С а н д у. Кому скомандовать «вольно»?
К э л и н. А кого ты только что поставил по стойке «смирно»?
С а н д у. А, нет, я просто так сказал, шутя. К тому же они давно разбежались.
К э л и н. В жизнь не поверю! Солдаты, которых поставили по стойке «смирно», будут стоять не дыша, пока не окаменеют, если им не скомандовать «вольно».
С а н д у. А если кто не выдержит и упадет в обморок?
К э л и н. Ну, упадет так упадет. Полежит, очухается и встанет в строй, опять вытянув руки по швам.
С а н д у. Со страху, что ли?
К э л и н. При чем тут страх?
С а н д у. Ну а с какой радости он, едва поднявшись, опять выпятит грудь?
К э л и н. Дисциплина. Солдат обязан беспрекословно слушать и подчиняться, а уж дело старших — распоряжаться и командовать.
С а н д у (после паузы). А вот как вы думаете: смог бы я с небольшой группой бойцов, ну вот с ротой, скажем, — смог бы я выиграть небольшой такой бой?
К э л и н. Отчего же не выиграть! Если ребята не измотаны длинным переходом, если достаточно патронов, гранат и к тому же сумеете занять хорошие позиции.
С а н д у. И все? Смелые ребята, патроны, гранаты и хорошие позиции?
К э л и н. Пожалуй, еще немного везения не мешало бы. Везение оно, знаешь, никогда не лишнее.
С а н д у. Да откуда ты его возьмешь, везение-то, на поле битвы? Его и в мирные времена кот наплакал, а тут, когда земля горит под ногами…
К э л и н. А вот представь себе — именно когда земля горит под ногами, глядишь, то одному солдату, то другому улыбнется удача. Важно только, чтобы в нужную минуту удача та была бы под рукой…
С а н д у. А что, вы помните такой случай в своей жизни, когда в самую-самую последнюю минуту везение-то как раз и оказалось под рукой…
К э л и н. Ну, случаев таких было множество, о них тебе каждый вояка расскажет, но вот однажды действительно произошла забавная история…
С а н д у. А расскажите.
К э л и н (после долгой паузы призадумавшись). Правда, приключилось все это уже после войны. Вернулись мы в сорок пятом, а в сорок шестом — засуха. С осени, как только пошли большие дожди, начали недоедать. К рождеству, глядишь, то тут, то там повесили полотенце над входной дверью, а до нового хлеба было еще далеко-далеко. Сам-то я выкручивался как-то, но на деревню накатывала великая печаль. А это было неправильно, политически было неправильно, и вот в самую распутицу собрался и пешком потопал в районный центр…
Райком комсомола.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а украдкой прихорашивается. К э л и н норовит прошмыгнуть мимо в какой-то кабинет.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а. Товарищ, вы куда?!
К э л и н. Солдата не спрашивают — куда, солдата спрашивают — на сколько.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а. Извините. И, стало быть, вы на сколько?
К э л и н. Минут пять. От силы — десять.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а. Товарищ Груя занят. У него — совещание.
К э л и н. Между прочим, еще сегодня утром, выходя из деревни, я как-то подумал: а вдруг он будет занят, а вдруг у него — совещание?! Но, обратите внимание, с дороги не свернул, перегруппировку сил не сделал.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а Вы по какому вопросу?
К э л и н. По личному, но он же может быть и государственным. Все зависит от того, кто стоит передо мной. С кем то есть разговариваю.
Д е в у ш к а - б л о н д и н к а. Придется подождать. У нас сегодня важное совещание — обсуждается развоз рыбьего жира.
К э л и н. Да ну? Вот уж не поверил бы, что ради вонючего рыбьего жира… (Заинтригованный, открывает дверь и входит.)
Кабинет, в котором идет совещание. Кэлин вошел, встал в дверях и поздоровался громко, как обычно старшие здороваются с подчиненными.
К э л и н. Здравствуйте, товарищи!!
О д и н и з з а с е д а ю щ и х. Это еще что такое?
К э л и н. На солдата не говорят — что, а говорят — кто таков, из какой, мол, части.
З а с е д а ю щ и й. Ну и из какой же ты части?
К э л и н. Сто сорок девятый гвардейский стрелковый ордена Кутузова и Александра Невского…
З а с е д а ю щ и й. И что из этого следует?
Г р у я. Оставьте, это мой односельчанин, известный в деревне балагур.
К э л и н (гордо). Мы с ним — друзья с детства, а кроме того, — школьные товарищи.
Г р у я. Ну да, друзья детства и школьные к тому же… Послушай, друг детства, тебе разве в приемной не сказали, что тут занято, идет важное совещание?
К э л и н. Сказали.
Г р у я. Ну а раз сказали, что занято, чего прешь?
К э л и н. У меня более важный вопрос. Я по вопросу о хлебе насущном, а вы тут занимаетесь черт знает чем. Говорят, развоз рыбьего жира обсуждаете…
З а с е д а ю щ и й. Ничего себе — друг детства…
Г р у я (несколько смущенно). Что ж, товарищи… В общих чертах мы все решили, а если что и осталось, то уж, как это водится, в рабочем порядке…
З а с е д а ю щ и е уходят, остаются только Груя и Кэлин.
Садись, чего торчишь в дверях.
