– Но ведь это твоя работа! – воскликнула Бетти. – Ты – поп-звезда, а это значит, что ты принадлежишь не столько себе, сколько зрителям – фанатам, которые приходят на твои концерты. Иначе и быть не может. Что касается того, что ты оставил детей неизвестно с кем… На самом деле мы-то с тобой оба отлично знаем, что со мной твоим детям ничто не угрожает.
Дом снова поднял голову и благодарно улыбнулся.
– Откровенно говоря, я никогда не умел разбираться в людях, – сказал он, и Бетти догадалась, что Дом намекает на мать своих детей. – Но это, мне кажется, приходит с возрастом, с опытом. Чем старше становишься, чем больше шишек набьешь, тем легче тебе увидеть, кто есть кто. Ну да ладно… – Он поднялся и пересадил Акацию, которую держал на руках, обратно на диван. – Мне пора собираться. А этой гвардии… – Он ласково погладил дочь по головке. – …Этой гвардии пора пить чай. Спагетти болоньезе на плите.
– Ух ты! Вкусная штука! – восхитилась Бетти. – А спагетти домашнее или из ресторана?
– Домашнее, но готовил его не я. Эйми привезла с собой. – Он виновато улыбнулся. – Видишь, все-таки я так себе отец… – Дом повернулся к детям. – А ну-ка, поднимите руки, кто хочет есть!
– Я! Я хочу! – завопил Донни, поднимая вверх сразу обе руки. – Я просто умираю с голода!
– Тогда идем, – улыбнулась Бетти и, поднявшись с дивана, протянула мальчику руку. – Ты поможешь мне приготовить все к чаю.
– А можно мне будет грызть сухие спагетти? – с надеждой спросил Донни.
– Ты любишь сухие спагетти?
Донни кивнул.
– Тогда можно.
– Ура! – еще громче завопил Донни и ткнул кулачком в воздух. – Бетти – лучшая!
После того как дети уснули (на этот раз Бетти удалось уложить Астрид всего за три захода в спальню), она скрутила себе сигарету и вышла с ней к окну на площадке второго этажа. Здесь ее снова посетило то странное чувство, которое она уже испытала сегодня, когда стояла на мостовой напротив коттеджа Гидеона Уорсли. В ушах ее звучало чуть слышное эхо сказанных давным-давно слов, в глазах мелькали тени давно ушедших людей. Она попыталась поднять раму, но почувствовала, что она застряла, и потянула сильнее. Негромко скрежетнул металл, рама подалась, окно пошло вверх – и Бетти показалось, будто она только что провалилась сквозь зеркало и оказалась с его обратной стороны.
Закурив, она села на подоконник – на то самое место, где впервые увидела Дома. Глядя сквозь легкую дымку выхлопных газов и водяных испарений на свой дом, Бетти почти разглядела сквозь воображаемое зеркало себя, стоящую на площадке пожарной лестницы – все еще светловолосую, румяную, с головой, битком набитой глупыми мечтами и желаниями. Румяная, светловолосая Бетти улыбнулась, и Бетти улыбнулась в ответ. Она больше не была той девчонкой, которую видела перед собой. Она располнела, покрасила волосы в черный (на самом деле – в зеленый) цвет, стала старше и мудрее. И вдруг ей пришло в голову, что перемены, которые она наблюдала в себе, в точности повторяли те перемены, которые отличали Арлетту с фотографии у коттеджа Гидеона Уорсли от Арлетты, которая сидела на полу на фоне мужских ног. Лицо было то же или почти то же, но на двух снимках были запечатлены две совершенно разные женщины.
Потом Бетти стала думать о своей новой работе. Если дело выгорит, она станет профессиональной няней в особняке Эйми на Примроуз-Хилл. Ей придется работать по многу часов подряд, задерживаться до глубокой ночи, нести ответственность за трех малолетних детей, подчиняться приказам и выполнять распоряжения. Да, эта работа не оставит ей никакого свободного времени, никакой свободы, а ведь после разговора с Александрой, после сегодняшней поездки к домам в Холланд-парке и в Челси ничто не будет ей так необходимо, как свободное время.
