Д о б р о т и н. Мария Сергеевна, в вашем подходе к этому случаю я не вижу мудрости.
М а р и я. Мудрости уступок?.. Нельзя строить коммунизм по подряду.
Д о б р о т и н. Это как — по подряду?
М а р и я. Как в старину купцы-подрядчики. Лишь бы подряд выполнить, а кругом — хоть трава не расти.
Д о б р о т и н. Вот этого уж я не потерплю! Меня… коммуниста — с купцом в один узел! Не-ет!
Б е з в е р х а я. Разрешите слово? Одинцова занимается очернительством! (Бросила взгляд на Добротна.) Это Анатолий-то Мартынович — купец? Одинцова ставит под удар строительство ГЭС, а сама способствует возведению весьма сомнительных объектов.
Г о л о с а. Что за чушь?
— Голословные обвинения.
Б е з в е р х а я. Не голословные! В селе Юхонь, нашего района, недавно появилась новехонькая церковь. Не сама поднялась, как гриб-боровик. Построена из добротных материалов. Знал об этом райком? Не мог не знать!
М а р и я (смотрит на председателя райисполкома Матюшева, как-то вяло пригнувшегося к листочкам, разложенным на столе). Виктор Николаевич? Мы же вместе с вами ездили в Юхонь…
Матюшев молчит.
Т а р х о в. Райком не занимался строительством церкви в селе Юхони.
Б е з в е р х а я. Так можно все оправдать! Но когда уважаемая Мария Сергеевна лично чем-то занимается, тоже получаются картинки, я бы сказала, несовместимые.
Г о л о с а. Факты?
— Выкладывай сразу!
Б е з в е р х а я. Пусть Одинцова расскажет, как распорядилась с одним бетонщиком, что пришел в контору без валенок, и где теперь этот человек!..
Т а р х о в. Товарищи! Внимание… Мы ушли от повестки дня.
Д о б р о т и н. Нет, не ушли! Вы, Одинцова, чего же добиваетесь? Защищая мрамор, вы, по существу, срываете ударные сроки строительства электростанции. Огромный трудовой коллектив набирает ритм, темп, намерен досрочно вести строительство, а вы… Я никогда еще не работал в подобных условиях! Меня держат за руки. Что это: помощь, партийный контроль?.. Нет, издевательская опека. Местничество руководителя райкома невыносимо, оно граничит с прямым саботажем… Я отказываю Одинцовой в политическом доверии!
Г о л о с а. Это слишком!
— Давно такого не было!
Т а р х о в. Оставим эту резкость на совести товарища Добротина. Давайте же решать вопрос о судьбе мрамора!
Я б л о к о в. Здесь такой получился камуфлет, что сегодня мы ничего решить не сумеем.
Б е з в е р х а я (скандально громко). Зато мы видим, все видим, как вырисовывается политическое лицо Одинцовой!
Разошлись у ч а с т н и к и з а с е д а н и я б ю р о р а й к о м а. Мария сидит одна, переживая свое поражение. Звонит телефон.
М а р и я (берет телефонную трубку). Да. Райком.
Б о к а р е в (высвечивается). Это я, здравствуй, Маша! Я сейчас — в палатке, большой зеленой палатке, над которой хлещет дождь. Говорю с тобой по радиотелефону.
М а р и я. Где ты? В каком месте?
Б о к а р е в. Километров сто пятьдесят от тебя. Курасово. Мы здесь начинаем раскопки древнего городища. Между прочим, нашли женское ожерелье. Модницы в нем прогуливались две тысячи лет назад. Красивое. Но, Маша, ты слышишь, таких красавиц, как ты, не было тогда и никогда не будет.
Мария слушает, унимая душевную боль. Ей не хочется переносить на Бокарева тяжесть сегодняшнего дня.
Почему ты молчишь, Маша?
М а р и я. Я к тебе приеду.
Б о к а р е в. Даже не верится! В самом деле?
М а р и я. Ну.
Б о к а р е в. Что ты сказала? Ты чем-то огорчена?
М а р и я. Ничего. Сказала «ну».
Б о к а р е в. Но твой голос… Маша, что случилось?
М а р и я. Я приеду, мы поговорим.
Б о к а р е в. Милая… (Голос его осекся.) Маша, ты не волнуйся… Маша!
В его трубке частые гудки. Мария стоит, прижимает лежащую на аппарате телефонную трубку обеими руками.
М а р и я. Вырисовывается лицо Одинцовой… (С гневным сарказмом.) Оспорь мало-мальски сильную личность — и тут же у тебя появляется политическое лицо!..
З а н а в е с.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Б о к а р е в один.
Б о к а р е в. Если б можно было угадать, что случится с тобой, с близким тебе человеком… Многое можно было бы предупредить, отвести беду. Маша запаздывала. Дожди размыли дорогу. Я беспокоился, как она проедет. Ругал себя: зачем согласился ждать ее здесь, не выехал сам. Но надо знать Машу. Раз она решила… Недавно я раскапывал древнее захоронение. Нашел останки какого-то знатного человека. Рядом с ним его оружие и — женщина. Не мешало бы хоть чуточку от этого обычая перенести в мои отношения с Машей! Разумеется, при жизни. А то я — в Москве, она — здесь, в Сибири. Я прилетаю в Излучинск, она мчится куда-то в Юхонь, или на рудники, или к разведчикам газа, к рыбакам, к лесорубам… Без нее — не оправдывается мое присутствие на этом свете… Я вскрываю курганы, раскапываю развалины стен, памятники. Всматриваюсь в черепа гениев, страдальцев, героев. Вижу следы труда, побоищ, мора, жестокостей… Следы! Исчезают цивилизации, народы, страны. Бессмертна лишь любовь. Ее силой продолжается жизнь.
