Расположившись в маленькой комнате, похожей на шкатулку с драгоценностями – тем более что, когда Флёр закрыла окна, на стенах заиграли блики от цветных вставок в стеклах – Жан спросил:
– Где же вас так петь научили? Я такое пение слышал только у местных корифеев, а вы так молоды.
Флёр ответила не сразу. Ее голос звучал смущенно.
– Дома. На Терре. Я беженец.
Жан опустил глаза:
– Ох, простите, если расстроил. Давно на Сомбре живете?
– Ничего страшного, – улыбнулась Флёр, – я уже осваиваюсь. Я здесь всего полгода. Вот только-только жилье нашла, а то у третьезаветников обитала. Они меня приютили и уроки нашли, а теперь вот дали контакты здешней оперы, пойду на прослушивание. И вообще, я вам оперу обещала, а не историю моих бедствий.
Она засмеялась, и Жан вздохнул с облегчением. Конечно, нелегко признаться в своем происхождении, когда на Сомбре еще свежа память о прорыве терранской блокады. Но Жан был абсолютно гражданским человеком, и он был рад, что с ним Флёр, кажется, чувствует себя свободно.
А потом Флёр запела, и стало понятно, что услышанное из окна и вправду было всего лишь упражнением. Жан признался, что очень любит докосмическую оперу, особенно Моцарта.
– Очень рада, что вижу ценителя, – сказала Флёр. – А хотите послушать конкурс вокалистов, где я буду выступать?
– О, с удовольствием! – воскликнул Жан. – А можно мне с собой парня привести? Он тоже меломан, но оперы почти не знает, я его просвещаю.
На лице Флёр легкое удивление сменилось выражением «ага, теперь понятно», и она с улыбкой ответила:
– Конечно, никаких проблем! Я спрошу, можно ли записать на меня двух гостей, если нет, запишем на Николь. Это мать моей ученицы, тоже поет, но сама учить не взялась – говорит, собственных детей обучать сложнее всего.
Второе приглашение дали без проблем, и через несколько дней Жан привел Леона в концертный зал. Леон в костюме чувствовал себя неловко и ворчал, что выглядит как драный сапог на трюмо – кажется, это была любимая присказка космофлота. Это услышала Флёр, уже собиравшаяся выходить на сцену, и шепнула:
– Если и сапог, то очень элегантный и явно военного образца!
И убежала, прежде чем Леон нашелся с ответом.
Конкурс Флёр выиграла. Насколько понял Жан, теперь ей причиталась солидная денежная премия, а еще эта победа давала ей хорошие шансы попасть в труппу штормградской оперы. Николь, про которую упоминала Флёр, заняла четвертое место. Она оказалась обладательницей очаровательного колоратурного сопрано. После объявления результатов она со смехом сказала Флёр:
– Видишь, я знала, кому доверить Алину!
Та самая Алина, вертлявая темноволосая девочка, невероятно похожая на мать, сидела в зале и громко хлопала всем участникам. Услышав про победу Флёр, она погрустнела:
– Вы, наверное, теперь не сможете заниматься с учениками?
Флёр погладила ее по голове:
– Конечно, если с оперой все сложится, мне придется сокращать число уроков. Твоя мама тоже отличный преподаватель, передам кого-нибудь ей. Но самых любимых учеников я никуда не отпущу!
Алина гордо задрала нос.
– Но все-таки, как ты узнала, что сапог именно военный? – поинтересовался Леон, когда они с Жаном повели Флёр отмечать победу в «Лунную дорожку».
– Так видно же, – улыбнулась Флер. – И осанка, и походка, ну и потом – военных я, что ли, не видела? Даже больше, чем хотелось бы.
Леон настороженно поднял бровь.
– Офицерская семья?
Жан деликатно дал ему знак не развивать тему.
– Эээ… извини, если я что-то не то сейчас спросил.
– Да нет, ничего, – вздохнула Флёр. – Не знаю, говорил тебе Жан или нет, но я родилась на Терре. Моя семья… попала в очень большие неприятности, мне удалось бежать. Я уже могу вспоминать об этом, но детали… давайте не в этот раз. Жан, налей еще вина, пожалуйста.
Жан подлил вина всем.
– Правда, извини, не хотел расстроить, – сказал Леон. – Я слышал про такое, наши корсары подбирают на транзитных станциях людей, которым удалось сбежать с Терры. Так что тебе очень повезло, что тебя не догнали. И Сомбре тоже. Теперь вся Сомбра узнала про твой голос. Вот, кстати, и тост – за твой дальнейший успех!
Флёр радостно поддержала тост и выпила разом полбокала.
– Гулять так гулять, у меня уроков в ближайшие дни нет.
И задумчиво проговорила, обращаясь то ли к Жану и Леону, то ли к самой себе:
– На самом деле, я тогда как в трансе была, ничего не соображала. Иллюстрация к поговорке «дуракам везет». Наивная девочка из консерватории, кроме музыки ни во что не вникала никогда, и тут вдруг такие дела. Друг родителей меня буквально под мышку ухватил после концерта – и в космопорт, смену одежды и ту по дороге покупали. Он и договорился обо всем, я только и могла, что глазами хлопать. А здесь пастор Томмазо с женой приютили.
Леон еле удержался, чтобы не присвистнуть.
