«Боится за свою шкуру», — подумал Шранке и вкрадчиво спросил:
— Кречет нам не помешает?
— Он у меня вот тут! — Горбань крепко сжал пальцы в кулак. — Мы плавали с ним на одном корабле, еще в войну, вместе трудились в минно-торпедной мастерской. Деньгами его не раз выручал. Словом, он меня очень ценит, ибо знает, что в морском бою я стоял до последнего.
— Ну, а если вдруг пронюхает, что тогда? — настаивал Шранке.
— Уберу!
Шранке закурил, подошел к окну, отодвинул в сторону занавеску и осмотрел двор. Кругом было тихо.
«Да, я тогда распустил нюни, мне хотелось жить, а теперь вот приходится расхлебывать, — размышлял Горбань. — Пауль Зауер... Что же делать, как быть с «гостем»? Неожиданно у него мелькнула мысль: не пойти ли с повинной в органы госбезопасности?
Словно догадавшись о его мыслях, Шранке улыбнулся:
— Пауль говорил мне, что в сорок четвертом ты совершил диверсию на подводной лодке. От взрыва торпеды она разломилась на части и пошла ко дну. Погиб весь экипаж, не так ли? Сколько там было моряков?
— Я не считал.
— Ты просто молодец! — Шранке похлопал Горбаня по плечу. — И как тебе удалось поставить взрывчатку?
У Горбаня кровью налились глаза:
— Ты вот что, дорогой... Что было, то прошло... Ты лучше скажи, что я должен делать?
— Не торопись, — успокоил собеседника Шранке. — У нас есть время хорошенько все обдумать. Дело у меня несложное, но твоя помощь нужна. Да, — спохватился он, — твоего дружка Кречета я чуть не ухлопал. Пристал ко мне как банный лист. Только вылез из воды, отдышался, сел в твою моторку и стал удирать на другой берег, а тут он, в темноте принял меня за своего человека. Я назвался.
— Кем?
— Петрасом Грейчусом, как и указано в паспорте.
«Лучше бы тебя, дьявола, Кречет ухлопал, — подумал Горбань. — Теперь буду тут жить как на ножах...» Горбань зевнул.
— Послушай, Гельмут...
— Не Гельмут, а Петрас, — сердито буркнул Шранке, видно, такое обращение испугало его.
— Я учту, — поправился Горбань. — Мы ведь с тобой одни тут, потому я так и назвал. Ты один на этом берегу?
— Может, и не один, — уклончиво ответил Шранке, размышляя о том, почему это заинтересовало завербованного агента.
Глаза у Горбаня сверкнули как два горящих уголька:
— Давай сразу условимся — доверять друг другу, иначе каши мы с тобой не сварим. Ты же видишь, повязал меня Зауер крепким узлом. Куда мне деваться? Ведь на моей совести гибель подводной лодки. Я уже не говорю о диверсии на базе, когда склад с торпедами взлетел на воздух. А если ты мне не доверяешь, тогда зачем пришел?
«Логично, — подумал Шранке. — Надо ему сказать правду».
— Пока один, но если потребуется, сюда придут еще люди. Наши люди.
Горбань повеселел.
— Вот теперь все ясно. — Он зачем-то встал, заходил по комнате. — Ты как сюда добрался? Может, хвост за собой привел? Если Кречет заподозрил в тебе чужого человека, он мог и выследить. У этого мужика глаз как у горного орла и руки как клещи, ему лучше не попадаться.
Шранке смотрел на собеседника спокойно, но по его злым глазам чувствовалось, что слова Горбаня ему не по душе.
— Кречет не видел, куда я ушел, — успокоил он хозяина, — ты, Тарас, не волнуйся. Сиди себе спокойно и работай в колхозе. Потребуется, я дам о себе знать. Только не вздумай со мной шутить, — угрожающе добавил Шранке. — Если со мной что случится — головы тебе не сносить.
Горбань устало поглядел на гостя:
— Скажи, что я должен делать?
Шранке уклонился от прямого ответа:
— Так, кое-что... Скажи, твоя женушка скоро приедет?
— Может, через неделю, может, через месяц. У матери она гостит.
— Пусть гостит как можно дольше.
— Ночевать будешь у меня?
Шранке блудливо осклабился:
— Я познакомился с одной молодухой. Живет одна... Кстати, Зауер хвалил тебя, говорил, ты был у него преданным агентом. Я даже тебе позавидовал. — Шранке хохотнул.
Горбаня покоробили слова пришельца.
— Все его задания я выполнил. Он заверил, что больше трогать меня не будет. После войны я подался в рыбаки, — глухо продолжал хозяин. — Хотелось все забыть... А вы снова меня нашли. Могли бы помоложе сообщника заарканить.
Шранке засмеялся:
— Ты хочешь сказать, что больше не годишься на большое дело?
Горбань с минуту помолчал, размышляя. Он еще ни к кому в жизни не испытывал такой ненависти, какая проснулась в нем к Шранке. Ладно уж — Пауль Зауер. Он спас ему жизнь, и Горбань фашисту был кое-чем обязан. А кто для него Шранке? Чужак чужаком. Горбаню хотелось, чтобы Шранке ушел от него и больше к нему не вернулся. Но он знал, такого не случится и его он в покое не оставит. Надо было что-то решать, решать с оглядкой.
— Силенка у меня еще есть, а вот сноровки поубавилось. — И вдруг спросил: — А ты почему пробрался сюда по воде?
— По суше не стал рисковать. Меня доставили сюда с комфортом.
В дверь неожиданно постучали. Шранке вскочил со стула, насторожился:
— Кто это?