К э л и н. Я не приучен, чтобы без приглашения, в чужом доме…
Г р у я. Ну пожалуйста, сделай такую милость, присядь. Для чего ты садишься-то у самых дверей? Как же мы с тобой разговаривать будем через всю комнату?
К э л и н. Я прошел восемь километров по раскисшей дороге, и ты из уважения к пройденному мною пути можешь выйти из-за стола и сделать несколько шагов мне навстречу, так чтобы мы смогли посидеть и поговорить на равных.
Г р у я. Во зараза! Разруха, страна после тяжелой битвы встает из руин, а он — чтобы непременно все было на равных. (Выходит из-за стола, идет и садится рядом.) Ну, выкладывай, что там у вас.
К э л и н. У нас плохо. У нас — голод.
Г р у я. Из-за этого не стоило тащиться восемь километров по раскисшей дороге. Эта новость нам давно известна.
К э л и н. Ну и какие вы тут меры…
Г р у я. Делаем все, что в человеческих силах… Вот сегодня на рассвете, например, отцепили для вас два вагона с рыбьим жиром.
К э л и н. Наши не любят рыбий жир. Наших тошнит, и они, получив его, смазывают им ботинки, предпочитая умереть в начищенной обуви, чем жить на таких харчах.
Г р у я. Да уж, вкусного в нем мало, что и говорить! Только вот для ребятишек достали очищенный, тресковый, и нужно, чтобы каждый школьник глотал по три ложки в день. Сегодня это для нас — государственная задача. Вагоны с хлебом уже в пути, а пока мы их не выгрузили, обязаны продержаться на рыбьем жире.
К э л и н. Ну а как быть с теми, кто не дотянет, пока тот хлеб будет к нам добираться?
Г р у я. Ты-то дотянешь, не беспокойся.
К э л и н. А я и не беспокоюсь за себя. Я пришел сказать, что Мария гибнет.
Г р у я. Какая Мария?
К э л и н. Ну вот, теперь ты уже спрашиваешь, какая Мария… Та самая, с которой ты обручился, перед тем как идти на войну, и на которой раздумал после демобилизации жениться…
Г р у я (после долгой паузы, огорченно). Кэлин, мы же с тобой договаривались, что больше ты не будешь об этом заводить разговора. За время нашего отсутствия слишком много войск прошло через нашу деревню…
К э л и н. Мария не выходила в поле уговаривать полки, чтобы они свернули в нашу деревню. Войска шли по заранее разработанным маршрутам. Так ли, иначе, а деревня ее не осудила, деревня ее прозвала Святой, и мы с тобой теперь обязаны заботиться о ней.
Г р у я. Почему это — обязаны?
К э л и н. Да потому, что все детство пасли втроем коров на речке, играли в камушки там под старой Ивой. Та Ива, между прочим, до сих пор так и стоит на берегу речки и будет еще стоять долго, потому что деревья, которые в детстве укрывали нас от дождя и зноя, — это же Святая Святых…
Г р у я. Боже мой, да с кем мы только коров не пасли, под какими Ивами в камушки не играли!
К э л и н. Да, но насчет Марии старики уже тогда нас предупреждали: ребята, имейте в виду, Мария — сиротка, и те, что играют с ней в камушки, те и должны будут заботиться о ней потом…
Г р у я. Но ведь потом, когда мы подросли…
К э л и н. Потом пошли посиделки: один раз ты Марию проводишь домой, другой раз — я. Я-то все больше помалкивал, а у тебя уже тогда язык был подвешен что надо. Ты уже тогда забивал ей голову всякой чепухой, и старые люди, видя, как она развесила уши, говорили: ребята, имейте в виду…
Г р у я (после паузы). И, что же, у ней в доме прямо ни крохи?
К э л и н. Не тебе об этом спрашивать. У ней и был-то всего один мешок кукурузы, и в прошлом году, когда ты был у нас председателем, ты же ей и велел свезти тот мешок и сдать государству. Она не посмела тебя ослушаться, потому что любила тебя. Свезла свой мешок, а теперь вот гибнет. Ты угробил ее, Михай.
Г р у я. У нее была большая недоимка, нужно было хотя бы частично ее погасить. Меня тоже не жалели — лупили директивами так, что успевай только поворачиваться…
К э л и н. Ты меня за дурачка не считай. Я и сам во время ночных дежурств начитался достаточно тех директив, но не помню, чтобы хоть в одной шла речь о том, чтобы одинокая девушка свезла свой последний мешок.
Г р у я. Послушать наших крестьян — у них каждый мешок последний, но потом, глядишь, появляется еще один, и тоже последний…
К э л и н. Марии ты мог бы и поверить, но ты был зол на нее. Ты не мог простить бедной девушке, что пока мы воевали…
Г р у я (после долгой паузы). Ну ладно, оставим это. Что там у нее? Слегла, опухла?
К э л и н. Да нет, не слегла и не опухла, но, понимаешь, от недоедания у нее стали волосы выпадать. Прямо, знаешь, целыми прядями. А девушка она статная, видная из себя, ей еще замуж нужно выйти.
Г р у я (порывшись в кармане). Галочка!
Входит с е к р е т а р ш а, девушка-блондинка.
Галочка, ты у нас генерал по этим делам. Как бы мне отоварить пару талонов из карточек будущего месяца. Вот, зашел односельчанин…