— Иди, голубчик, иди, — отозвался Гаврилов, нетерпеливо поглядывая в бинокль на судно.
В каюте ветерана не было, наверное, куда-то ушел, и от этой мысли на душе у Покрасова заскребло. Он и сам не знал, чем объяснить это беспокойство. Хотел было уже идти на палубу, но тут в каюту вошел ветеран.
— Кого вы задержали? — спросил он.
— Нарушителя границы, — сухо ответил Покрасов. — Пока я не знаю, откуда он пришел, но этот человек, который выдает себя за иностранца, наверняка наш враг. Вам, ветерану, я могу это сказать.
— Спасибо за доверие, — гость робко улыбнулся. — А он мог стрелять?
— Нет, оружия при нем не нашли. Но я уверен, что он — враг, — вновь повторил старпом и добавил: — Я снова на катере ухожу на судно, вернусь скоро, так что не обессудьте...
«Отличный парень», — с грустью подумал о Покрасове ветеран.
Вернулся Покрасов примерно через час. Веселый и добродушный вошел в каюту.
— Нашли рыбу в трюме, так что иностранца пришлось задержать, отконвоируем судно в порт, а там разберутся, почему ловили рыбу в экономической зоне СССР. — Он налил из графина стакан воды, выпил одним залпом. — Устал чертовски! Ну, а как вы тут? Небось тоже устали, Борис Петрович? — участливо спросил он.
Ветеран посмотрел на старпома спокойно и ласково.
— У меня щемит сердце... — Он тоже налил себе из графина в стакан воды и выпил. — У тебя никогда не щемит сердце?
— Иногда бывает... — признался Покрасов и как мальчишка покраснел. — Скоро вернемся в бухту. Офицеры сойдут на берег, а я буду сидеть на корабле.
— А чего? — удивился ветеран. — Иди и ты на берег. И я с тобой пройдусь, если не возражаешь.
— Сегодня не могу сойти на берег, — взгрустнул старпом. — В Корабельном уставе записано, что частое оставление корабля старшим помощником несовместимо с должным исполнением им своих ответственных обязанностей. Вот в чем загвоздка. В прошлый раз перед выходом в море я сходил на берег, теперь очередь командира. — Покрасов сделал паузу. — Ладно, располагайтесь здесь без меня. Ужинать вас пригласят в кают-компанию, я уже распорядился. Видимо, утром будем на базе. А потом, если самочувствие вам позволит, проведем встречу с моряками. Им интересно будет вас послушать. Замполит Лавров, наверное, уже просил об этом?
— Просил... — тихо отозвался ветеран.
— Вот, вот, морякам будет интересно послушать вас, — повторил старпом.
«Им-то, может, и интересно, а вот тебе вряд ли», — усмехнулся в душе ветеран. А вслух сказал с напускным равнодушием, хотя сердце у него все еще ныло.
— Добро, Игорек, иди по своим делам, а я сяду письмо писать. Да, послушай, — спохватился он, — мне тут командир про твою семью рассказывал. Что, дочурка разве не с тобой?
— У бабушки.
— Почему?
— Так жизнь сложилась... — нехотя отозвался Покрасов, застегивая на кителе пуговицы. — Если честно, Борис Петрович, то я не хотел матери оставлять дочурку. В последнее время у нас с ней сложились натянутые отношения.
— Что, обидела тебя? — спросил ветеран.
— Она что-то от меня скрывает...
— Ты о чем? — с дрожью в голосе спросил Борис Петрович. Лицо его от света лампочки стало каменным, каким-то застывшим.
— Про отца я... — Покрасов сел рядом. — Понимаете, ушел он на войну и как в воду канул. Опять же мать знает, что воевал он храбро, а вот письма его она почему-то не сохранила, нет даже его фотокарточки, о чем уже говорил вам. Я верю ей, что воевал мой отец геройски, но этого мне мало. Я хочу знать, какой он, какие у него глаза, лицо и вообще что он был за человек. Скажите, имею я на это право?
— Имеешь... — едва выдохнул ветеран.
А Покрасов продолжал:
— Я подозреваю другое — не бросил ли нас отец, когда я был совсем маленьким? Ведь она и слышать о нем не хочет. И замуж вышла сразу же после войны. Правда, отчим тоже фронтовик, относился ко мне как родной отец, и все же он не родной отец. Вы... Вы понимаете?
— Еще как понимаю. Ну, а если и вправду твой отец, герой-фронтовик, бросил твою мать, не вернулся к ней после войны, тогда что?
На лице Покрасова появилась такая улыбка, от которой на ветерана повеяло холодом.
— Какой же он тогда герой-фронтовик, если бросил жену и ребенка? Это же сродни предательству.
У ветерана что-то вскипело, смешалось в груди, будто глотнул кипяток.
— Круто берешь, Игорь. Бывает ведь и так, что отец бросает семью не по своей воле.
— А по чьей же воле? — В голосе Покрасова прозвучали издевательские нотки.
— Жизнь так распорядилась. — Он немного помедлил, потом продолжал: — У войны свои законы, своя мера совести. Думаешь, твоему отцу было легко воевать? Разве собой он не рисковал? Мать не зря сказала тебе, что воевал твой отец геройски, а это уже немало. Смерть, должно быть, не раз ходила рядом с ним. Как фронтовик, скажу тебе, что на войне порой от крови рябило в глазах...
