– Но Сомбра сделала для них хотя бы что-то, – закончила за нее Габриэль. – И для тебя.
– Для меня здесь сделали все. Я ведь в общину третьезаветников до сих пор хожу в гости, они мне как родные. Хотя сначала очень смущалась – как же так, я неверующая, наверное, им мое присутствие в тягость… Даже пошла объяснять, что, мол, я никого не стесню, в самое ближайшее время постараюсь съехать… А Лидия – так зовут жену пастора, которая как раз руководит приютом – просто обняла меня и сказала: «Оставайся сколько нужно». Потому что куда мне было жилье и работу искать, я в таком состоянии в саду приюта могла заблудиться. Сад там, кстати, роскошный, я здесь больше нигде таких пышных роз не видела. В теплые дни даже не скучала по запахам, такой у них аромат.
– О да, – кивнула Габриэль, – я там бывала. Не в самом приюте, конечно, а рядом. Но слушай, я не знала, что они берут к себе не только… единоверцев.
– Лидия сказала, что, по их учению, лучше хороший человек другой веры или совсем неверующий, чем христианин только для вида. И что моя вера будет иметь значение, только если я решу насовсем остаться в общине и участвовать в церковных делах. А если нет – то мне помогут освоиться и снять жилье, а о религии вообще больше ни слова не скажут. Так и вышло.
– Вот молодцы, – искренне сказала Габриэль. – Я вообще очень мало о них знаю, как-то не вникала никогда. Дарти – это у нас в экипаже один парень есть, может, познакомлю однажды – так вот, Дарти вроде им симпатизирует, но тоже особо не распространяется. Здорово, если они так помогают адаптироваться.
– Наверное, все-таки не всем, – улыбнулась Флёр. – Капитан и его помощница сами, как я поняла, третьезаветники, вот и привели меня туда. Но если уж к ним попал – они действительно сделают все возможное. Меня спросили, что я умею делать. А что я умею? Только петь и играть немного – ну, себе аккомпанировать могу. Пастор Томмазо – он и есть муж Лидии, а еще он механик, все в приюте чинит – обрадовался и предложил заниматься музыкой с детьми общины. Сначала это, конечно, было одно баловство – у меня ни нот, ничего, просто пела с ними песенки. Но им понравилось. За уроки я получала немного денег, смогла купить ноты, потом стали приходить ученики со стороны, с некоторыми я до сих пор занимаюсь. И знаешь – чем больше людей называло меня Флёр, тем больше я ею становилась. Не знаю, как объяснить.
– Я понимаю тебя, – кивнула Габи. – Ты пустила здесь корни.
– Точно. Потом у меня уже стало достаточно средств, чтобы снять жилье, мне помогли найти хороший вариант. Провожали всей общиной, Лидия даже заплакала. А на новоселье подарили мне мои клавиши, – Флёр показала на инструмент в углу. – А как я выиграла конкурс вокалистов и получила место в театре, ты уже знаешь.
– Знаю, – улыбнулась Габи. – Здорово, что Жан тебя нашел.
– Здорово, что он тебя привел, – в тон ей ответила Флёр.
Сейчас
Хотя Флёр всегда была общительной, не считая, конечно, первых дней на Сомбре, по-настоящему близких друзей у нее было немного. В театре – больше деловые отношения, с третьезаветниками, кроме Николь и еще двоих-троих, она теперь виделась редко. Конечно, были Жан с Леоном. Конечно, была Габриэль, хотя Флёр уже совершенно не была уверена, что происходящее между ними называется дружбой. А точнее, была совершенно уверена, что это называется иначе. И еще была Имельда.
С Имельдой Браун Флёр познакомилась после своего сольного концерта, где пела оперные арии. К ней подошла подарить цветы хрупкая, очень бледная брюнетка в непроницаемо темном визоре. Флёр удивилась – она уже знала, что визоры сомбрийцам нужны в основном вне планеты. Когда девушка, извинившись, едва заметно коснулась рукой ее лица, Флёр все поняла. Ее собеседница была незрячей.
