– С другой стороны, – рассудительно заметила Габи, – тряпки нажить можно, была бы ты сама жива. А память – это память. Тем более что с семьей тебе все-таки повезло. Даже если они тебя и выдумали – то только чтобы спасти. А что выдумывали и выдумывают про меня драгоценные сестрицы – я лучше повторять не буду. Настоящую меня они в упор не видят, да я и сама не покажу.
– Значит, мы две выдумки! – развеселилась Флёр. – Предлагаю за это выпить выдуманного вина!
И она подняла руку с воображаемым бокалом.
– За себя не скажу, а тебя точно стоило придумать, – со смехом сказала Габи, отвечая на ее жест.
Давно
В перелете на станцию, когда они остались вдвоем, Томохиро наконец подробно рассказал Эмилии, что произошло. Она слушала его, время от времени всхлипывая, но слез не было. Они словно застыли где-то глубоко внутри. Наверное, это и к лучшему – сейчас она хотя бы могла говорить и действовать. Правда, ее до полусмерти перепугало упоминание о Сомбре. На Терре о мятежной колонии говорили много, но хорошего – ничего. Говорили, что свобода нравов дошла там до невиданной распущенности, узаконены все возможные извращения, и развитая медицина там нужна, чтобы не вымереть от их последствий. Говорили, что сомбрийцы чуть ли не поголовно мутанты и пытаются затормозить этот процесс, ставя эксперименты на людях. А на ком, как не на терранах? Но Томохиро решительно посоветовал меньше слушать всякую ерунду.
– А чтобы тебя от нее отвлечь, давай придумывать тебе новое имя. Ты же понимаешь, что Эмилия Росси осталась на Терре.
Эмилия задумалась. Перед глазами почему-то стоял букет хризантем, с которым Томохиро пришел за ней.
– Флёр. Да, пусть будет Флёр.
– Отлично, тебе идет, – кивнул Томохиро. – А фамилия?
– Андриотти. Это папина, – Эмилия, точнее, уже Флёр, всхлипнула, но расплакаться снова не смогла.
– Хмммм… Хорошо. С точки зрения спецслужб у Данте Андриотти отродясь никакой семьи не было, да и фамилия не уникальная. К тому же… – он помолчал и резко махнул рукой: – А, ладно, этим тебе точно не надо забивать голову. Здесь мы тебе сделаем документы и карточку, в таких местах это быстро. Не беспокойся, никто не придерется, а на Сомбре уже нормальное удостоверение личности будет. Средств подкину, и даже не спорь – я в некотором роде пытаюсь вернуть долг твоим родителям. Кстати, а вот и решение нашей проблемы.
Они стояли в баре станционного космопорта. За столиком в углу пил виски симпатичный мужчина лет тридцати пяти или старше в каких-то непонятных очках. С ним была коротко стриженная рыжая женщина чуть помоложе, в таких же очках. Томохиро быстро объяснил, что это капитан сомбрийских корсаров и его помощница, а корсары – это владельцы частных кораблей, которых Сомбра нанимает, когда надо сделать что-то полезное и не афишировать сомбрийское присутствие. Флёр сжалась: «А вдруг на мне эксперименты ставить будут? Или просто изнасилуют и продадут как рабыню?». Произнести это вслух она не решилась, но Томохиро, кажется, понял.
– Так. Терра кончилась, и ее пропаганда тоже. Поверь мне, я знаю, к кому обратиться, чтобы ты точно долетела. Можешь сама пообщаться и убедиться, что они совершенно нормальные люди. Я с ними уже работал.
Флёр несмело представилась, привыкая к новому имени. Имен сомбрийцев она не запомнила, какие-то мудреные русские фамилии, так что они так и остались для нее «капитаном» и «рыжей». Ее очень интересовали их очки, и рыжая объяснила, что у сомбрийцев есть врожденная особенность – их глаза не переносят нормальный для большинства планет уровень ультрафиолета. Флёр обернулась к Томохиро:
– Так все-таки мутация! Так все-таки это правда!
– Мадемуазель, – с грубоватой галантностью проговорил капитан, – тогда уж и леханцы с их смуглой кожей – мутанты. И нордиканцы со своей устойчивостью к холоду. Да что далеко ходить, ваш спутник обязан своей внешностью целому ряду мутаций. Как, впрочем, и вы. И вообще, если честно, предпочитаю жить на Сомбре и ходить в очках за ее пределами, чем без очков и на Терре. Да и вам там как-то не очень, раз вы здесь.
Флёр хотела что-то сказать, но получилось только всхлипнуть. Капитан налил ей стакан воды и демонстративно отвернулся. Весь его вид говорил: «Я понимаю, что здесь все очень плохо, но лезть в душу не считаю допустимым». Словно бы в пространство он сказал:
– Я так понимаю, что эту юную леди надо увозить отсюда, и чем скорее, тем лучше.
Томохиро кивнул, подсел к капитану и заговорил о деньгах. Тем временем рыжая дала Флёр примерить свой визор – так она называла эти очки. Обычные дымчатые очки-полумаска, ничего особенного. Хотя рыжая объяснила, что там куча режимов – и ночное видение, и приближение, и повышенная четкость… «Впрочем, вы уже взрослая, поэтому ваши глаза вряд ли так перестроятся. Скорее всего, вам визор совсем не понадобится».
– Ну вот, все в порядке, – сказал Томохиро, вставая. – Теперь пора прощаться. Если мы пропадем одновременно – любой поймет, в чем дело. Так что я полетел тебя убивать.
На его лице появилась очень кривая и очень недобрая усмешка. Флёр испуганно взглянула на него:
– Т-то есть?
