Эрик Нуарэ как раз выходил из Академии после экзамена, когда его комм-линк завибрировал. «На всякий случай напоминаю, что меня давно выписали, так что можешь все-таки попытаться свернуть мне шею, как обещал». Подпись на экран не поместилась, но и так было понятно, что это Снайпер. Писать Эрику не хотелось, он нажал на голосовой вызов.
– Издеваешься, да? – поинтересовался он вместо приветствия.
– Нисколько. Я давно говорил, что у тебя все задатки. Так все-таки?
– Я последний экзамен сдал. Готов хоть сейчас.
– Ты знаешь мой адрес, – и сигнал отбоя. Впрочем, к такой манере общаться Эрик уже привык.
День выдался холодным, но ясным, и в такую погоду Снайпер предпочитал проводить тренировки где-нибудь на воздухе. Вот и сейчас Эрик пересчитал собой, кажется, все неровности полянки в парке неподалеку от дома Враноффски. Да, насчет «шею сверну» он точно высказался опрометчиво. Но, свет дневной, это было, кажется, еще летом!
– Ты что, помнишь вообще все, что тебе ляпнули? – спросил Эрик, в очередной раз поднимаясь и отряхиваясь.
– Иначе не умею, – пожал плечами Снайпер. – Продолжаем. Неплохо справляешься.
После тренировки они сидели в его комнате на верхнем этаже и пили чай. Самый настоящий, с Маринеска. Эрик сначала хотел отказаться, но вовремя себя одернул. Планета не виновата в том, что на ней творят терране. Чайный куст в этом тем более не виноват. Да и творить эти самые терране там уже ничего не будут. А чай вкусный.
Обычно неразговорчивый Снайпер в этот раз был сам на себя не похож. Впрочем, ему было о чем рассказать – в отряд Карреры, лишившийся на Маринеске половины состава, пришло пополнение. «И Алла», – добавил он с усмешкой. Да, одним из семи новичков была девушка. Женщин в космофлоте хватало, но в ударных группах они были редкостью. По описанию Снайпера Эрик понял, что пару раз встречал эту самую Аллу – и да, она у Карреры будет на своем месте. Высокая, по-мужски широкоплечая, с белокурой косой, на тренировках убранной в тяжелый узел, она первым делом вышла на спарринг с самим сержантом.
– Каррера взревел, что над ним издеваются и как будто ему меня мало, и качественно вытер ею пол. Алла, впрочем, осталась довольна. Кое-кого из наших, наоборот, вываляла она сама. Потом вышла на меня. Было интересно.
Эрик уважительно кивнул – «интересно» для Снайпера означало очень серьезного оппонента.
– А после тренировки, – продолжал Снайпер, – Алла попросила меня задержаться и еще раз кое-что показать. Мигель попытался сострить и получил в ухо. В итоге остались оба. Могут быть хорошим тандемом, не позавидую тому, кто будет иметь с ними дело. Я против них держусь, но это я.
Повисла пауза.
– Кстати, – сказал Эрик, хотя это было совсем не кстати, – послезавтра же презентация «Этуаль верт»! И Ален Шейно прямо лично мне прислал приглашение! И Эжени тоже!
Лицо Снайпера не выразило ничего. Эрик чуть замялся.
– В общем, они… ну… это отличная группа. И поскольку у них в новом альбоме песня про… недавние события, Шейно обещал проходку любому с «Сирокко», кто захочет прийти. Пошли с нами, а? Там и все ребята будут, с которыми в Клэр-Фонтэн…
Эрик не успел договорить – Снайпер жестом оборвал его.
– Спасибо, но нет. Ты же знаешь, я в целом равнодушен к музыке. Асахиро вот мог бы пойти, но они с Зои, насколько я знаю, на Ракуэне. Удачно вам провести время.
Весь его вид говорил, что развивать тему он не собирается. Эрик только вздохнул. Но уж Рафаэля он туда затащит!
