***
Жюль видел, что характер жены со временем сильно портится. Видел, что старшие дочери избалованы и не желают слушаться ни его, ни нянь – а их сменилось несколько, поладить с Ирэн и дочерьми, особенно старшими, могла далеко не каждая. Видел, что между сестрами множатся конфликты. Но до поры до времени не вмешивался. Он с головой ушел в работу, отнимавшую почти все время. Все как обычно – он зарабатывает деньги, Ирэн распоряжается домом. Братья и сестры конфликтуют почти всегда – Жюль помнил, как дрался в детстве с сестрой. А ведь выросли лучшими друзьями и прекрасно ладили, пока Карин не умерла от последствий сомбрийской болотной лихорадки. Смерть сестры глубоко потрясла Жюля, и он решил стать врачом и изобрести вакцину. Но врачом он оказался посредственным, и руководство клиники предложило ему не мучиться и получить финансовое образование. Жюль действительно чувствовал в себе гораздо большую склонность к финансам, чем к медицине. Значит, если он сам не может придумать вакцину, он найдет тех, кто сможет, и оплатит их работу. Лабораторию он строил почти что собственными руками, нашел энтузиастов – и проект выстрелил. Через несколько лет компания «Картье Фармаси» стала лидером рынка, а о болотной лихорадке уже почти не вспоминали. А ведь совсем недавно она была бичом континента.
Тогда Жюль и встретил Ирэн. И полюбил ее. За красоту, за образованность, за яркий характер. Сейчас он все больше понимал, что Ирэн лишь позволяла себя любить, самой ей от Жюля был нужен в первую очередь статус и, конечно, деньги. Но Жюль был не из тех, кто способен взять и все бросить. От своих обязательств он не отказывался никогда. Хотя бы в память о начале их отношений. И раз Ирэн сильнее привязана к старшим дочерям – он отдал свое внимание и заботу младшей. Тем более что она была так похожа на него и на Карин. В честь сестры он дал дочери второе имя – Габриэль Карин Картье. Ирэн никогда его не употребляла, зато он звал дочь «Карин» в знак того, что сейчас будет говорить о чем-то важном. Например, рассказывать ей о своей работе – старших сестер не интересовало, чем занимается отец, были бы новые платья, игрушки и развлечения. Габриэль слушала внимательно и никогда ничего не просила для себя, разве что самое необходимое. Жюль радовался, что хотя бы она его понимает, но непритязательность дочери порой огорчала его – он ведь так хотел сделать ей приятное.
Гроза разразилась, когда Габриэль было пятнадцать лет. Не желая просить у отца денег, она нашла подработку на каникулах и купила себе новый комм взамен вышедшего из строя. Простой, недорогой, но функциональный. По мнению Жюля – вполне достойный поступок. Но Ирэн пришла в бешенство. Она кричала, что такая дешевая модель позорит семью, что подрабатывать на каникулах – удел нищих, а потом просто вырвала у дочери комм и швырнула об стену. Еще и заявила в ответ на возмущение Габриэль, что ей здесь ничего не принадлежит. Габриэль взбесилась не меньше и перебралась жить на половину прислуги. Ирэн, похоже, все устраивало, лишь бы младшая дочь поменьше попадалась ей на глаза. Зато старшие принялись развлекаться кто во что горазд, называя Габриэль новой горничной и требуя прибраться в их комнатах. Разбитый нос Аньес и истерика Виржини, принимавшейся рыдать каждый раз, как с ней не соглашались, повлекли новую вспышку ярости Ирэн. В тот день Жюль впервые повысил голос на дочерей и применил санкции, заблокировав их счета. Вряд ли, конечно, они поняли суть его претензий – они, как и мать, считали работу чем-то почти постыдным. Но, по крайней мере, испугались и отстали от сестры. С Ирэн разговор был долгим и неприятным. Жюль напомнил ей, что такое поведение с собственной дочерью может привлечь к их семье внимание органов опеки. А к самой Ирэн – интерес психиатра. Жюль уже видел, что то, что в юности было ярким темпераментом, с годами оборачивается психической нестабильностью. Но до поры до времени щадил Ирэн, понимая, что, случись с ней госпитализация в клинику неврозов или, хуже того, пересдача экзамена на родительство, который она в своем нынешнем состоянии завалит – вся светская хроника будет пережевывать это до конца ее дней. А сплетен о себе и дочерях Ирэн боялась как огня. И они с Жюлем заключили договор – Ирэн ведет себя корректно, Жюль не позволяет их семейным проблемам выйти на свет. В доме воцарилось шаткое, но все же равновесие.
Габриэль в свою комнату больше не вернулась. Сказала, что в маленькой каморке рядом с экономкой Рамоной ей уютнее. А через два года поступила в Военную Академию и уехала в казармы. Ей предлагали именную стипендию в Штормградском университете и в Академии гражданской медицины, но Габриэль отказалась. Как подозревал Жюль, не в последнюю очередь потому, что те и другие давали общежитие только иногородним. Военная Академия, увидев золотую медаль и кипу грамот, оторвала девушку с руками. К ярости Ирэн, не слишком любившей сомбрийскую власть и считавшей зазорным служить ей, и к большой радости самой Габриэль.
