли, и она передумала.
– Я просто… – начала она. – В общем, это долгая история. Лучше я расскажу ее тебе в другой раз.
На этот раз он обернулся.
– Как насчет сегодняшнего вечера?
– Сегодняшнего вечера?..
– Да. Ты расскажешь мне свою историю, а я поставлю тебе стаканчик.
– Сегодня вечером я работаю, – ответила Бетти – ответила чересчур быстро и чересчур небрежно. – Извини, – добавила она и тут же пожалела. Такой ответ подразумевал, что она его подвела, нарушила его планы, лишила инициативы, хотя он всего лишь предложил ей вместе выпить. – То есть я хотела сказать, что… – беспомощно пробормотала Бетти, но он только отмахнулся.
– Ничего страшного. Перенесем на другой раз.
– Да. Давай перенесем… – Она глубоко вдохнула воздух. – Как начет завтра? Завтра часам к восьми я должна освободиться.
Джон покачал головой.
– Завтра вечером я занят. На вечеринке в клубе. Я буду диджеем. Собственно говоря, я диджействую почти каждый вечер, так что свободного времени у меня не слишком много.
Этими словами Джон возвращал себе инициативу, показывал ей, что он тоже занят и не собирается менять ради нее свои планы, и Бетти почувствовала легкое разочарование. Через силу улыбнувшись, она сказала:
– Ну тогда в какой-нибудь другой день…
Они вышли из подъезда. Здесь Джон опустил на глаза свои солнечные очки и неуверенно улыбнулся.
– Да, пожалуй… – проговорил он. – Разве только…
– Что?
– Нет, ничего. – Джон, казалось, снова обрел уверенность в себе. – Ничего. Еще увидимся.
– Да, – согласилась Бетти упавшим голосом. – Наверное, увидимся…
– Это ты? Слава Богу! Входи скорее! – Дом Джонс пригладил обеими руками взлохмаченные волосы и тщательно закрыл за ней входную дверь. Из кухни доносились крики: пронзительно плакал младенец, еще кто-то из детей Дома решил устроить истерику.
– Слушай, что ты сегодня делаешь?
Она открыла было рот, чтобы ответить, но он ее перебил, слегка подталкивая в сторону кухни.
– Я заплачу тебе две сотни, – сказал Дом, извлекая рыдающего младенца из детского кресла-качалки и перешагивая через распростертого на полу Донни. – Мне нужно срочно уехать… – продолжил он. – То есть я должен был уехать уже час назад, уехать на весь день, но… Когда вернусь – не знаю. Побудешь с ними, а?.. Пожалуйста!.. – Он с мольбой посмотрел на нее. – Только не отказывайся. Ты меня очень выручишь.
Бетти посмотрела на него, на Донни, на заходящуюся в плаче Астрид, на Акацию, которая, сидя на кухонном столе, уплетала переспелое манго (соком было измазано не только ее лицо, но и белая футболка с каким-то рисунком), и тяжело вздохнула. Потом она подумала о двух сотнях фунтов. Это была ее квартплата за полмесяца. Или один поход в салон красоты, где ее наконец-то нормально покрасят.
– Вообще-то, сегодня вечером я работаю, – сказала она. – Но я попробую позвонить и сказать, что плохо себя чувствую. Когда, примерно, ты вернешься?
– Понятия не имею, – отрывисто бросил Дом. – Быть может, довольно поздно…
– То есть мне придется укладывать их спать?
Он пожал плечами и покрепче прижал к себе Астрид, которая извивалась и корчилась в его руках.
– Не знаю. Возможно…
Бетти улыбнулась и кивнула.
– Ну хорошо…
– Ты просто ангел! – заявил Дом. – Мой самый настоящий ангел-спаситель. – Он бросил быстрый взгляд на часы, потом повернулся к Бетти и протянул ей рыдающую Астрид. – Я сейчас быстренько приму душ и поеду, а ты… Короче, весь дом в твоем распоряжении. И… спасибо. Честное слово, я жутко тебе благодарен. Ты – лучшая в мире. – Дом ухмыльнулся. Казалось, он уже перестал переживать и чувствовал себя как обычно.
Бетти улыбнулась в ответ.
– Всегда рада помочь.
Она дождалась, пока он выйдет из кухни, и только потом перевела дух.
Астрид, почувствовав ее руки, сразу успокоилась. Донни тоже перестал визжать и кататься по полу и с любопытством поглядывал на нее, прикрывая лицо локтем. Даже Акация отложила недоеденный фрукт и замерла, и только манговый сок продолжал сбега́ть по ее подбородку и бесшумно капал на майку. После оглушительного шума тишина в комнате казалась совершенно сверхъестественной, и Бетти еще раз вздохнула, обдумывая следующий шаг.