Ее сигарета потухла. Бетти щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась – и вдруг вспомнила, что есть еще одна вещь, которая ей гораздо нужнее, чем время.
Деньги.
Бетти вздохнула.
Она пойдет на это собеседование. Даже если ее не примут, она хотя бы увидит особняк Эйми Метц изнутри. Что́ она будет делать, если бывшая жена Дома все-таки сочтет возможным ее нанять, Бетти понятия не имела.
Абсолютно никакого понятия.
34
Как-то в начале мая, утром одного из понедельников, миссис Стампер пригласила Арлетту в свой отгороженный занавеской кабинет в глубине торгового зала. Выглядела заведующая неважно: она явно нервничала, а ее лицо казалось слишком бледным и вдобавок блестело от испарины, хотя рабочий день только-только начался, да и в универмаге было не жарко.
– Прошу вас, садитесь, – сказала миссис Стампер, и щека ее чуть заметно дернулась.
Арлетта подобрала сзади юбку и села на стул, с опаской поглядывая на заведующую.
– Я должна вам кое-что сообщить, мисс де ла Мер, и была бы весьма признательна, если бы вы никому об этом не рассказывали. На днях я узнала, что скоро стану матерью.
Арлетта удивленно вскинула глаза. Она часто гадала, почему у начальницы нет детей, но спрашивать об этом напрямую не решалась, боясь ненароком задеть ее чувства.
– Да, – кивнула миссис Стампер, заметив ее удивление. – Это случилось довольно… неожиданно. После десяти лет супружества мы с мистером Стампером уже решили, что так и останемся бездетными, но… Наконец-то это произошло, и я очень счастлива. Заявление об уходе я уже написала, но директорат попросил меня отработать положенные перед увольнением недели.
Она замолчала и поднесла к губам большой носовой платок с вышитыми на нем ее инициалами, словно сражаясь с внезапным приступом тошноты. Немного придя в себя, миссис Стампер продолжила:
– Меня также спросили, кого я могла бы рекомендовать на мое место – на место заведующей отделом. Я предложила вас, мисс де ла Мер.
– Правда? – вырвалось у Арлетты. – Вы не шутите?
– Нисколько. Я наблюдала за вами почти полгода и убедилась, что вы – человек ответственный и рассудительный. Кроме того, вы достаточно умны и умеете складывать и вычитать гораздо лучше большинства работающих в отделе девушек. – Она жестом показала на занавеску, за которой находился торговый зал. – Разумеется, работа заведующей тяжелее, сверхурочных больше, а выходных – меньше, но уверяю вас: вознаграждение, которое вы будете получать за свой труд, с лихвой компенсирует эти неудобства. Сколько вы будете получать – пусть скажет вам мистер Джон из бухгалтерского отдела, но я уверена, что вы не будете разочарованы. Конечно, заведовать целым отделом означает серьезную ответственность, но вы, я уверена, справитесь. Вы – человек вполне зрелый и умеете обращаться с клиентами. Итак, что скажете?.. – И она вопросительно взглянула на Арлетту.
А Арлетта просто не знала, что́ сказать, и только смотрела в стол перед собой.
– Что ж, у вас есть время подумать…
Арлетта подняла взгляд и широко улыбнулась.
– Да! Я скажу – да!.. – воскликнула она. – Я… я согласна. Мне давно хотелось чего-то в этом роде. Огромное вам спасибо. И… и… Примите мои поздравления, миссис Стампер. Я действительно очень рада за вас.
Миссис Стампер дружески улыбнулась.
– Спасибо, мисс де ла Мер. И пожалуйста, зовите меня просто Эмили…
– А куда подевался твой очаровательный друг Годфри? – спросила Мину.