– Я не вижу с рождения, – прошелестел тихий мягкий голос. – Поэтому знакомлюсь вот так. Но знаете – мне кажется, что вы очень красивая. С таким голосом не может быть иначе.
Они разговорились. Имельда очень любила музыку и невероятно тонко ее чувствовала. Сама она петь не умела, а играть было слишком сложно, но она часто ходила на концерты. Флёр пригласила ее на свое следующее выступление, и Имельда с радостью приняла приглашение. Потом они договорились просто выпить какао и стали встречаться довольно часто, если только Флёр была на планете.
Отец Имельды был известным инженером, а сама она занималась тестированием голосовых интерфейсов и записывала голосовые меню для визоров вроде ее собственного. Она увлеченно рассказывала, как эти визоры помогают незрячим ориентироваться в пространстве – тем, у кого сохранилось хоть какое-то зрение, ярко проецируют контуры предметов, полностью слепым подсказывают маршрут и оповещают о препятствиях. Флёр, в свою очередь, рассказывала о репетициях, о сложных партиях, о разнице между операми разных эпох. Но чем дальше, тем чаще девушки просто болтали обо всем на свете. Созваниваясь, они так и говорили – «ну что, пойдем потрещать?».
Конечно, Имельда обратила внимание, что Флёр стала появляться реже. И Флёр, конечно, рассказала ей о Габи.
– Но такая девушка, Имельда, ты себе просто не представляешь! Как она слушает!
– Мне кажется, или кто-то влюбился? – повторила Имельда мысли самой же Флёр.
– Да ладно тебе… – тогда Флёр смутилась. – Мы все-таки очень разные, я певица, она офицер космофлота… Но знаешь, я действительно дни считаю, когда опять встретимся. Ты не думай, я всегда рада с тобой повидаться…
– Но тут происходит что-то особенное, – закончила за нее Имельда. Флёр смутилась окончательно и перевела разговор на фруктовое желе, которое им только что принесли.
Теперь Имельда то и дело спрашивала: «Ну как там твоя женщина-загадка?». Флёр хваталась за голову:
– Ох, Имельда, я не знаю, что делать. Габи прекрасна, но намеков не понимает вообще. Такое ощущение, что ее воспитывали на Терре в институте благородных девиц.
– Где?
– Да были в докосмическую эру такие закрытые учреждения для женщин. Танцы, манеры, все такое. Ну и, понятно, девушки оттуда выходили очень утонченные, но о реальной жизни не знающие ровным счетом ничего.
– Кошмар какой!
– Ну, предположим, моя школа была почти того же разлива. Но я как-то научилась понимать, что делать с человеком, который тебе нравится! А тут… Вот вчера мы договорились встретиться, сыграть в го. Или в сёги, на что настроение будет. Ты не представляешь, какой Габриэль отличный игрок, у нас целые баталии разворачиваются каждую встречу. Так вот, я уже доску приготовила, и тут моя голова мне устроила… Три репетиции подряд, ритм бешеный, да еще дирижеру что-то в голову взбрендило в очередной раз, полрепетиции на всех орал. Я думала, упаду. А она на меня смотрит и говорит, мол, раздевайся.
– Ооо! Вот тебе и благородные девицы.
– Да какое там… Кто другой бы уже десять раз попытался завалить меня на диван, а Габи сделала мне чудесный массаж, после которого я спала как убитая. Укрыла меня, посидела рядом, пока я не уснула, а потом ушла. Я в полусне видела – она наклонилась надо мной, явно хотела поцеловать, но не решилась. И это действующий офицер медслужбы! Имельда, ну вот кого я люблю!
– Любишь? – тихо повторила Имельда.
– Да. Очень. Вот сейчас я это, наверное, до конца поняла.
