Темницки успокаивала его, говоря, что это нормально и со временем все восстановится, личность полностью сохранна. Хотя от ее расспросов Нуарэ каждый раз чувствовал себя безнадежным идиотом, неспособным сложить два и два без калькулятора и самостоятельно застегнуть штаны. Как только Вонг ее выдерживает едва ли не каждый день? Видимо, на фоне прочих деятелей, которые когда-либо им занимались, Темницки еще ничего.
Вонг, кстати, однажды заходил проведать. Оказалось, он сам лежал чуть ли не в соседней палате. Получил очередь, прикрывая отход к кораблю. Сейчас Вонг все еще предпочитал держаться поближе к стене, но на ногах стоял твердо. Нуарэ даже позавидовал – сам он на тот момент даже вставать не пробовал. Едва ли не впервые за все время их знакомства на лице Вонга отразилось что-то похожее на радость.
– Я был уверен, что вы погибли, – сказал он. «Я сам был в этом уверен», – подумал Нуарэ, но вслух говорить не стал. Вонг, кажется, и не ждал ответа – после небольшой паузы он продолжил:
– Зря вы меня оттолкнули, коммандер. Этот момент я еще помню. Засаду я видел и мог бы ликвидировать, но они среагировали на вас.
– Как знать… – неопределенно ответил Нуарэ. Не мог же он сказать Вонгу, что как раз и хотел вызвать огонь на себя и вообще живым возвращаться не собирался. Уж если даже Темницки слова не сказала на эту тему, хотя кому, как не ей, понимать, как было дело.
Вонг пристально смотрел на него. Он чуял малейшую недосказанность. Нет, они с Темницки точно друг друга стоят. И Нуарэ сказал:
– Я сам еще до конца не понял, что остался жив.
В ответ Вонг лишь прищурился со своим характерным видом «что-то здесь не то, но не стану вмешиваться». Тут очень кстати появилась Зои Крэнстон, высказала Вонгу все, что она думала о визитах к соседям в его состоянии, и он исчез. До своей выписки больше не появлялся. Впрочем, Нуарэ было не до него и ни до чего другого. Дел и так хватало – заново учиться принимать обычную пищу, вставать, одеваться, ходить… одним словом, жить. Хотя с этим действительно были проблемы. Нет, реабилитация шла быстро, насколько это возможно, ведь Нуарэ был молод и всегда отличался железным здоровьем. И в занятия он вкладывал не меньше энергии, чем в космофлотские тренировки. В конце концов, это неплохо отвлекало от мыслей, что с вернувшейся жизнью делать. Тот влюбленный псих все-таки погиб на Маринеске, и кто теперь живет вместо него – было не вполне понятно. И зачем живет – тоже.
Нуарэ врезал кулаком по койке, не без удовлетворения отметив, что сила в мышцы уже возвращается. Это что вообще за настроения? В его жизнь вложился весь его экипаж и весь этот госпиталь. Республика потратила огромные деньги, чтобы он, коммандер Рафаэль Нуарэ, мог вернуться на службу. Нуарэ умеют быть благодарными. Ему вернули жизнь – значит, теперь она принадлежит Республике. Впрочем, можно подумать, что когда-то было иначе.
Но время шло. Сил прибавлялось, реабилитация уже не занимала все свободное от сна и еды время, и к коммандеру стала подкрадываться главная беда выздоравливающих – скука. А вместе с ней грозили вернуться и ненужные размышления. И когда доктор Крэнстон стала выговаривать пациенту, что он чрезмерно утомляет себя занятиями, Нуарэ честно признался, что умирает от скуки. Зои с улыбкой покачала головой:
– Нет-нет! Надо срочно принимать меры. А то не для того вытаскивали, чтобы пациент потом со скуки помер!
Посоветовавшись с Темницки и не найдя препятствий, Зои разрешила Нуарэ сколько угодно пользоваться дата-планшетом («Но без ущерба для времени сна!» – добавила она с привычной строгостью). И вот коммандер валялся в постели, поскольку прогулки по внутреннему дворику и занятия в бассейне вымотали даже его, и лениво листал все попадавшиеся в сети сомбрийские газеты. Подписался даже на какую-то светскую хронику, мысленно усмехаясь, до чего может довести информационный голод.
Хроника была довольно однообразна. Скандалы тут, скандалы там. Фронтмен какой-то там рок-группы снова напился и орал националистические лозунги. В чем-то Нуарэ даже ему завидовал – он бы сам с огромным удовольствием напился и что-нибудь орал, но в ближайшее время напиться ему светило только травяным чаем тщательно выверенного состава. Сериал «Капитан Макдугал спасает Галактику» продлен на тринадцатый сезон. Рафаэля передернуло – он затруднялся представить, кто способен смотреть этот бред в таких количествах. Какой-то мелкий чиновник в мэрии Тандервилля напился и орал про мир с Террой, в итоге лишился работы. Поделом. «Этуаль верт» почти закончили запись нового альбома, выход которого был отложен из-за трагических событий на Маринеске. Фронтмен группы… что, тоже напился и орал? Нет, слава солнцу, просто сказал, что в альбом войдет новая песня, посвященная национальным героям. К рок-музыке Нуарэ был довольно равнодушен, а вот Эрику, наверное, стоит показать. Вроде он их любит.