Она и Арлетта лежали рядом на широкой, застеленной шелковым покрывалом кровати в мэйферской квартире человека по фамилии Бэджер. Бэджер был известным художником-абсурдистом, рисовавшим карикатуры для «Панча». Кроме этого он вел довольно экстравагантную по содержанию колонку в «Иллюстрейтид Лондон ньюз», посвященную светской жизни города. Колонка Бэджера пользовалась бешеной популярностью. Быть упомянутым, пусть вскользь, в одном из ее материалов считалось большой честью, и немало именитых лондонцев каждый понедельник чуть ли не с религиозным трепетом брали в руки газету, ища в ней свое имя. Довольно скоро Бэджер стал одним из самых популярных людей города, даже несмотря на то, что он был чудовищно толст и временами пил запоем. Вот почему, когда на излете мая – вечером в пятницу, когда «Молодой лебедь» уже закрылся, – он пригласил всех к себе, никому и в голову не пришло отказаться.
– Кажется, он сейчас в Манчестере, – лениво отозвалась Арлетта. – Не знаю точно.
На самом деле она лукавила. Арлетта точно знала, где сейчас находится Годфри, но не хотела обнаруживать своего интереса к чернокожему музыканту. Гастроли оркестра по городам Великобритании возобновились вскоре после последнего сеанса в студии Гидеона. С тех пор Арлетта не видела Годфри, хотя он взял у нее адрес и регулярно присылал ей открытки, адресованные, однако, «Арлетте и Лилиан». Сами открытки тоже были несерьезными, почти небрежными. «Здравствуйте, мои дорогие. Привет из Ливерпуля. Мы останемся здесь еще на три дня, потом отправимся на поезде в Ланкастер. В Ливерпуле постоянно идут дожди и дует сильный ветер, к тому же я не понимаю ни слова из того, что мне говорят. Через несколько недель мы снова будем в Лондоне. Передавайте поклон мистеру Уорсли. Искренне ваш – Годфри Каперс». Ну или что-то в этом же духе.
И все-таки каждый раз, когда открытка от Годфри падала на коврик у входной двери, Лилиан взвизгивала от радости. Каждую открытку она перечитывала по пять, по шесть раз, словно надеялась найти в ней какой-то скрытый смысл.
Арлетта вела себя более сдержанно, хотя это и стоило ей значительных усилий. Беря у Лилиан открытку, она говорила «Гм-м…», или «Как мило!», или «Где, ради всего святого, находится этот Бредфорд?». Открытки она возвращала Лилиан, которая хранила их, перевязав ленточкой, так бережно, словно это были бесценные любовные послания или слезливые стишки.
В отсутствие Годфри, Гидеон и Арлетта стали больше чем просто друзьями, хотя точно охарактеризовать их отношения она затруднялась. Художник продолжал писать ее портреты, не уставая восхищаться изысканной тонкостью ее черт и углами, под которыми сходились кости ее лица. После сеансов они ходили по клубам и побывали почти во всех самых новых и модных заведениях Лондона. Они танцевали в «Молодом лебеде», развлекались в «Критерии», пили коктейли в «Египетской лодке». А поскольку теперь с ними не было Годфри, который неизменно привлекал к себе ревнивое внимание Мину Макатир, она держалась с обоими гораздо дружелюбнее и даже ввела их в круг своего общения, состоявший из художников, поэтов, писателей и прочих чудаков, отзывавшихся на прозвища Банни или Бой – людей, которые Арлетте нравились, но которых она совершенно не понимала. Как и Лилиан, все эти люди происходили из семей богатых и знатных, все окончили ту или иную престижную частную школу, посещали тот или иной известный теннисный клуб и не знали недостатка в деньгах. Арлетту они приняли, но не потому, что она была «своей», а потому, что она была красива, потому что она знала Мину и Гидеона, потому что выглядела и вела себя как одна из них.