Шранке тихо постучал в дверь. Горбань отозвался сразу, как будто ожидал гостя в столь поздний час.
— Кто там?
— Свои, Тарас Иванович.
— Кто — свои? Не ты ли, Кречет?
— Брат я Васи Кречета... Дело у меня, Тарас Иванович. Ехал к тебе издалека...
Горбань, покашливая, открыл дверь. Едва Шранке взглянул на него и — сразу узнал...
— Добрый день, Тарас Иванович, — весело сказал Шранке и протянул ему ухватистую руку.
— Добрый, — настороженно отозвался Горбань. — Значит, вы брат Василия Кречета?
— Мое имя Петрас Грейчус.
— Очень приятно, — буркнул Горбань, приглашая гостя пройти в комнату.
Шранке успел разглядеть Горбаня. Лицо — полное, как луна, лоб высокий и прямой, усы черные, густые. В больших серых глазах застыла настороженность. Шранке про себя отметил: «Как волк навострил уши, а глаза как буравчики... Скоро ты узнаешь, кто я и зачем пришел. Теперь ты от меня никуда не денешься, голубок».
Гость неторопливо пошел за хозяином, и они очутились в большой и светлой комнате, окна которой выходили в сторону залива. В открытую форточку доносился шум прибоя и запоздалый крик чаек, приютившихся ночевать на крутых скалах и карнизах. Шранке цепким взглядом окинул комнату. У стены стояла кровать, над диваном висело ружье.
— Вы охотник?
— Иногда балуюсь, — Горбань сел за стол, напротив — гость. — На острове уйма дичи. Катер у меня свой, патроны есть, чего же еще? К тому же человек я не военный, времени хватает. И лодка есть.
— А как пограничники? Они ведь не разрешают охотиться?
— С ними мы ладим, — сухо ответил Горбань.
Шранке, как давний знакомый, снял пальто и повесил его на гвоздь, вбитый в стенку.
«Этот тип ведет себя нагловато», — возмутился в душе Горбань, почувствовав, как предательски заныло у него сердце. Он смотрел на своего гостя, пытаясь прочесть мысли в его зеленых глазах. Но лицо Шранке было непроницаемым, каким-то холодным и отталкивающим. Гость валко прошелся по комнате, выглянул в окно, откуда хорошо просматривалась бухта, где стояли корабли:
— Стало быть, у Кречета нет брата?
— Вроде нет, — холодно отозвался Горбань. — У него есть сын Петр. Учится в Москве.
— А у тебя, Тарас Иванович, есть брат?
«Зря я пустил этого типа в дом», — вздохнул Горбань.
— Нет у меня брата. И никогда не было.
«Ишь, гад, идет напролом, не хочет признать меня за своего человека», — едва не сказал вслух Шранке. В висках у него застучало, в горле запершило. Но он умел держать себя в руках, когда этого требовала обстановка. И сейчас ни один мускул не дрогнул на его худощавом лице.
— А я, чем не брат?
— Не понимаю...
Горбань вдруг почувствовал, что этот человек пришел к нему не с добрыми намерениями, и все же постарался не выдать своего волнения.
— А чего тут понимать? — Шранке подошел к Горбаню и похлопал его по плечу. — Я есть брат тебе, Тарас Иванович, по духу. Кстати, сейчас ты вроде злой, а три года назад, когда мы гостили у вас в колхозе, был добрым. Я помню, как ты хвалил свой колхоз: три миллиона прибыли! Государство дает вам отличные сейнеры, двигатель — в триста лошадиных сил. Рыбаки живут не в жалких дощатых хижинах, а в удобных благоустроенных домах. В поселке есть школа-десятилетка, Дом культуры, детский сад... Ох и ворковал ты, Тарас Иванович! Я тогда подумал, может, и мне остаться в Советском Союзе. Признайся, ты бы дал мне хорошую должность?
«Я не ошибся, это он... — стучало в голове у Горбаня. — Сиплый голос, зеленые глаза... Но что ему надо? Зачем он ко мне пришел?» И чтобы хоть как-то унять свое волнение, Горбань неожиданно предложил Шранке выпить чашку горячего чая.
— Чай хорошо греет кровь, — улыбнулся гость. — А рюмашку русской водки не дашь?
— Водки дома нет.
Они пили чай и неторопливо вели беседу. Потом Шранке достал из кармана тужурки сигареты, закурил.
— Привет тебе от друга, — сказал он, и на его худощавом лице заиграла насмешка.
— От какого друга? — напрягся Горбань.
— Смешно, Тарас Иванович, смешно! — воскликнул Шранке. — Ты разве забыл о своем друге? Пауль тебе кланяется.
Слова гостя словно острым ножом полоснули Горбаня по телу. Все годы после войны он жил спокойно, таил смутную надежду, что война с ее пулями и кровью забудется, что он наконец-то обретет покой, о котором так мечтал. И вот теперь все рушится.
— Чего задумался, Тарас Иванович? — усмехнулся Шранке. — Расскажи, как тебе тут живется.
— Хорошо... — Хозяин поднял на гостя усталые глаза. — Никакого Пауля я не знаю. И вообще, что вам от меня надо?
«Ишь ты, дурачком прикидывается, — зло подумал Шранке. — Придется ему кое-что показать...»
Зазвонил телефон. Горбань встал и, наклонясь к столику, на котором стоял аппарат, снял трубку.
— Горбань слушает... Ах, это вы, Федор Герасимович. Добрый вечер... Я слушаю вас внимательно... Так, так. Что ж, я вас понимаю. По-моему, вы правы. Когда вам позвонить? Вы сами зайдете? Хорошо... Милости просим...