– Ничего себе. Но ты не рассказывай, если тебя это ранит. Вот еще не хватало – портить хорошему человеку праздник воспоминаниями о том, как пришлось из родного дома бежать.
– Вот именно, – подхватил Жан. – Давай лучше о будущем. У тебя теперь есть дом, друзья, ученики, а теперь вот еще и интересная работа появится. Будешь петь в театре, как всегда хотела. А мы будем приходить на спектакли. Ты какие цветы любишь?
– Вообще розы, – сказала Флёр. – У Лидии, жены пастора Томмазо, целый розарий. В хорошую погоду мы с детьми из общины занимались пением под розовыми кустами. Но большие букеты не люблю, стоят и вянут. Очень правильно, что здесь цветы берегут. Можно даже и не цветы, а мармелад, мне очень нравятся здешние сладости.
– Заметано! – подмигнул Леон.
Недавно
Темно-синее с серебром платье, которое помог выбрать Жан, было действительно великолепным. Открытые плечи, мягкие струящиеся складки, длина как раз такая, чтобы даже без каблуков не подметать пол. Жан смотрел на Габи, как художник смотрит на законченное произведение. Леон и вовсе, кажется, с трудом верил, что это и есть их старший медик. Но Габи продолжала озабоченно оглядывать себя в зеркало.
– Тебе что-то не нравится? – растерянно спросил Жан. Габи улыбнулась в ответ:
– Да нет, я просто сама себя в зеркале узнать не могу. И пытаюсь вспомнить, когда последний раз надевала платье. По-моему, это было еще в школе. А, нет, еще же был юбилей капитана, – Габи помрачнела. Жан поспешил ее отвлечь:
– А еще, мне кажется, сюда подойдет вот такой палантин. У тебя прекрасная линия плеч, но все-таки еще не очень тепло, и в здании театра бывают сквозняки.
– Вот это то, чего мне не хватало! – радостно воскликнула Габриэль. – У меня и всегда горло было слабым местом, тот пожар еще добавил. И вообще…
«И вообще с открытыми плечами я себя голой чувствую, – добавила она про себя. – Хотя красиво, ничего не скажешь». Сразу после возвращения на Сомбру Габи поймала себя на том, что носит даже еще более закрытую одежду, чем обычно. Хотя чего-чего, а своей фигуры стесняться ей не приходилось. Но сейчас за лишний заинтересованный взгляд в свою сторону хотелось убивать.
Впрочем, в театре Габи вскоре расслабилась. К ее удивлению, даже не пришлось подглядывать в либретто, чтобы понять происходящее. Музыка просто захватила и понесла с собой, и никакие докосмические заморочки не мешали следить за историей двух влюбленных, соединившихся, несмотря на все помехи. В антракте Габи выпила бокал азурианского игристого, а на удивленный взгляд Леона, знавшего, что старший медик практически никогда не пьет спиртного, вернула ему его же слова: «Раз уж переключаться, то на полную катушку!». И наконец перестала пытаться завернуться в палантин полностью, оставив его лишь слегка накинутым на плечи.
– Пойдем поздороваемся с Флёр, – сказал Жан после спектакля.
– А… это удобно будет? – замялась Габи. – Все-таки сразу после выступления…
– Я уже спросил, – с хитрой улыбкой ответил Жан. – Через некоторое время она выйдет на галерею. В конце концов, надо же подарок вручить!
Жан уже успел рассказать Габи, что Флёр обожает духи. Габи знала, что отец – постоянный клиент в роскошном парфюмерном магазине. Сама она парфюмерией пользовалась от силы пару раз в год, и это были самые нейтральные травянистые запахи, поэтому озадачила отца. Они как раз собрались поужинать в городе. Габи вручила отцу абрикосовый бренди, а потом сказала: «Слушай, мне тут хочется сделать подарок одной женщине, но не хочется дарить что попало. Она любит хорошие ароматы… но я как посмотрела цены на хорошее… нет, простому офицеру такое не по карману!». Жюль Картье традиционно возвел глаза к небу при упоминании «простого офицера», но очень обрадовался, что может чем-то помочь дочери. Так что на следующий день он прислал с курьером набор крошечных флакончиков, похожих скорее на цветные хрустальные подвески. Жан, который отлично разбирался не только в моде, но и в парфюмерии, пришел в восторг. И теперь он торжественно нес коробочку с набором, а Габи и Леон изображали при нем почетный караул.
– Вы с ума сошли! – всплеснула руками Флёр, но сияющие глаза ясно говорили, что подарок попал в самую точку. – Жан, ты все-таки псих! Это же целое состояние!
– Послушай, Флёр, если твой день рождения совпал со спектаклем – это же не повод его не отмечать! Я бы даже сказал, наоборот. И вообще, это подарок от нас троих. Кстати, позволь тебе представить – Габриэль Картье.
– Друг и товарищ по экипажу, – добавил Леон.
Габриэль привычно протянула руку для приветствия. Рукопожатие Флёр было нежным и легким.
– Рада познакомиться, – сказала Флёр. – Но, право, вы меня смущаете.
Тут она заметила булавку с жемчужиной на галстуке Жана.
– Ох, да откуда же такое роскошество?
– И за это снова спасибо Габриэль, – улыбнулся Жан.
– Тогда понятно, космофлот где только ни бывает. Хотя я даже представить не могу, где бы такое могло водиться, азурианский жемчуг гораздо мельче, ракуэнский обычно неправильной формы…