Дальше никто не напивался и не орал, просто шли подробности про жизнь неизвестных Нуарэ звезд, в том числе и довольно личные. Кто заключил семейный союз, кто расторг, кто родил, кого родил… спасибо, что не как родил. «Далась мне эта хроника!» – проворчал Нуарэ. Его внимание привлекла фотография довольно красивой брюнетки с карими глазами. Как гласила заметка, это была некая оперная дива, которая на днях заключила семейный союз. «О своем избраннике госпожа Андриотти так и не сообщила, лишь сказала, что это абсолютно не публичный человек». Дальше репортер понес какую-то чушь о запретной любви, в том смысле, что эта самая дива – терранка по происхождению, а в свете последних событий это не каждой семье понравится. «Она, в конце концов, оперная певица, а не солдат», – буркнул про себя Нуарэ. Если в каждом шпиона видеть, Сомбра станет не лучше Терры. Вроде бы была в докосмической истории какая-то танцовщица, которая шпионила, а может, ее просто подозревали… Словом, дело темное. И где та танцовщица, а где сегодняшняя Сомбра.
Вошла Зои, дежурившая в ночную смену. Присев у койки, она увидела экран планшета.
– Правильно, что Флёр никому ничего не говорит. А то газетчики бы устроили.
– Вы знакомы?
– Была на праздновании, – спокойно сказала Зои. – Ну много кто из экипажа «Сирокко» был.
– Эээ… Кто-то из наших женился? – Нуарэ чувствовал себя кретином, и за старомодное словечко, и за то, что никак не мог понять, при чем тут одно к другому. Кажется, Темницки его все же переоценила.
– Не знаю, уместно ли это слово, если речь идет о докторе Картье, – невозмутимо и так же тепло ответила Зои. – Она все-таки женщина… Коммандер? Коммандер, да что же с вами такое? Вот была же у меня мысль, что вам еще рано читать! Ну-ка убирайте планшет и спать немедленно! Здоровы же вы пугать!
Похоже, Нуарэ и впрямь выглядел не лучшим образом, потому что Зои отобрала у него планшет, молниеносно сбегала за успокоительным, заставила выпить и только тогда ушла. «Все, поставлю ограниченный доступ, раз так реагируете!» – донеслось уже из коридора.
Нуарэ откинулся на подушку. Сердце выскакивало из груди, голова кружилась. Желание напиться и орать зашкалило. И даже не от того, что Габриэль потеряна для него навсегда – Рафаэлю это стало ясно еще на Эниме, он окончательно перестал бы уважать себя, если бы сделал в ее сторону хоть одно движение. Куда сильнее было осознание собственного космического идиотизма. Будь Нуарэ у себя дома и здоров – надрался бы похуже, чем после Леханы, и перебрал бы весь словарный запас сержанта Карреры. Но ночью в больничной палате оставалось только сдавленно рычать в подушку.
Все встало на свои места. Это не он что-то делал не так. Это не Габриэль не оценила его по достоинству. А Деверо тем более ни при чем. Просто ее интересуют не мужчины, а женщины. «Рафаэль Нуарэ, ты сомбриец или терранский докосмический сушеный хрен?!». Для любого сомбрийца нормально спросить собеседника о предпочтениях, даже если это не потенциальный партнер, и нормально дать честный ответ. И если бы Нуарэ не носился два года со своей влюбленностью, а сразу задал бы этот вопрос – скорее всего, даже сдержанная Габриэль не стала бы отмалчиваться, и все стало бы ясно. Так почему? Нуарэ знал ответ, но не решался произнести его даже мысленно. Он боялся. Как мальчишка, боялся, что все окажется именно так. И предпочел ничего не знать и надеяться. И сам собой возник второй вопрос: если он, вроде бы безумно влюбленный, не удосужился даже выяснить, какой ориентации его избранница – знает ли он о ней вообще хоть что-то, кроме данных из личного дела? В кого и во что он, собственно, влюблен?
– Рафаэль Нуарэ, – произнес коммандер вслух, обращаясь к своему отражению в окне, – ты был клиническим идиотом!
10.
Когда Асахиро не был занят на службе, он нередко встречал Зои после ночных смен. Вот и сейчас он дожидался ее в парке при госпитале.
– Я не стал брать флаер. Погода хорошая – пройдемся? Или ты устала?
– Да нет, смена спокойная, – действительно, ничего серьезнее переволновавшегося Нуарэ не произошло, да и коммандер вскоре заснул. – Пойдем.
Они не спеша шли по еще пустым улицам и разговаривали. В основном вспоминали недавнюю свадьбу Габриэль, тем более что еще и коммандер со своей светской хроникой напомнил. На самой церемонии Зои не присутствовала, там был Асахиро, которого Габи позвала в свидетели вместе с Враноффски. Со стороны Флёр свидетелями были, конечно, Леон и Жан. А вот на вечеринку собрался, действительно, чуть не весь экипаж «Сирокко». И, совершенно неожиданно, в гости заглянул Шейно из «Этуаль Верт». Эжени была в восторге – как оказалось, стараниями Эрика Нуарэ она успела полюбить эту группу. Шейно обещал, что она первой узнает о презентации альбома.
А еще в тот день Деверо объявил о своей помолвке с Эжени. С семейным союзом они решили не торопиться, так как Эжени еще только на первом курсе. Впрочем, если судить по их сияющим взглядам друг на друга – вряд ли они будут ждать очень долго. Сообщение встретили аплодисментами, а Габи от души обняла обоих. Кстати, Деверо подарил Габриэль целую стопку ее портретов, которые он рисовал в разное время. И очень смущался, что не сделал этого раньше.