Горбань помолчал, осмысливая слова Кошкина. Но стоило Шранке взглянуть на него, как стало ясно — хозяин был чем-то озадачен. Он выпил до конца свой чай, устало зевнул, но опять же ни слова не обронил. Это рассердило Шранке. И, уже не стесняясь хозяина, он строго спросил:
— Кто звонил?
— Вчера чьи-то следы обнаружили на территории колхоза. У нас там часто ребята, вернувшись с промысла, куражатся на берегу. Потом приходят пограничники и спрашивают, чьи это на берегу следы. Вот чудаки! Рыбаки ведь не на ходулях ходят.
— Вот что, дорогой Тарас Иванович, — вновь заговорил Шранке, и в его голосе Горбань уловил едва скрытую угрозу. — Пришел я к тебе не с пустыми руками. Кое-что принес. — Он полез в карман пиджака, вынул оттуда черный кожаный бумажник, развернул, и из бумажника прямо на стол выпала пожелтевшая от времени фотокарточка. — Посмотри на себя, тогда у тебя седин еще не было.
Горбань глянул на фотокарточку, и его обдало жаром. Он сидел за столом, рядом с ним — гитлеровский офицер в форме гестапо. Перед глазами поплыл туман, он смотрел на гостя, но не видел его, как будто на глаза кто-то набросил марлевую повязку. Такое с ним было, когда его задел осколок. С тех пор прошли годы, и вдруг он отчетливо вспомнил все до мелочей. Горбань услышал, как гулко забилось сердце, словно ему стало тесно в груди, ноги налились свинцовой тяжестью. Хотел встать, пройти по комнате, чтоб хоть как-то отрешиться от того памятного дня, когда сидел рядом с эсэсовцем, но встать у него не было сил.
— Это и есть тот самый Пауль Зауер, который оставил на твоем лице факсимиле. — Гость взял из рук хозяина фотокарточку, спрятал ее в карман. — Не сердись на него, Тарас. Тогда шла война. Ты попал в плен, потерял много крови. Ты мог бы умереть, но Пауль тебя спас. Ты не забыл, как он это сделал? — Горбань молча сопел, не глядя на Шранке. — Забыл? Тогда я напомню. Тебя притащили вечером и бросили во дворе дома. Ты стонал, просил пить... Я не знаю, почему Пауль решил спасти тебе жизнь. Вызвали врача, он тебе помог. Потом ты частенько пил коньяк с Паулем. Как он сделал это фото, я не знаю. У каждого свои методы работы.
— Лучше бы я тогда сдох, — глухо вырвалось у Горбаня. — Лучше бы меня бросили в яму, и теперь бы я не мучился. Поначалу я жил как крыса. Нет, тебе этого не понять... Я думал, что Зауер давно на том свете, а он, подлюга, выжил и нашел новых хозяев.
— Пауль Зауер не подлюга! — такая злость засветилась в глазах Шранке, что у Горбаня мурашки поползли по всему телу. — За то, что он тебя спас, ты должен ему послужить, — уже тише добавил Шранке. — Ты еще тогда продал свою душу...
— Заткни свою глотку! — прошипел Горбань. Губы у него дрожали. — Лучше подумай о том, что скажет тебе шеф, если узнает, где ты вылез из воды... Прямо у меня под носом. Кто же тебя, шкура, надоумил тут высаживаться? Ты же поставил меня под удар!
— Не кричи, Тарас. Я должен был высадиться на том месте, где лесорубы готовят для сплавки лес, но я сбился с курса. К тому же меня подвел капитан судна. Ему следовало ближе подойти к Каменным братьям, а он выбросил меня далеко от них. Изменил курс к норду, ссылаясь на то, что там несут дозор пограничные корабли. Что же мне оставалось делать? Так-то! А язычок, Тарас, ты прикуси. Услышал бы Зауер, как ты его назвал, досталось бы тебе. Разве не мало ты пожил в тиши? Вон сколько лет прошло, и Пауль тебя не трогал. Теперь ты нам спонадобился.
— Я готов отблагодарить Пауля. — Горбань вынул из кармана брюк платок, вытер вспотевшее лицо. — Он тоже здесь?
Шранке засмеялся:
— Балда ты! Зачем ему сюда тащиться? Не молод ведь — стукнуло шестьдесят. У него есть такие опытные агенты, как, например, я. Ты, ты все вспомнил?
— Еще бы! — голос у Горбаня сорвался. — Только фотокарточку можно и подделать.
На лице гостя появилась ехидная улыбка.
— Я ждал, что ты это скажешь, и потому еще кое-что прихватил с собой. Вернее, не я прихватил, Зауер мне дал. — Шранке извлек из другого кармана листок, развернул его и протянул Горбаню. — Прочти...
Горбань взял листок, острым взглядом так и впился в ровные черточки букв. Каждое слово жгло ему душу раскаленным железом. Еле шевеля запекшимися губами, он про себя читал: «Я, Горбань Тарас Иванович, боцман с советского торпедного катера, обязуюсь до конца своей жизни преданно работать на великую Германию, выполнять любые задания...» Дальше читать он не мог. Шранке понял, что ему плохо, налил в стакан воды:
— Нервы-то шалят?
Горбань отпил глоток, передохнул. Потом попросил гостя открыть форточку.
— Нас могут услышать, — возразил Шранке. — Потерпи, сейчас все пройдет. Скажи, Тарас, ты один тогда попал к нам в плен или еще кто был с вашего корабля?
Слабая улыбка чуть тронула почерневшие губы Горбаня:
— Ты спроси об этом у Пауля.
— Ну, а все же?
Горбань заговорил так, как будто его слушал сам Зауер:
— Был схвачен вашими людьми Василий Кречет, но он потом удрал. — Горбань строго взглянул на Шранке. — Кречет до сих пор не знает, что я был в плену. Нас там изолировали друг от друга. Гляди не проболтайся.