– Не беспокойся, настоящая ты, – он подчеркнул слово «настоящая», – в полной безопасности. Но чтобы к тебе больше по этому делу не полез никто и никогда, на Терре тебя должны считать мертвой. Позволь, я слегка испорчу тебе прическу?
Флёр испуганно прижалась к высокой рыжей женщине-корсару. Подумать только, недавно она ее боялась.
– Спокуха, – сказала рыжая, осторожно обняв ее за плечи. – Тебе нужны хоть какие-то намеки на ее ДНК, так? – спросила она уже Томохиро. Тот кивнул и снова обернулся к Флёр:
– Волосы, говорят, не зубы. Постараюсь аккуратно, на Сомбре поправишь. В общем, разъясняю: вскоре после твоего отлета спецслужбы найдут неопознаваемый труп с парой твоих прядей волос. Скорее всего, копаться не станут, спишут на неадекватного поклонника и забудут, поскольку ты все-таки не главный предмет их интереса. А Флёр Андриотти начнет новую жизнь.
– Х-хорошо, – проговорила Флёр. – Наверное… это… надо неаккуратно резать. Ну… чтоб было похоже.
– Как скажешь, – Томохиро пародийно раскланялся и достал нож. Одним движением он обрезал ее длинные волосы по плечи. Конечно, получилось неровно, но кудри Флёр скрыли рваные края.
– Труп-то на примете уже есть? – спросила рыжая.
– Сделаем, – хмыкнул Томохиро. – Точнее, если мои сведения не врут, уже сделали. Да, капитан, могу я вас попросить доставить на Сомбру еще и вот это?
Он передал капитану корсаров комм-карту. Тот тщательно убрал ее в карман.
– Кому передать – разберетесь сами. Удачи, Флёр!
В перелете рыжая взяла Флёр под крыло и объясняла, куда идти и что делать в первые дни. В том числе посоветовала обратиться за помощью в Церковь Третьего Завета. Неверующая Флёр смутилась, но рыжая сказала, что третьезаветники прежде всего помогают тем, кому трудно, а уж потом смотрят на их вероисповедание, если вообще смотрят. И, точно как Томохиро, посоветовала меньше слушать разную ерунду, которую рассказывали и про третьезаветников тоже. Флёр внимательно слушала и делала пометки в новом комме, который Томохиро купил ей на станции. Тот, что был у нее, он уничтожил, сказав: «Твоя память – самое верное хранилище. Туда никто не влезет грязными руками». Но чаще она просто лежала у себя в каюте. Думать не получалось. Плакать – тоже.
Потом был прилет на Сомбру и нападение в космопорту. И тот самый полковник Альенде, который оказался совершенно не страшным. Правда, услышав фамилию Флёр, взвился чуть не на метр.
– Они охренели? – спросил он адъютанта. Потом быстро пробежал глазами сообщение: – Уф, попытка кражи… это легче. Мадемуазель, простите, если я вас напугал… Позвольте предложить травяного чаю. Не бойтесь, ничего особенного, мягкое успокоительное.
Больше о фамилии Флёр он не говорил ничего. Как и вообще о ее прошлом. Расспросил про доску для сёги, выяснил, можно ли будет обратиться за дополнительными показаниями. Зато в комм-карту, которую принес капитан, он вцепился, как кот в любимое лакомство.
– Да, не лучшим образом начинается ваш первый день на Сомбре, – усмехнулся полковник Альенде, когда они с Флёр вышли на улицу.
– Начинается? – бесцветным голосом переспросила Флёр, озираясь вокруг. Стояли плотные сумерки, небо было закрыто тучами. По всему выходило, что скоро ночь.
– Ну да, – пожал плечами полковник. – Ах да, вы же только что прилетели… По местному времени сейчас одиннадцать часов утра.
Только тогда Флёр разрыдалась.
Сейчас
– На самом деле, я первые дни очень плохо помню. Как в тумане была. Та женщина-корсар – черт, так стыдно, что я не запомнила ее имени! – меня натурально за ручку водила. А что делать, я только что на стены не натыкалась. Куда ведут, туда иду, никуда не ведут – сижу и плачу. Как прорвало тогда у полковника Альенде – и все, я рыдала целыми днями, за все время, что молча смотрела в потолок. И ведь знаешь, о чем я больше всего плакала? Сейчас даже немного смешно об этом вспоминать, но меня просто убивали здешние синие листья. То вроде знакомая растительность, а потом наткнешься на такое вот синее и понимаешь, что здесь все по-другому. И все, рыдаю в три ручья. Вот, казалось бы, у меня куда страшнее события произошли, а я над синими листьями реву. А еще мне не хватало солнца и запахов. Знаешь, я вообще не транжира, но на освещение и на ароматы я спускаю бешеные деньги. Иначе не могу.
– Конечно, – мягко улыбнулась Габриэль, – ты ведь привыкла к совсем другому климату. Кстати, у тебя замечательные духи, хотя я в них мало что понимаю.
– Сейчас на мне вообще нет духов, – хихикнула Флёр. – Это шампунь такой пахучий попался.
– Я безнадежна, – вздохнула Габи.
– Ты замечательна, – решительно заявила Флёр. – Вообще, все эти пять лет я в основном встречаю замечательных людей. Вот взять хоть полковника Альенде… и нечего тут смеяться! Нет, я прекрасно понимаю, что он при желании может всю душу вытрясти, но меня он только успокаивал и очень вежливо и осторожно расспрашивал. А еще… я тоже узнала гораздо позже, но на той карте, что Томохиро дал капитану, а тот – полковнику, были документы, подтверждающие, что мои родители и дядя Чезаре невиновны. Полковник взялся их обнародовать, и на Терре всех троих посмертно реабилитировали. Конечно, никого уже не вернуть…