Эта история с массажем долго не давала Флёр покоя. И она снова и снова жаловалась Имельде:
– Да что ж ты делать-то будешь?! Я ведь ей ну как минимум нравлюсь. Она так нежно со мной обращалась… Это было больше, чем забота врача о пациенте. Даже больше, чем просто забота о друге.
– Ну Флёр, – успокаивала ее Имельда, – сама же тут вспоминала институты благородных девиц. Подозреваю, что эта самая Академия в смысле контактов с внешним миром не лучше. Да и… если честно, если бы меня попросили сделать массаж, я бы именно что сделала массаж, – она хихикнула.
Флёр картинно закрыла глаза рукой, хотя и знала, что Имельда не видит ее жеста. Впрочем, трагический вздох она точно слышала.
– Понятно, будем заходить окольными путями и вести осаду.
– Ну и вообще, – рассудительно заметила Имельда, – если у человека болит голова, ему обычно ничего не хочется.
– Да нет, я понимаю, что приставать ко мне было бы очень плохой идеей, но, там, поцеловать, согреть собой, ну что я рассказываю… А она бережно-бережно сделала мне этот массаж и ушла. Как будто я сломаюсь от лишнего прикосновения!
– Свет дневной, Флёр, по-моему, она тебя боится!
– Да, конечно, страшнее меня точно нет никого на Сомбре, – Флёр прыснула и зарылась в свою чашку какао. – Она не меня боится, она раскрываться боится. Ладно-ладно… я нашу прекрасную госпожу офицера еще из мундира вытащу.
– Не порви, – снова хихикнула Имельда. – Мундир – вещь казенная.
– Я очень аккуратно, – заверила ее Флёр. И девушки дружно расхохотались.
Глава 6. Помощь идет
1.
3 марта 3049 года
Селина Хендрикс знала три способа расслабиться. От души пострелять в тире, от души заняться любовью или от души потанцевать. Но в тире она и так дневала и ночевала последнюю неделю, партнера у нее пока что не было, так что оставался только третий вариант. Впрочем, после вечера в клубе она крайне редко уходила одна. И, кстати, давно она не заглядывала в «Спиральную Туманность», она же попросту «Спиралька», традиционное место посиделок Теневой флотилии.
Вечер был свободным, и Селина без лишних раздумий начала собираться. Яркая свободная туника, удобные лосины, не стесняющие движений и подчеркивающие стройные ноги, туфли на небольшом каблуке. Короткие волосы не требовали укладки, а макияж Селина не признавала. Флаер пусть остается на стоянке – Селина намеревалась пропустить пару коктейлей, а может, и не пару, как пойдет. Конечно, напиваться в хлам недостойно сомбрийца и тем более офицера, но Селина знала свою норму и хотела расслабиться.
Чем хороша «Спиралька» – там всегда можно найти кучу знакомого народа. Кто в отпуске, кто откисает после очередного вылета. Пилоты, помощники капитанов, бойцы ударных групп или такие же, как сама Селина, одиночные агенты, прибивающиеся то к одному, то к другому экипажу или действующие сами по себе. Впрочем, сейчас все они выглядят как вполне обычные гражданские… если в глаза не смотреть. Обычно Селина умела распознать Тень. Даже если это не боевой офицер, а корабельный врач или бортинженер. Кстати, а там за дальним столиком кто у нас выпивает? Ага, Юджин Коул с «Сирокко» и Найджел Моррис с «Самума». Найдж в свое время делал ей какие-то намеки, но Селина пропустила их мимо ушей. Редкий зануда. Только о железках своих и может разговаривать. Будь это тот же Коул, она бы согласилась, хотя Юджин и ядовит как тысяча болотных гадюк – а можно подумать, Селина сама не такая. Но Коул был счастлив в своем семейном союзе (Дороти Коул по степени ядовитости супругу не уступала), так что отношения с Селиной остались приятельскими. То есть иногда они пили вместе и зубоскалили над армейской жизнью. Но сейчас Селина была в несколько ином настроении, так что направилась на танцпол.