Покрасов уже прикрыл за собой дверь каюты, когда его окликнул командир:
— Задержитесь, пожалуйста, на минутку.
«Что еще? — настороженно подумал старпом. — Неужели что-либо узнал о своей дочери?» Он неторопливо вернулся к столу, за которым сидел Гаврилов. Однако тот заговорил не сразу. Выглянул в иллюминатор, где у самого борта сторожевика с криком носились чайки, бросил как бы вскользь:
— Штормит море... — И вдруг спросил: — Где вы были в субботу?
Лицо Покрасова слегка побледнело:
— Был у майора Кошкина. Вы же знаете, он помогает мне выяснить, на каком корабле погиб мой отец.
— На почте были? — Гаврилов смотрел на старпома не мигая.
Покрасову стоило больших усилий выдержать суровый, иронический, как ему казалось, взгляд командира. Не любил он, когда кто-либо вмешивался в его личные дела. Поначалу старпом хотел ответить грубостью командиру, но неожиданно почувствовал в душе угрызение совести. Как же, скрыл от командира свой звонок к его дочери в Москву.
— Да, я там был, — покраснел старпом. — Звонил в Москву.
— Связь устойчивая?
— Отличная. И вообще, когда я звоню, у меня всегда получается, — с ехидцей добавил Покрасов. Внутри у него нарастал протест, и задай командир ему еще хоть один вопрос, старпом непременно вспыхнул бы. У него было весьма скверное настроение.
Гаврилов переложил на столе какие-то бумаги.
— А мне не повезло, — слабая улыбка скользнула на его губах и тут же погасла. — Заказал разговор с Москвой, хотел узнать, как там Варя. Номер набрали быстро, и попал в чужую квартиру. Какая-то старушка отругала меня... — Командир шумно вздохнул. — Мне чертовски не везет. Поехал в аэропорт встречать дочь, она прилетела другим рейсом. Кстати, это было в тот день, когда вы возвращались из отпуска.
Капитан 2-го ранга скосил глаза на старпома, но у того был невозмутимый вид.
— Случайное совпадение, — вильнул глазами Покрасов.
«Врешь, дорогуша! — негодовал командир. — Я не стану у тебя выпытывать, что и как. Придет время, сам все выложишь как на духу». И вслух угрюмо заметил:
— Из многих случайностей построена наша жизнь.
— Возможно, — уклончиво согласился Покрасов.
Гаврилов прошелся по каюте.
— Тогда у меня все, Игорь Борисович. Если у вас возникнут какие вопросы, заходите, рад буду выслушать.
До самого вечера Покрасов осматривал корабль, проверял готовность боевых постов к действию в море. Пока в его душе бушевали страсти, на глаза командиру он старался не попадаться. Ему казалось, что Гаврилов понял его настроение, и не ошибся. После доклада о готовности корабля к походу он остался на ходовом мостике. Гаврилов глухо сказал:
— Сейчас будем сниматься с якоря и швартовов. Идите на ют.
— Я вас прекрасно понял, — стиснув губы, старпом торопливо сбежал вниз по трапу.
«Ястреб» несколько часов бороздил штормовое море. Над водой висела серая мгла. Волна была бешеной. Ветер крепчал. Гаврилов стоял без плаща на ходовом мостике. Все его мысли вращались вокруг загадочной подводной лодки, которую следовало обнаружить и «атаковать». Он сознавал, что маневр должен быть решительным, в противном случае лодка сама атакует сторожевой корабль.
— Не беспокойтесь, товарищ командир, — заверял его перед выходом в море мичман Демин. — Я хоть и сижу на чемодане, но свое дело сделаю на совесть.
Гаврилов тогда покровительственно улыбнулся мичману:
— Твои хлопцы не раз щекотали мне нервы.
— Молодо — зелено, Сергей Васильевич, — оправдывался Демин. — На сей раз не подведем.
Корабль изменил курс. В ходовой рубке раздавались команды вахтенного офицера. На ходовом мостике пробирало до костей. Командир «Ястреба» невольно вспомнил: «Дождик раньше, ветер вслед, жди от моря разных бед». Натянув на голову капюшон, он окликнул командира «БЧ-1»:
— Штурман, наше место?
— До Каменных братьев, справа на траверзе, три мили, — доложил лейтенант Озеров.
Гаврилов втайне гордился своим штурманом, хотя вслух об этом никому не говорил. Дело свое лейтенант Озеров знал хорошо. Впрочем, не один командир, многие знали о приверженности Озерова к своей профессии. Он ежедневно занимался сам, досконально изучая корабельные технические средства навигации, добросовестно занимался с рулевыми, штурманскими электриками. И неудивительно, что его специалисты были лучшими в бригаде. На корабле Озеров был целыми днями и ночами, редко сходил на берег, что особенно нравилось командиру. И все же однажды, когда вернулись из похода, он посоветовал штурману посмотреть в Доме офицеров спектакль Бориса Лавренева «За тех, кто в море». Озеров так и сделал, но едва кончился спектакль, поспешил на корабль. «В парк бы сходили, с девушкой познакомились», — кольнул его старпом Покрасов. Лейтенант Озеров не без иронии возразил: «Если я полюблю девушку, море перестанет меня уважать. — И серьезно добавил: — Я рассчитываю и вычерчиваю графики, которые помогут мне быстрее выдавать различные данные на главный командный пункт корабля, а времени не хватает». Начальник радиотехнической службы — РТС — капитан-лейтенант Борис Абрамов, услышавший этот разговор, не преминул подшутить над штурманом, у которого редко выигрывал партию в шахматы: «Ну, ну, Магеллан, может, и будет польза от твоих расчетов!»