— Подлость, Борис Петрович, не оправдаешь никаким количеством благородных поступков, — твердо возразил старпом. — У нее нет морали, нет своего лица, а есть маска. Вот вы заговорили о моем отце. Я и мысли не допускаю, что мой отец свои геройские дела совершал ради славы. Он, как и миллионы других, честно выполнял свой воинский долг. Я тоже стараюсь быть таким. Правда, на фронте во много раз тяжелее и опаснее, чем в мирные дни. Но и теперь у нас бывают потери. Я уже говорил вам, что лазутчик убил матроса Климова. А мог он застрелить и меня, и командира, словом, любого. Да, нелегко нам порой приходится. — После паузы Покрасов продолжал: — Я много лет ищу тех, кто знал моего отца. Познакомился с ветеранами. Это — достойные люди, одни из них служили с моим отцом на одном корабле, тонули вместе с ним в сорок четвертом году...
— Где тонули? — прервал его ветеран.
— В Карском море. А что?
— Так... — смутился Борис Петрович. — Продолжай, я слушаю... — у ветерана побелело лицо, он наклонил голову, чтобы Покрасов этого не заметил.
— Их корабль конвоировал транспорт «Марина Раскова». И когда гитлеровская подводная лодка торпедировала его, они поспешили на помощь людям. Ну и сами угодили под торпеду...
— Игорь, — прервал его ветеран, — ты иди к командиру, а я посижу один. Понимаешь, письмо тут одно надо сочинить...
Покрасов пристально на него посмотрел, предложил дать ему валидол, но ветеран презрительно-насмешливо улыбнулся:
— Не надо, голубок, не надо, валидол побереги для матери. Она у тебя сердечница... — И, взглянув ему в лицо, добавил: — Иди, товарищ Покрасов, на мостик. Там тебя ждет командир. А я тут один посижу. Иди, ладно?..
Со смешанным чувством поднялся Покрасов на ходовой мостик. Какая-то неясная тревога звучала в разговоре ветерана, и голос его, и лицо, и жесты — все было чужим, каким-то неестественным; это тронуло старпома, но он не знал, чем помочь ветерану. Да и нужна ли ему помощь? Побыл тут два дня, завтра сядет на самолет — и прощай Север. Нет, подумал сейчас старпом о ветеране, если он сразу же после войны ушел с моря, значит, оно ему было не в радость. «И все же душевность в нем есть, видно, многое он повидал в своей жизни», — невольно подумал Покрасов.
Над морем сгущались сумерки, ветер дул порывами и к рассвету, должно быть, задует посильней. На горизонте проплыл белый огонек, видно, рыболовное судно. Командир стоял у прожектора, о чем-то задумавшись. Услышав за спиной торопливые шаги, он не обернулся. И только когда старпом доложил о своем прибытии, он коротко бросил:
— Идем в бухту, так что поздно мне отдыхать.
— Ясно, — отозвался Покрасов. — Что прикажете мне делать? Я ведь прибыл подменить вас.
— Вы — старпом, Игорь Борисович, и все, что делается на корабле, касается вас, — строго, но без назидания заметил командир. — Не забыли, как записано в Корабельном уставе? Во время похода старпом должен быть осведомлен о всех обстоятельствах плавания. И еще там сказано, — продолжал капитан 2-го ранга, — что старший помощник должен быть готов в любой момент заменить командира корабля. Вот так, Игорь Борисович. Вы готовы к этому?
— Пожалуйста, Сергей Васильевич, идите отдыхать, я буду нести командирскую вахту хоть до утра. Нарушитель задержан, так что задачу «Ястреб» выполнил.
Гаврилов насмешливо скосил на него глаза:
— Я не о подмене веду речь...
— Тогда я вас не понял, — смутился старпом.
— Вернемся на базу, и может случиться так, что я с «Ястреба» уйду, — тихо обронил командир. — Желал бы ты мне добра на новой должности? Или хочешь, чтобы я набил себе шишек?
Покрасов слушал командира и никак не мог понять, к чему он клонит. Неужели Гаврилов и вправду уходит с корабля? Тогда кто же станет его преемником? «Найдет человека, а меня Гаврилов на эту должность не станет рекомендовать», — взгрустнул он.
— Я, Сергей Васильевич, никому зла не желаю, а тем более вам, — сдержанно заговорил старпом. — Конечно, опыта у меня еще недостаточно, и я благодарен вам за помощь, которую вы оказали мне. И все же я твердо решил уйти с корабля. Пусть любой корабль, только не «Ястреб».
— Ты все обижаешься за своего отца? — хмуро спросил Гаврилов.
— Нет, — признался старпом. — Еще вчера мог обижаться, но только не теперь. Варя, вот кто причина. Она ваша дочь, и я...
— Хватит, — резко оборвал его командир. — О Варе дома потолкуем. А здесь давайте думать о службе...
«Сразу полез в пузырь», — обиделся в душе старпом, но командиру ничего не сказал. Ему хотелось знать, куда он собирается уходить, но спросить так и не решился. После недолгой паузы Гаврилов заговорил о ветеране:
— Как он, не скучает?
Покрасов нехотя, с едва скрываемым разочарованием, ответил:
— Все хорошо. Правда, любит пофилософствовать...
— О море или о службе?
— О семье, о детях, — усмехнулся Покрасов. — Я рассказал ему о своем отце, так он пристал ко мне: где отец воевал, что я узнал о нем и прочее. Даже защищать его начал, хотя, как и я, в глаза ни разу его не видел. Вообще, эти ветераны любят покрасоваться, как же, они воевали! И еще, гость наш какой-то задумчивый. Видно, судьба ему выпала нелегкая. А воевал он здорово!