— Не знаю, — пожал плечами Горбань. — Может, сосед, штурман сейнера. Так он ушел в рейс и пока не вернулся. А может, кто другой.
— Спрячь меня.
— Иди в другую комнату, я поговорю с ним в прихожей.
Шранке, нащупав в кармане пистолет, шмыгнул в боковушку, в ней было темно, как в трюме баржи, куда он спрятал свое снаряжение. Он уселся за шкафом, готовый в любой момент выхватить из кармана оружие.
Стук повторился.
— Кто там? — громко прохрипел Горбань.
— Это я. Кречет.
Горбань открыл дверь, провел в комнату своего друга.
Кречет был в штормовке, резиновых сапогах, от него пахло соленой рыбой. Он сел на стул, снял кожаную шапку.
— Иду в колхоз, дай, думаю, зайду к Тарасу, может, Ирина вернулась из родных краев, — Кречет передохнул. — Душа у меня болит, что-то давно мать не пишет. Я просил твою благоверную навестить мою старушку.
— Иринка еще не прикатила. Ты вот про мать вспомнил. Она жива, и тебе от этого тепло на душе. Моя давно в могиле. В тот день, когда она умерла, я был на промысле в океане и не мог прибыть на ее похороны. На душе у меня до сих пор саднит.
Кречет искоса посмотрел на Горбаня.
— Правда, Тарас, ты после войны ни разу не ездил в родные края?
Горбань расстегнул воротник рубашки, обручем сдавивший ему горло.
— Кто тебе сказал?
— Твоя Ирина.
Горбань с неприязнью подумал о жене: «Болтливая. Надо ей язык укоротить».
Кречет нахмурил седые брови, заговорил негромко, но твердо:
— Тарас, не ищи оправданий. Ты давно бросил свою мать... Ты поступил с ней прескверно. Не мне судить тебя, Тарас, но как другу замечу — ты предал мать.
Горбань обжег Кречета взглядом:
— Не плюй мне в душу! Зачем пожаловал?
— По делу. — Кречет огляделся по сторонам, спросил: — Ты один дома?
— А что?
— Странно, — усмехнулся Кречет. — В окне я вроде две тени видел.
— Тебе показалось, — веселым голосом проговорил Горбань. — Давай пивком побалуемся.
— Только стаканчик, — согласился Кречет. — Ты же знаешь, печень у меня хандрит. Да-а-а, с мастером я намучился. Пока нашел его, пока уговорил... Прибудет завтра утром. Скорее бы вернулся из отпуска председатель. Замотался я без него.
Горбань достал из холодильника бутылку пива, налил два стакана.
Кречет пригубил глоток, чертыхнулся:
— Холодное, как лед! Слыхал новость?
— Какую?
Кречет сообщил, что в районе баржи военные водолазы что-то искали.
— Они всегда что-то ищут, такая у них служба, — схитрил Горбань.
Шранке, находившийся в соседней комнате, отчетливо слышал их разговор, и ему стало не по себе: в отсеке баржи могут найти его снаряжение. «Надо быть настороже, — подумал пришелец. — Не желал бы я попадаться в лапы чекистам. Этот Кречет уж больно любопытный».
— Послушай, Тарас, — продолжал Кречет, — я видел какого-то типа в твоей лодке.
— Да? — удивился Горбань. Он поставил на стол стакан, вытер платком губы. — Когда?
— Вчера ночью. Мужчина средних лет. Я несколько раз окликал его. Думал, что это ты. Он все молчал. Когда подошел к нему совсем близко, он заговорил. Сказал, что у него не было другого выхода, потому и взял твою лодку. Назвался рыбаком. В это же утро пограничники обнаружили следы на берегу.
«Неужели меня уже ищут?» — ужаснулся Шранке. Он затаил дыхание и ждал, что еще скажет Кречет. Но услышал настороженный голос Горбаня:
— Ты бы узнал этого человека?
— Еще бы! — оживился Кречет. — Лицо у него худощавое, нос острый. У меня такое предчувствие, что этот тип все врал.
— Паникер ты, ей-богу! На войне таким не был, я-то помню...
Кречет встал, поблагодарил за пиво.
— Уходишь? — вздохнул Горбань.
— Пора... — Кречет надел кожаную шапку. — Послушай, Тарас, может, мне зайти к майору Кошкину и все ему рассказать?
Горбань усмехнулся:
— Может, парень торопился к своей любовнице, не станет же он тебе говорить, что едет к ней? Вот и наврал с короб, а ты уши развесил.
— Может, и так, — махнул рукой Кречет, — Черт с ним, побегу, Тарас, а то опоздаю на рейсовый катер. Мастер обещал исправить эхолот. А ты приходи завтра. Добро? Отчет будешь готовить...
Горбань вернулся в комнату мрачный. Не успел он передохнуть, как из другой комнаты вышел Шранке.
— Я все слышал, — сказал он, и на его тонких, как шнурок, губах появилась ироническая улыбка. В комнате горела лампочка в желтом абажуре, и лицо Гельмута было тоже желтым, как корка лимона.
— Что ты слышал? — грубо спросил Горбань.
— Водолазы рыщут у баржи...
— Мало ли кто бродит у моря. Тебе-то чего бояться?
Он смотрел на Шранке пристально, ждал, что тот скажет, но гость молчал, и если бы Горбань был человеком наблюдательным, то заметил бы, как у Гельмута при его словах дрогнули брови, а в глазах вспыхнул и тут же погас испуг.
— Тарас, снаряжение я спрятал там...
— Где?
— В отсеке баржи. Видно, зря это сделал. Если водолазы полезут туда, могут найти. Надо убрать улики. Как считаешь?