– Ух ты! – заметил Дом, вновь заглядывая в кухню. – Да ты настоящая фея! – Он протянул ей клочок бумаги. – Это номер моего мобильного, звони, если что. Когда я освобожусь, я тоже тебе позвоню… А вы, – обратился он к детям, – ведите себя как следует, иначе Бетти уйдет и больше не придет, понятно? – Дом повернулся к Бетти. – Тебе еще что-нибудь нужно?
– Нет, – ответила она. – Ничего не нужно. Все в порядке.
– Между прочим, сегодня ты выглядишь просто очаровательно, – сказал он.
Бетти покраснела и поспешила спрятать лицо в льняных кудряшках Астрид. Что́ ему ответить – она так и не придумала.
27
Вот уже два часа Арлетта ломала голову, пытаясь решить, что́ надеть на предстоящую встречу. Лилиан, валявшаяся на постели в одной ночной рубашке, хотя время приближалось к одиннадцати, лениво наблюдала за тем, как она достает из шкафа одно платье за другим. На животе Лилиан стояла чашка с блюдцем, а большим пальцем ноги она почесывала живот устроившейся на одеяле кошки.
– Нет, – сказала она. – Даже не думай. Мистер Бич примет тебя за монашку. За монашку, которая к тому же не умеет правильно подбирать цвета. Подумай как следует, неужели у тебя нет ничего… зеленоватого?
Арлетта покачала головой. Одна из подруг матери как-то сказала ей, причем сказала довольно презрительным тоном, что человек, на щеках которого есть хотя бы намек на румянец, не должен надевать зеленое ни при каких обстоятельствах. «Зеленое и розовое категорически не сочетаются!»
– Но при чем тут ты?! – воскликнула Лилиан, когда Арлетта процитировала эти слова. – У тебя же нет никакого румянца. Взгляни на себя как следует: у тебя русые волосы, карие глаза, темно-коричневые брови, а коричневое и зеленое – это совершенно естественное природное сочетание. У тебя природная красота! – Она негромко рассмеялась и ленивым движением села на кровати. – Знаешь что, у меня есть совершенно очаровательный зеленый жакет и такая же шляпка. Я сейчас тебе принесу… – Лилиан поставила чашку и блюдце на ночной столик, потом взяла кошку на руки и прижала к груди.
Арлетта посмотрела на свое отражение в зеркале и состроила недовольную гримаску. За несколько прожитых в Лондоне недель она научилась одеваться модно и стильно. Она точно знала, что сейчас носят и как, однако предстоящая встреча настолько не вписывалась в общепринятые нормы и правила, что она совершенно растерялась. Как должна одеться девушка, чтобы позировать художнику вместе со знаменитым чернокожим музыкантом? Никакие правила этикета не давали ответа на этот вопрос.
Тем временем вернулась Лилиан. Кроме кошки, она прижимала к груди несколько вешалок с одеждой.
– Вот, попробуй это, – сказала она, швыряя кошку и одежду на кровать. – Я уверена, это тебе очень пойдет… – И Лилиан продемонстрировала ей плечики, на которых висел упомянутый жакет. Он оказался не того глухого бутылочного цвета, который представлялся Арлетте при слове «зеленый», – скорее он был серебристо-шалфейным, с легким серебристым отливом. Крой тоже был непривычным – никаких тебе прямых линий, углов и квадратных плеч. Напротив, мягкая и тонкая шерстяная ткань, из которой был пошит жакет, ниспадала с плечиков свободными складками, спереди красовалась большая перламутровая пуговица, а воротник был отделан чуть более темным, чем ткань, вельветином.
Арлетта примерила почти невесомый жакет и сразу поняла, что Лилиан права. В нем она выглядела мягкой, женственной и… ранимой. Шляпка в тон была скроена как берет – с помпоном из того же вельветина и нашитой сбоку небольшой жемчужиной.
– Ты выглядишь сногсшибательно! – заявила Лилиан, вновь сворачиваясь клубком на кровати рядом с кошкой. Щекой она потерлась о кошачью мордочку и добавила: – Оставь жакет себе, и шляпку тоже. Я их ни разу не надевала, к тому же мне они не особенно идут… – Лилиан вздохнула. – Ах, Арли, как я тебе завидую! Так завидую, что меня просто тошнит. – Перевернувшись на спину, она мрачно уставилась в потолок. – Подумать только, с тебя пишут портрет, на котором ты будешь запечатлена с всемирно известным музыкантом… И не просто всемирно известным, но еще и чернокожим