— Куда?
— В город.
У гостиницы «Арктика» он велел шоферу остановить машину и заторопился к телефону-автомату. Набрал номер кабинета Сергеева.
— Это я, Иван Васильевич, — сказал негромко. — Ирина Васильевна не знает, кто этот человек на фото. Она никогда его не видела. Что? Повторите, пожалуйста, не понял... Так, ясно. Еду в управление...
Сергееву было над чем задуматься. Когда капитан Алентьев докладывал ему о своей встрече с Барсом, раздался звонок из Москвы. Оттуда сообщили, что рулевой Петрас Грейчус года три тому назад утонул в реке. На рассвете в субботу он уехал в лес за грибами, но домой так и не вернулся. На пятый день его труп нашли у берега. Грейчус был в кожаном пальто, в сапогах, в кармане брюк обнаружили деньги, а вот паспорта при нем не оказалось.
— Убрали, значит, настоящего Грейчуса, — молвил Сергеев, положив трубку. — А под его маской скрывается какой-то Гельмут. Но как его фамилия, Ганс Вернер не знает. При встрече с Барсом скажите ему об этом.
— И еще новость, — заговорил капитан Алентьев, — стало известно, что Грейчус вчера опять встречался с главбухом, они сидели в пивной и о чем-то оживленно беседовали. Барс их видел. Сегодня утром Грейчус попросил брата Феклы Тарасовой Андрея сходить с ним на катере на остров Талый. Туда, где они были несколько дней тому назад...
Сергеев стоял у окна. Запрокинув голову назад, он о чем-то сосредоточенно думал. Потом обернулся к Алентьеву:
— Итак, Горбань едет в Москву, а Грейчус остается здесь? — спросил он.
— Да. Барс уверен, что так оно и будет.
«Если Грейчус остается здесь, то должен остаться и Барс, — размышлял генерал. — Тогда кого послать в Москву? Надо ведь и в дороге наблюдать за главбухом, может, он с кем-нибудь будет встречаться. Но кого послать? Может, Кошкина? Впрочем, нельзя — Горбань его знает и, если увидит, насторожится. Тогда кого?..»
Словно угадав его мысли, Алентьев спросил:
— Вы решили, кто поедет «сопровождать» главбуха?
Генерал ответил не сразу. Алентьева он знал как пылкого, смелого чекиста, готового отправиться куда угодно, хоть на край света, если это надо. «Пока я холостой, могу летать по стране как птица, — говорил он как-то. — А женюсь, буду дома по вечерам сына нянчить».
Сергеев подошел к столу, сел. Глядя на капитана, спросил:
— Ты когда женишься, Дмитрий? Пора тебе семьей обзавестись. Я говорю с тобой как с родным сыном...
«Чего это он о своем сыне заговорил? — подумал Алентьев. — Чего ради ворошить прошлое?»
— Вы имеете в виду своего Сашу? — спросил капитан.
— Его, Дима... — Генерал встал из-за стола и снова подошел к окну. — Сегодня ровно пять лет, как его не стало... Сижу вот в кабинете, боюсь идти домой. Мария небось снова станет вспоминать. Едва услышит его имя и — в слезы. Ну, что тут поделаешь? Да и не привык я к женским слезам, выворачивают они мне душу.
Помолчали. Потом Алентьев спросил:
— Сколько ему было бы лет?
— Как и тебе, двадцать семь...
— Умер в море?
— В госпитале... Сутки всего и жил... В тот день я допоздна сидел в кабинете. И вдруг — звонок начальника штаба флота. Уже не помню, что он мне говорил, одно врезалось в память: «Ваш сын в тяжелом состоянии доставлен в госпиталь. Приезжайте». Я пулей выскочил во двор, сел в машину... На ходу сбросил шинель, фуражку, и — в палату. Саша лежал на койке бледный, как полотно. И тихо стонал. Сестра что-то делала у тумбочки. Я тихо прикрыл за собой дверь и едва выдавил: «Саша, это я — отец!» Он встрепенулся, глаза заблестели, но тут же огонек в них погас. Я сел у койки, взял его руку, она была холодной, как кусок льда. Он тихо сказал: «И все же я, отец, спас ребят». Поначалу я не понял, кого он спас, не знал я, что случилось на корабле. Потом уже, когда поехал к военным морякам, поговорил с командиром, и мне стала ясна картина.
— Что, корабль налетел на подводные камни? — спросил Алентьев.
— Нет, Дмитрий, дело похуже... Ты молод еще, на флоте не служил и не знаешь, что такое водолаз. Саша был отличным водолазом-глубоководником. Помнишь, я как-то говорил, что медалью «За отвагу» его наградили. Так вот слушай... Случилось все ночью. В штаб флота поступило тревожное донесение — одна наша подводная лодка в назначенное время не всплыла в заданном районе. По боевой тревоге спасатель «Нептун» вышел в море. На рассвете прибыл в заданную точку, и сразу же на воде обнаружили буй на тонком металлическом тросе-буйрепе. Подключили к нему телефон. Командир сообщил, что потерпевшая «аварию» лодка лежит на грунте и всплыть не может. Воздуха у подводников оставалось в обрез, и надо было срочно подать на лодку воздушный шланг. Саша вызвался первым идти на грунт. Он был отчаянный, смелый. Собирался учиться на офицера, уже и документы оформил. Мы с Марией одобрили его выбор, правда, сестра отговаривала, просила не идти в водолазы. Но ты же знаешь, тот, кто отчаянный, и дело себе ищет опасное... Так вот, Саша спустился на глубину. Время пребывания его под водой истекло, хотя шланг к лодке он доставил, но подсоединить не успел. Доложил наверх, что, мол, чувствует себя хорошо, прошу еще минут пять. И точно, шланг Саша подсоединил к коробке на лодке, но, когда сходил с палубы, сорвался, заскользил вниз... Попросил срочно поднимать его наверх, не хватает воздуха... Ну, а глубина — несколько десятков метров! Словом, беда свалилась на сына неожиданно... Выяснилось, что шлемом он ударился о борт и повредил головной клапан, поэтому плохо стравливался воздух. А когда его поднимали наверх по-аварийному, прибавилась еще и кессонная болезнь. Словом, отравился Саша... Я часто бываю на «Нептуне». Там есть пост Героя. Ребята помнят Сашу... — Сергеев помолчал. — А знаешь, о чем говорил мне сын там, в госпитале? Он просил меня передать его девушке Люсе, что любит ее и, как только вылечится, женится на ней. Но спасти его так и не удалось.
