П л а т о н. Не вернется.
Л и д а. Откуда вы знаете?
П л а т о н. Характер его знаю. Сын.
Пауза.
Л и д а. Пойду на озеро. Искупаюсь.
П л а т о н. Осторожно, там глубоко.
Л и д а уходит.
(Бросил мастерить, садится на стул. Теперь видно, что он утомлен.) Думал, у меня дети послушные… А Павлик… (Берет куртку, снова вешает на стул.) То ли недоглядел чего… то ли не понимаю я их, молодых?..
Входит К р я ч к о.
К р я ч к о. Снова я. Увидел, что Лида на озеро пошла, вот и вернулся. Только не на добро тебе вернулся. Павлик — еще не все твое горе… Хотел было не говорить, так ведь собаке и той хвост не по кусочку обрубают, а сразу, весь. Так и я: пусть будет все сразу, знай! О Федоре твоем разговор… Я сначала не поверил. Работяга из работяг, серьезный, рассудительный, не пьяница. Да еще в такой семье, как твоя… В общем, я коротко, Платон: врачиху нашу участковую знаешь? У нее муж — маляр, квартиры красит, белит. Знаешь или нет?
П л а т о н. Знаю.
К р я ч к о. Так вот, твой Федя за врачихой волочится. А маляр — что? Красит, белит, ему и невдомек, что его благоверная другого райскими яблочками угощает. Федя ее тайком то на машине подвезет, то проводит вечерком переулками, что поглуше да потемнее, а люди все видят, все замечают. Одним словом, кроме тебя да маляра, почитай, все знают об этой парочке. И откуда оно берется: в твоей семье — и такой моральный конфуз? В общем, держись, Платон! Если что, я всегда с тобой! (Уходит.)
Платон сидит некоторое время молча, потом берет ложку, принимается стругать. Входит Ф е д о р.
Ф е д о р (снимает пиджак). Смешная работа — хлеб разгружать; вроде бы и легкая, а не приловчишься.
П л а т о н. На завод успеваешь?
Ф е д о р. Конечно. Правда, теперь мне пораньше приходить надо. Мальца одного взялся делу обучить.
П л а т о н. В наставники записали?
Ф е д о р. Сам, добровольно взялся. Заводу хорошие слесари-инструментальщики ой как нужны!
П л а т о н. Толковый парень?
Ф е д о р. Присматриваюсь, вроде бы берется.
П л а т о н. Почему-то считают, что для музыки нужен талант, для песни — стих, а мастеровым вроде бы любой может стать… Смотри, человека учить — не резьбу нарезать.
Ф е д о р. Понимаю. (Хочет идти в дом.)
П л а т о н. Погоди, Федор. (Помолчал, окинул сына тяжелым взглядом.) Правду говорят, что у тебя с врачихой… (подыскивает слово) шуры-муры?
Федор взглянул на отца.
(Понял, что оскорбительным показалось сыну это слово.) Называй как знаешь, по-своему.
Федор молчит.
Что же ты себя и отца срамишь? С замужней женщиной. На смех и пересуды семью нашу выставляешь… Что молчишь, язык проглотил?
Ф е д о р. Я люблю Клаву.
П л а т о н. Девчат тебе мало?
Ф е д о р. Я Клаву люблю.
Пауза.
П л а т о н (едва сдерживает себя). