— Не надо. Нас могут заметить. Сам во всем разберусь.
Шранке помолчал и жестко проговорил:
— Если что, Кречета уберем... — Он увидел, как у Горбаня дернулась правая щека, отчего резко обозначился синий шрам на ней. — Это легко сделать. Возьмешь его с собой на рыбалку...
— Я-то? — испугался Горбань. — Он же мой друг, воевали вместе!
— Вот и хорошо, — усмехнулся Шранке. — Тебя никто не станет подозревать. Ладно, поглядим, как он поведет себя дальше. А сейчас послушай, что тебе надлежит сделать...
— Диверсией я заниматься не стану, — отрубил Горбань. — Постарел я... И рука слабая, и реакция уже не та, как в молодости.
— Не волнуйся, Тарас, — успокоил хозяина Шранке. — Работа у нас с тобой будет не трудной. Поможешь мне изучить систему охраны морской и сухопутной границы, собрать характеристики на ведущих командиров кораблей...
— Ишь, чего тебе захотелось! — съязвил Горбань. — Я что, сижу за одним столом с этими самыми ведущими командирами, что ли? Ну, есть у меня один старпом с «Ястреба»...
Шранке улыбнулся:
— Не Покрасов ли Игорь Борисович?
— Он. Откуда вы его знаете? — удивился Тарас Иванович.
— Да уж знаю. Его ведь орденом наградили. Что, разве ты не читаешь газету «Красная звезда»? Там о нем был очерк... Так, ясно, — Шранке прошелся по комнате. — Еще кого ты знаешь?..
— Командира спасателя, был тут у нас капитан первого ранга Зерцалов, у него тут в подчинении целая морская бригада кораблей. На подводной лодке служит штурманом мой давний знакомый, тогда, много лет назад, он был лейтенантом, а теперь уже капитан третьего ранга...
— Погоди, — тронул его за плечо Шранке. — Не торопись. Потом все эти фамилии и имена ты напишешь на отдельном листке. И еще нам с тобой надо побывать в гроте, что на острове Чайкин.
— Я там уже бывал, — хмуро бросил Горбань. — Еще когда в сорок четвертом высадился с немецкой подводной лодки. Трое суток я пробыл в этом самом гроте, думал, что меня крысы там сожрут.
Шранке, казалось, его уже не слушал, он думал о чем-то своем. Потом вдруг спросил:
— У вас тут на подводных лодках как-то бывал директор крупного военного завода Кольцов Борис Петрович. Ты с ним случайно не знаком?
Горбань задумался, а потом решительно ответил:
— Нет.
— Так, так, — Шранке что-то соображал, он стоял за спиной у Горбаня и о чем-то размышлял. — Если не знаешь, то надо будет тебе с ним познакомиться. Он должен будет сюда приехать. Есть у него близкий человек на сторожевом корабле «Ястреб», тот самый старпом Покрасов, с которым ты хорошо знаком... Но все это — потом. А первое тебе задание — поедешь в Москву. Привезешь мне один пакет.
— И все?
— Возьмешь пакет и привезешь мне. Вес — не больше килограмма.
— А что в нем?
— Что в нем — мое, и знать тебе, Тарас Иванович, не следует. Не полагается. — Шранке тихо и противно засмеялся. — Поедешь поездом. Надеюсь, Кречет тебя отпустит?
— Это я улажу. Я давно собираюсь в Москву. Надо кое-что закупить для колхоза. Может, лучше самолетом?
— Нет, — решительно возразил Шранке. — Только поездом. Поедешь, видимо, через неделю.
— И ты со мной?
— Нет. Я буду здесь. Так решил шеф. Поедешь один. Тряхнешь стариной. Небось давно в столице не был?
— Очень давно.
Было около часа ночи, когда Шранке подошел к двухэтажному рубленому дому, в котором жила Фекла Тарасова. Пока он шел к ней, из головы у него не выходили слова рыжего о том, что судьба у Феклы пошла наперекос... Брат Андрей сидит в тюрьме, мать умерла. «И все же следует хорошенько присмотреться к Фекле», — решил Шранке. И тут же его насторожила мысль — почему она умолчала о брате? О том, что похоронила мать, сказала, даже голос у нее надломился, а глаза стали влажными. О брате — ни слова. С чего бы это? Видно, стыдно ей. Что ж, он ей напомнит. В нужный момент напомнит.
Дом, в котором жила Фекла, стоял на сопке, откуда хорошо виднелся сизо-черный залив. Суда, стоявшие на рейде, издали казались маленькими и неуютными. Ночь выдалась стылой, колючий ветер жег лицо, но Шранке на это не обращал внимания; теперь его думы были только о Фекле: дома ли, откроет ли дверь, ведь уже поздно. Он постоял в тени, пытаясь уточнить, не шел ли кто следом. Нет, кругом тишина. Шранке вошел в подъезд и, найдя номер квартиры на первом этаже, постучал в дверь.
Фекла не спала. Она быстро открыла дверь и, увидев случайного знакомого, смутилась. Шранке мягко улыбнулся:
— Вот я и пришел...
Фекла тоже улыбнулась ему, в уголках ее глаз он заметил некоторое смятение, видимо, никак не ожидала, что он придет к ней, и, может быть, поэтому в блеске ее глаз, в задумчивом взгляде появилась какая-то, едва уловимая настороженность. Но все это продолжалось недолго, какие-то секунды. Фекла быстро справилась с собой.
— А я думала, что ты, чернявый, пошутил. Ну, чего стоишь? Проходи, гостем будешь. И пожалуйста, закрывай двери. Мне что-то зябко, как бы не простудиться. Пока шла на катере, ветер до костей пронизал на палубе. А ты, Петрас, небось не догадался взять с собой что-нибудь горяченькое?
— Догадался. — Он вынул из карманов пальто бутылку коньяка и сверток с дорогими закусками. — Сам чертовски продрог, пока к тебе добрался.
На Фекле была голубая кофточка. Белый воротничок оттенял смуглую шею. «Рыбак» понял, что молодка рада его приходу, и, с вожделением поглядывая на нее, подумал: «С такой не грех и в постельке понежиться».
— Мое сердце чуяло, что ты придешь, — заговорила Фекла добрым, ласковым голосом. — Потому и не ложилась спать. Вот платье соседке дошиваю. Наш «Океан» стоит в ремонте, много денег не заработаешь. — Она взглянула ему в лицо. — Небось не ужинал?
— Весь день по делам мотался. Кишка кишке марш играет.
— Я мигом стол накрою.
— Шуруй, Феклуша. Устал я чертовски. Соседи не донимают?
Фекла вздохнула:
— Глазастая у меня соседка. Я как-то принесла свежего окуня, она ехидно спрашивает: «Почем изволите продавать?» А вообще-то бабуля не злая. У нее был один-единственный сын и тот погиб в войну. Она все еще ждет его домой.
«Лучше этой старушке на глаза не показываться», — решил Шранке.
Фекла словно догадалась о его мыслях, участливо посоветовала:
— Ты глаза ей не мозоль. А то еще станет стыдить меня, мол, не успела мать похоронить, а уже заневестилась...
Фекла тараторила без умолку и все глядела на гостя, заметив, что глаза у него сухие и холодные. Он то и дело озирался на окно, словно под ним кто-то стоял. Не удержалась, спросила:
— Чего ты, Петрас, все в окно глядишь?
— Вроде кто-то мимо прошел.
— Ты не бойся. Я одна. Нет у меня мужика. Забегают изредка на бутылку занять.
— Я в отпуск приехал, мне нужна квартира, — повеселел Шранке. — Не знаешь, кто сдает?
— Живи у меня, — улыбнулась Фекла. — Только деньги наперед.
Не говоря ни слова, гость вынул из кармана деньги, отсчитал и протянул Фекле:
— Вот, возьми. Сто рублей.
— Ты что, Петрас, сдурел? — заупрямилась Фекла. — Я же пошутила! Сам небось рубли считаешь. Нет, я не возьму.
Он отвел ее руку в сторону.
— Это не подачка, Феклуша, — с деланной обидой в голосе возразил Гельмут, присаживаясь за стол. — Давай помянем твою родительницу. Кажется, на кухне чайник закипел.
— Погодь, — Фекла налила себе рюмку коньяка и выпила ее залпом. — Ох и горячо стало на душе! А ты? Ну-ка, наливай себе.
— У меня еще с утра чего-то сердце пошаливает, — на ходу придумал «рыбак». — Ты выпей еще. Налить?
Фекла выпила вторую, и ее потянуло на откровенность.
— Жить-то одной, Петрас, тяжко, — она отбросила со лба челку волос. — Ты вот проведешь у меня свой отпуск и уедешь домой. А я опять останусь одна...
— А буксир? — с иронией спросил Шранке.
— «Океан»? Название громкое, а пашем воду в бухте. То одно судно притащим к причалу на выгрузку, то другое. «Кайру» тоже однажды тащили до самого острова. Ладно, наши суда буксируем — не стыдно. А то еще иностранные приходится обслуживать. Тут недавно за лесом приходил сухогруз из Западной Германии. Один моряк сунул мне в руки плитку шоколада и шепотком: «Карош девка! Я хотел дарить тебья одна ночь...» Я, Петр, выпить могу, но совесть свою... Честь женскую не растеряю, с кем попало не стану любовь крутить.
— Верю, Феклушка! — льстивым голосом промолвил Шранке. Увидев, что хозяйка покраснела от смущения, он торопливо добавил: — Ты мне приглянулась, и я подумал: «Такая много может принести счастья».
Фекла зарделась пуще прежнего.
— Спасибо, Петрас. Не всякий мужчина сейчас так смотрит на женщину.
Ужин проходил весело. Фекле было хорошо с гостем, и она не думала, что с ней будет завтра. С тех пор как похоронила мать, к ней впервые пришел мужчина. Раньше, когда была мать еще жива, мужиков к себе Фекла не водила. Коли и доводилось с кем полюбезничать, волю чувствам давала на стороне, подальше от глаз матери.
Застолье с «рыбаком» так обрадовало Феклу, будто она вновь обрела свое счастье, по которому так долго тосковала. С тех пор как погиб ее муж, она поняла, как жутко и тяжко жить одной! Пожалуй, впервые за все время после похорон мужа она пожалела о том, что не было у них детей. Кукуй теперь одна-одинешенька. Правда, есть надежда на брата, вернется из заключения, заберет ее с собой, и уедут они в родные края, на Дон, где нет такой суровой зимы, как на Севере, где летом печет солнце, а на берегу слепит глаза желтый, раскаленный песок.
— Ты о чем задумалась? — удивился Шранке.
Фекла, очнувшись от воспоминаний, промолвила с горечью:
— Про жизнь свою думала... — Она помолчала. — Я, может, и не страдала, если бы мой муж не замерз в тундре. Поехал с хлопцами на охоту, где-то там накачались, а тут налетел снежный буран... Пока нашли их — окоченели.
— Кто — они?
— Муж мой и шофер. Молодой был, неженатый паренек. Вот какая выпала мне долюшка.
Внутри у Феклы все горело — то ли от обиды, то ли от выпитого коньяка. Она старалась улыбнуться, но улыбка получалась неестественная. Шранке ее настроение расценил по-своему: «Соскучилась по мужику».