Абрамов дружил с Озеровым. Бывало, играет с ним в шахматы и все допытывается, когда тот женится. «Нашему брату никак нельзя долго холостяковать, — философствовал Абрамов. — В море тяжело, возвращаешься усталый, а придешь домой, обнимет женушка, и будто в рай попал! Возьми в пример меня: сразу же после окончания училища женился. Ты же знаешь мою Люду? Сына родила, а там, глядишь, и дочурка будет...»
Штурман Озеров, как правило, отшучивался: «Любить — значит страдать, а я слабенький. Мне никак нельзя страдать. Еще Шекспир говорил, что любовь и море безбрежны. Я всегда хочу видеть свой берег, свой причал. Усек?»
Флотскую службу штурман Озеров начал с рядового матроса. Служил на пограничном корабле, с него и пошел в военно-морское училище. На вступительных экзаменах срезался по математике и получил двойку. Член приемной комиссии капитан 3-го ранга отдал ему документы и не без иронии заметил: «Поезжай, морячок, на свой корабль, тебе надо еще похлебать соленой водицы». Озеров покраснел до корней волос и как бы вскользь обмолвился, что уже и соленой водицы вдоволь похлебал, и не раз участвовал в задержании нарушителей морской границы.
— Да?! — удивился капитан 3-го ранга.
— И медалью меня наградили, — добавил матрос Озеров.
Капитан 3-го ранга снова взял документы матроса, призадумался.
— Я люблю математику. Я просто поторопился. Решал задачу не тем способом, — признался моряк. — Вот смотрите, как надо было решать. — Озеров вынул из кармана брюк помятый листок и протянул его члену приемной комиссии. — Это я потом написал... Глупо все вышло. Я очень хочу стать офицером. Клянусь...
— Пойдемте со мной к председателю приемной комиссии, — улыбнулся капитан 3-го ранга. — Постараюсь помочь.
После окончания военно-морского училища лейтенант Озеров приехал служить на Север. Гаврилову молодой офицер сразу пришелся по душе. Он однажды сказал: «Верю, что с таким штурманом мы с курса не собьемся».
Ночь прошла спокойно. Корабль неустанно утюжил серое, горбатое море. Где-то на глубине рыскала «чужая» подводная лодка. Ее во что бы то ни стало следовало обнаружить. Может быть, поэтому Гаврилов чувствовал себя скованным, отчужденным. Он стоял на мостике угрюмый, ветер хлестал ему в лицо, но он этого не замечал, ибо всецело был поглощен подводной лодкой.
«Ястреб» неуклюже, словно раненый кит, переваливался с волны на волну. Когда корабль покатился вправо, Гаврилов бросил суровый взгляд на вахтенного офицера:
— Точно держать на румбе!
— Есть! — торопливо отозвался вахтенный офицер.
Острова остались далеко за кормой. И хотя перед командиром «Ястреба» сейчас стояла совершенно другая задача, из его головы не выходил разговор с генералом Сергеевым. «Я понимаю, в период учений главным объектом для вас будет подводная лодка. Буду надеяться, если чужое судно появится в районе Каменных братьев, вы организуете наблюдение за ним. Выбор пал на «Ястреб» не случайно. Есть у вас, Сергей Васильевич, настоящая морская хватка».
Корабль упруго резал тугие волны. Медленно и как-то убаюкивающе текло время. Гаврилов, находясь и в море, умел ждать. Он, видимо, не сумел бы ответить на вопрос, чем влечет его море, но наверняка знал, что надлежит ему делать. И это было главным для него. Хотя ему порой и не везло в противолодочном дозоре, но он всегда полагался лишь на себя, на свое умение и опыт. И все же почему до сих пор молчат акустики, хотя по расчетам лодка должна быть где-то поблизости?
— Что слышно? — спросил наконец командир вахтенного акустика матроса Климова.
— Горизонт чист, целей нет, — последовал ответ.
«Как бы лодка не перехитрила нас», — подумал Гаврилов, глядя на старпома. А тот молча смотрел на зыбкое море. Корабль периодически носом зарывался в волну, и она гуляла по палубе, за кормой оставался пенный шлейф, при крене сторожевик ватервейсом черпал воду.
— О чем задумались, Игорь Борисович? — поинтересовался Гаврилов.
— Меня тоже волнует лодка.
Голос Покрасова прозвучал уверенно, словно он отдавал приказ, но Гаврилов уловил в нем излишнюю самонадеянность, о чем не замедлил тут же сказать. Старпом мог бы обидеться, но свой ответ он свел к шутке:
— Я как краб ищу свою добычу, но из норы не вылезаю — из нее лучше вести наблюдение.
Покрасов, находясь на ходовом мостике, весь был поглощен наблюдением моря, окружающей обстановки. Казалось, он поминутно ждал от него сюрприза, и поэтому был насторожен, сдержан в своих эмоциях и чувствах. Вот и сейчас, едва корабль покатился влево, он тут же сделал замечание рулевому. Гаврилов про себя отметил: есть у старпома морская хватка.
— В этих местах я воевал, — сказал Гаврилов, приглядываясь к скалистым берегам. — Ох доставалось нам!