Входит М а р и я в дорожной одежде.
М а р и я. Здравствуй, Алеша.
Б о к а р е в. Маша! Приехала. (Целует ее.) Сама за рулем?
М а р и я. Сама, как всегда. У машины и у собаки должен быть один хозяин. (Оглядывается.) Хорошо тут! Раскопки… Здесь было селение? Большое?
Б о к а р е в. Такое, как Излучинск, не меньше.
М а р и я. Райцентр? А кто тут был секретарем райкома?
Б о к а р е в (смеется). Смотри, ожерелье.
М а р и я. Ого! Какая красота! (Надевает ожерелье, смотрится в зеркальце.) Я подошла бы в жены какому-нибудь царьку?
Б о к а р е в. Лучше бы — мне.
М а р и я (возвращая ожерелье). Сознайся, где купил?
Б о к а р е в. Да точно — глубокая древность!
М а р и я. Фокусник! Теперешнее, современное. Такой примитив сейчас — крик моды.
Б о к а р е в. Вини свою женскую психологию. Завидное постоянство! Что неандерталки на себя цепляли, то и вы. Только у твоих древних подруг не было таких глаз. (Целует ее глаза.) Милая моя… моя милая…
М а р и я (отстраняясь). Алеша, увидят археологи твои. (Тихо усмехнулась.) Аполлинера помнишь?
«Цыган мой, ты слышишь,
трезвонят опять?
В глазах у меня туман.
А думала я,
никому не
узнать,
Что тебя я люблю, цыган…»
Б о к а р е в. Эти стихи тоскливо кончаются. Забудем их?
М а р и я. Забудем. (Закуривает.) Хорошо бы еще кое-что забыть.
Б о к а р е в. Маша, прости, я после телефонного разговора с тобой позвонил кое-кому. Знаю, что у тебя вчера произошло на этом твоем заседании в райкоме.
М а р и я. Обидно. Ведь не на памятник себе хочу я сберечь излучинский мрамор! Для жизни он здесь всем нужен. И про парня того, со стройки… Рассказывали тебе?
Б о к а р е в. Угу.
М а р и я. Места себе не нахожу!.. Ночами просыпаюсь — вижу этого парня. Переминается в своих носках, глаза печальные, словечки смешные… Как я могла даже фамилию его не запомнить?! Не проверила, что с ним потом было. Забавный, трогательный человек… И вот…
Б о к а р е в. Перестань себя казнить. На стройке есть всякие начальники. Местком, партком. Пусть они казнятся.
М а р и я. Могла бы я позвонить в тот же партком, поинтересоваться… Нет, забыла. Прокуратура занимается. И я ищу: вдруг он жив, парень тот! Все-таки жив-живехонек?! Каждый день на плотину езжу. В общежитиях расспрашиваю. На улице, в клубе, в автобусах — в лица заглядываю… Массы! Вал! План! Охват! Чего стоит работа с тысячами людей, если не сбережешь одного человека?.. Одного! Текучка… В глазах рябит.
Б о к а р е в. Может быть, уйти? Из райкома?
М а р и я. Сбежать?
Б о к а р е в. Гм… С Добротиным ты уже не сработаешься. Такую глыбу, как он, передвигать не станут. Тебя могут попросить. Придется уйти.
М а р и я. Нет.
Б о к а р е в. Добротин не посчитается ни с чем. Он будет рвать гору, даже если твой райком вынесет тридцать решений подряд! Я хорошо его знаю. Дорога ему нужна срочно. И он не пожалеет мрамор, не промедлит, не свернет и не отступит. (Горячо.) Маша, подумай о себе, обо мне! Семьей заживем. Прежде — тут, пока экспедиция работает. А потом — в Москву. А? Мама успокоится! Что ты мотаешь головой! Какой тебе смысл носиться по району, рвать нервы на заседаниях, драться со всякими демагогами, выслушивать оскорбления? А что в итоге? Скажи, что останется от твоей работы? Протоколы заседаний.
М а р и я. Дружок, почему бы тебе не бросить свою археологию?
Б о к а р е в. Сравнила! Археология — это наука. Великая наука о прошлом.
М а р и я. Партийная работа — тоже наука. Великая наука о будущем! Конечно, ты бы очень поверил моей работе, если б меня ухлопали кулаки из обреза! Не то время…
Б о к а р е в. И слава богу.
М а р и я. Нет, когда человека несли в гробу под красным знаменем, каждый зевака понимал, что человек этот что-то доброе в своей жизни сделал, что не зря гремят винтовочные салюты!
Б о к а р е в (с легкой иронией поет). «Я все равно паду на той, на той далекой на гражданской… И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…»
М а р и я. Не шути, Алеша. Это для меня свято.
Б о к а р е в. А для меня! Для всех свято. Вопрос в том, на что полезней тратить силы ради тех же святых принципов. Словеса — или дело? Ты — инженер. Деловые люди, знаешь ли, созидают конкретный, осязаемый мир…
Мария все более отчужденно слушает, курит.
Тот же Добротин. Ему тоже нельзя отказать в известной логике. Человеку поручили строить гидростанцию…