Эрику повезло – к брату как раз зашел Леон Эрнандес с какими-то служебными вопросами. Это даже хорошо, а то Раф, кажется, уже мхом оброс от сидения дома. К тому же Леон любит музыку, вдвоем уговаривать удобнее.
– Вы пойдете? – спросил Эрик.
– Конечно! – воскликнул Леон. – Хотя, признаться, немного боюсь.
– Я тоже, – вздохнул Эрик.
Рафаэль, слышавший разговор, вопросительно поднял бровь. Леон коротко объяснил ему про новую песню.
– Вы же понимаете, коммандер, одно дело – когда поют про кого-то далекого типа первых колонистов или, там, про Жиля Нуарэ, при всем к нему уважении. А тут – про нас.
– А что… про дедушку тоже есть песня? – озадаченно переспросил Рафаэль. Эрик фыркнул. Нет, Раф – замечательный старший брат, но вот из-за таких, как он, и пошла легенда, что все Нуарэ с рождения слушают только гимн Республики и военные марши!
– Дать послушать? – Леон уже подключал портативный динамик. – Ребята стремятся к звучанию докосмической эры… ну… как они его понимают. На концерты попробуй дешевый билет добудь – фан-клуб все расхватает в первых рядах. Нам очень повезло с этими приглашениями.
Эрик сам любил эту песню у «Этуаль верт», хотя и немного стеснялся в этом признаваться. А ведь правда отличная вещь, и дело совсем не в том, что про дедушку – в конце концов, он дедушку даже почти не помнил. То ли дело Раф. Но и ему, кажется, понравилось.
– Последний вопрос, – сказал Раф. Эрик был готов по-детски захлопать в ладоши от радости. – Насколько я помню, рок-концерты обычно проходят в стоячих залах. Мне пока не рекомендовано подолгу стоять…
Вместо ответа Эрик просто вывел на экран своего комма то самое приглашение от Шейно и выделил строчки: «Если по состоянию здоровья или иным причинам кто-то предпочтет слушать нас сидя, на верхнем ярусе зарезервированы столики». Рафаэль только кивнул. Довольный Эрик умчался обзванивать ребят и выяснять, кто точно придет.
20.
22 января 3049 года
– Я не понял, мы в «Сателлите» или в военном космопорту? – обратился Ален Шейно к группе. В зале засмеялись. Эрик, стоявший в первом ряду, огляделся – да уж, сейчас клуб мало напоминал площадку рок-концертов, в зале преобладали темно-синие мундиры со звездами. Да что говорить, они с ребятами сами пришли в своей кадетской форме. А уж на верхнем ярусе собралась целая галактика. Из-за света софитов Эрик не видел лиц, но знал, что, кроме брата, там капитан Да Силва, капитан О’Рэйли, сестры Ридо… Собрались, похоже, все, кто был на планете и хоть немного интересовался музыкой. Эрика ткнули в спину – о, вот и Дан Враноффски со всеми своими девчонками. Эрик попытался подвинуться, чтобы пропустить вперед хотя бы хрупкую Эстеллу, Дан махнул рукой и поднял ее на плечи. Сзади запротестовали, и Дан отошел вбок.
Обменявшись с клавишником парой шуток об акустике в космопорту, Шейно сделал знак группе, и концерт начался песней о Жиле Нуарэ. Теперь Эрику было не до того, чтобы выискивать в зале знакомых – он подпевал, прыгал, размахивал руками, наступил кому-то на ногу, и ему не было стыдно. Тем более что это оказалась Эжени, которая просто наступила в ответ, а ботинки у них были одной модели.
Новая песня о маринесских событиях была в программе третьей. Шейно отошел вглубь сцены, и из-за кулис появилась Флёр Андриотти. Эрик не знал ее, но слышал о ней от матери и видел фото. Да и в фан-клубе обсуждали, что в презентации участвует оперная певица. Какой-то дурак начал было прохаживаться, что она терранка, но на него накинулись всем клубом. На Флёр было длинное концертное платье точно такого же темно-синего цвета, что и форма большинства слушателей. Когда она запела, Эрик почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Кажется, еще немного, и он разревется, как маленький.