Сейчас
Флёр проводила взглядом уходящую Габриэль. Улыбнулась, вспомнив, как увидела ее на улице. «Что это за милый юноша? Ах да, это же наша госпожа офицер!». Флёр забавляло называть ее про себя именно так. Хотя вначале, что говорить, она слегка испугалась – от спецподразделений она привыкла не ждать ничего хорошего. Полковник Альенде был сама галантность, но что такое один человек против многолетних установок? Родители ничего с ней не обсуждали, но общая атмосфера в доме не могла от нее ускользнуть. И все же Габи действительно была чем угодно, только не «машиной для убийства терран». А еще она красивая. Тот самый тип красоты, который Флёр оценила бы в любом мужчине – но Габриэль, в довершение всего, была еще и девушкой. А к своим тридцати годам Флёр убедилась, что девушки нравятся ей больше. «Притормози, дорогая! Вы виделись-то всего два раза!». Но стоило признать – Габриэль и правда ей понравилась. Аккуратная стрижка, ухоженные руки – может, на чей-то вкус и крупноваты для девушки, но, по мнению Флёр, Габриэль была очень пропорционально сложена. И очень жаль, что такую шею она вечно прячет в воротники, и вообще, даже в гражданской одежде выглядит, как в мундире. А ведь ее не назвать солдафоном, зацикленным на службе. Но тут Флёр вспомнила, как сама куталась в шали первые месяцы после прилета, хотя всегда любила открытую одежду. И не только потому, что на Сомбре холоднее, чем на родине. «Защита». Она вспомнила, как ожесточилось лицо Габриэль при упоминании ее фамилии. «Как же тебя достали», – подумала она с неожиданным сочувствием. И очень захотелось сразу же позвать Габриэль в гости еще раз.
Почему-то Флёр была абсолютно уверена, что именно ей надо позвать Габриэль, а не ждать ответного приглашения. Хотя пока что даже не знала, где Габриэль живет. Точно не с семьей, это понятно. Но что-то говорило Флёр, что, где бы она ни жила, домой она скорее всего приходит только ночевать. Такой уж человек. Ну что ж, видеть Габриэль у себя она всегда будет рада. «А ты уверена, что ей будет интересно? Медик и оперная певица – вы все-таки очень разные». Но Флёр прогнала эту мысль. Разные-то разные, а, когда прошло первое смущение, они болтали, как будто знали друг друга не первый год. А еще Габриэль мельком упомянула школьный кружок по тактическим играм. «Ага!» – подмигнула Флёр самой себе. Вот и повод.
Как и думала Флёр, приглашение разыграть партию-другую в ракуэнские трехмерные шахматы немало удивило Габриэль. Естественно, от оперной певицы мало кто ждал интереса к тактическим играм. Но еще на Терре родители и дядя Чезаре объяснили ей, что нельзя замыкаться в одной сфере деятельности. Музыка – это прекрасно, но в жизни должны быть и другие интересы. Так что Флёр определенно не была стереотипной дивой, у которой в голове одни цветы и поклонники. А вот разделить увлечение ей пока что было практически не с кем. Тот ракуэнский математик давно вернулся на Ракуэн, Имельда в сложные игры играть не может… И наконец попался достойный оппонент.
Достойный – это было мягко сказано. Габриэль, как оказалось, сама в юности была чемпионкой школы. Партия затянулась на полвечера, обе сражались на пределе возможностей. В конце концов Флёр проиграла, но сияла от радости.
– Мне наконец удалось достойно проиграть! Спасибо за партию!
В порыве чувств она кинулась Габриэль на шею. Запоздало задумалась, не переборщила ли – но Флёр всегда была очень контактной. Габриэль, во всяком случае, не отстранилась. Хотя ответное объятие было исчезающе легким. И Флёр поймала себя на том, что готова сама перехватить и задержать ее руку. «Наконец в моем доме появился правильный человек».
К себе Габриэль все так же не приглашала. Флёр, впрочем, ничего не имела против – в конце концов, весь арсенал игр был у нее, а куда заказывать доставку сэндвичей и пирожных – не все ли равно? Правда, сэндвичи и пирожные то и дело оставались забытыми в углу, а воздух в комнате явственно накалялся от азарта партии. А может, и не только. «Мне кажется, или кто-то влюбился?» – поддразнивала Флёр саму себя. Но выходные без очередной схватки с Габриэль и правда были какие-то не такие. И если она была занята – Флёр все чаще предпочитала провести вечер одна. Озадачивало то, что Габриэль откликалась на приглашения охотно и явно была рада увидеться, но не делала в ответ никаких шагов. Кто другой уже давно попытался бы хотя бы поцеловать Флёр, да просто задержать руку в руке, но Габриэль как будто чего-то опасалась. Впрочем, вроде бы поведение Флёр ее не отпугивало, и то хорошо. В конце концов, торопиться им некуда. В жизни Флёр бывали краткосрочные интрижки, но это явно не тот человек. Важнее то, что ей не кидались с порога признаваться в неземной любви – таких Флёр сразу отправляла рассказывать свои сказки докосмическим институтам благородных девиц. А видеть признаки ответной симпатии она умела. Даже когда они так тщательно скрыты под мундиром. «Зайдем более длинным путем».
Когда Габриэль впервые проиграла, она лишь устало заметила, что такому достойному противнику, как Флёр, проиграть совсем не стыдно. Флёр в ответ выдохнула и растеклась в кресле, потому что эта партия оставила ее совершенно без сил.