— А что Люся?
— Она очень плакала, когда Сашу хоронили, — генерал достал сигареты и закурил. — Ужасно это, хоронить родного сына. Нет, тебе этого, Дмитрий, не понять... Ну, а потом, через год, Люся вышла замуж, у нее уже трехлетняя дочурка. Живет в Киеве, туда перевели мужа, он у нее летчик. В день свадьбы она приехала на Сашину могилу и положила букет цветов. Она очень его любила. Но жизнь берет свое...
Когда Алентьев ушел, Сергеев взял трубку телефона и набрал нужный номер. Ему ответил Федор Васильевич. Коротко доложив генералу о ходе операции, Сергеев сказал, что завтра Горбань выезжает.
— А груз он взял?
Сергеев ответил, что сегодня должен взять, ибо этот груз имеет самое непосредственное отношение к оборонному объекту. Сергеев хотел было уже положить трубку, как Федор Васильевич добавил:
— Да, мои сотрудники вылетают сегодня на Север. Возможно, позже и сам я загляну к вам.
Сергеев положил трубку и задумался. Видно, дело серьезное, если сам Федор Васильевич подключился. Он взглянул на часы. Вот-вот прибудет Кошкин. Надо бы чаю выпить. И тут же новая мысль обожгла его — где скрывается Старик? В ориентировке Москвы сообщалось, что, по некоторым сведениям, Старик днями прибыл в Советский Союз в качестве туриста. Сергееву предписывалось принять все меры, исключающие возможность ухода Старика за рубеж морем.
«Надо еще поговорить с Гансом Вернером, — подумал Сергеев. — Не верится, чтобы он не знал, кто такой Старик и где он бросил якорь». Он позвонил по внутреннему телефону своему заместителю.
— Срочно ко мне Ганса.
Вернера через минуту ввели в кабинет. На лице недоумение, немой вопрос, мол, зачем меня снова вызвали, я же все сказал.
— Вы кое-что нам не договорили, — с улыбкой заметил генерал и, достав сигары, предложил Гансу закурить.
Вернер весь напрягся, но ничто не дрогнуло в его лице, с которого Сергеев не спускал глаз. Переводил по-немецки заместитель генерала, коренастый, с сединами полковник, и он заметил, что Ганс держит себя настороженно.
— Вы говорили, что не хотите быть на месте шпиона Пауэрса, — заговорил генерал. — И все же я хотел бы сказать вам о том, какую речь произнес этот шпион в своем последнем слове на судебном процессе. — Сергеев раскрыл записную книжку, нашел нужную страницу и прочитал: — «Я сознаю, что совершил тягчайшее преступление и заслужил за него наказание. Я прошу суд взвесить все обстоятельства и принять во внимание не только тот факт, что я совершил преступление, но также и обстоятельства, побудившие меня к этому. Я также прошу суд принять во внимание тот факт, что никакая секретная информация не достигла своего назначения. Все эти сведения оказались в руках советских властей. Я сознаю, что русские люди считают меня врагом. Я могу это понять. Но я хотел бы подчеркнуть тот факт, что лично я не питаю и никогда не питал никакой вражды к русским людям. Я обращаюсь к суду с просьбой судить меня не как врага, а как человека, который не являлся личным врагом русских людей, человека, который никогда еще не представал перед судом ни по каким обвинениям и который глубоко осознал свою вину, сожалеет о ней и глубоко раскаивается». Вы поняли? — спросил генерал, когда прочел исповедь Пауэрса.
— Да, господин русский генерал, я прекрасно все понял, — ответил Ганс. Голос его звучал твердо, решительно, чувствовалось, что он говорил искренне, правдиво. — Что вы хотите еще спросить?
— Я хочу, чтобы вы помогли нам, — Сергеев сделал паузу. — Вы говорили, что кто-то должен прийти к гроту за снаряжением, которое находится в полиэтиленовой сумке?
— Да, я говорил, и это правда, — подтвердил Ганс.
— Тогда вместе с вами мы проедем на остров и вы спрячете там сумку, как было условлено с вашим шефом, идет?
— Я согласен, — ответил Ганс. — У вас все?
— Нет, — Сергеев стоял у стола, но вот он вышел, зачем-то посмотрел в окно, потом подошел к Гансу. — Скажите, как имя агента, который скрывается под кличкой Старик? Нам уже известно, что недавно он прибыл в нашу страну в качестве туриста... — генерал сделал паузу, давая возможность Вернеру осмыслить сказанное. — Мы задержим его, в этом можете быть уверены, но нам хотелось бы сделать это раньше.