Песня закончилась, и зал просто взорвался аплодисментами. Эрик встретился взглядом с доктором Картье, тоже стоявшей в первых рядах – она вытирала слезы. Ребята громко восхищались новой песней, Костя, как выяснилось, записал ее на комм и теперь обещал слушать по двести раз на дню. Эрик кое-как пробрался в сторону, к Дану и Эстелле. Иначе он боялся уже не совладать с собой.
Рядом тут же оказались Эжени и доктор Картье.
– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Эжени. Эрик с трудом сглотнул.
– Да нет, ничего… Песня потрясающая… Просто… ребята теперь будут обсуждать, а я… пока не готов. Им это история, пусть и недавняя…
– А коммандер Нуарэ – твой брат, – закончила за него Эжени. Эрик благодарно кивнул – она понимала.
Еще через пару песен у Эрика завибрировал комм. Рафаэль писал: «Лезь наверх. Этот псих Шейно прислал бутылку азурианского игристого». Голосом общаться здесь было нереально – даже с Эжени приходилось почти перекрикиваться. Эрик написал в ответ: «Эй, я несовершеннолетний!». «Полгода не считается – это раз. С братом можно – это два. И других зови, если хочешь. Мне все равно больше бокала нельзя». Кажется, Рафаэля все-таки подменили.
– Пойдем к Рафу наверх! – предложил Эрик. – У него там азурианское игристое, предлагает угоститься. Тебе вообще уже восемнадцать, никаких проблем.
– А пойдем! – обрадовалась Эжени.
– Доктор Картье, идите и вы с нами!
Габриэль смерила его долгим взглядом, а потом ответила – с улыбкой, но не менее твердо, чем Снайпер:
– Спасибо, но нет. Флёр в перерыве обещала выйти в зал.
И что на них на всех нашло? Эрик взял за руку Эжени, плохо видевшую в темноте, и направился на верхний ярус.
21.
15 февраля 3049 года
Виржини Картье… нет, Феррар, как же сложно привыкать! – ежилась на заднем сидении общественного кара. Ехать общественным транспортом, пусть даже комфортнее монорельса, было неуютно. Впрочем, до станции монорельса от особняка Картье было далеко, а погода не радовала. Пронизывающий ледяной ветер норовил забраться под пальто, а небо заволокло свинцовыми тучами. На улице круглые сутки горели фонари, а в окнах домов свет выключали только уже совсем поздней ночью. И ладно бы погода, она всегда такая, Виржини привыкла, но место, куда она ехала, внушало только тревогу и смутный страх. Она не знала наверняка, как ее примут и не выставят ли вон. Что скажет ей сестра? До недавнего времени она ни за что не назвала бы Габриэль этим словом и предпочла бы обойти ее дом десятой дорогой, обозвав его вонючим хлевом или как-нибудь еще в таком роде, но до недавнего времени все вообще было не так.
Все пошло кувырком. С того самого момента, когда папа сказал маме: «Ирэн, ты говоришь, что у тебя две дочери? Что ж, ты этого и раньше не скрывала. Отлично, в таком случае у меня дочь одна». Тогда Виржини не оценила всю серьезность его намерений. Она привыкла, что у нее есть мама, которая наряжает и балует, и есть папа, который постоянно лезет с идиотскими сомбрийскими ценностями, которые придумали нищие неудачники (так говорят мама и Аньес), но если посмотреть умильно и пролепетать, что ты все поняла насчет этих ценностей (все равно они дурацкие!), то папа сменит гнев на милость. Не зря же Аньес его называет «папочка-тряпочка». А если громко заплакать, мама спасет и скажет: «До чего ты доводишь собственного ребенка!». Когда Виржини стала взрослой, папа раздраженно говорил, что «ребеночку» уже под тридцать, а ведет себя как мла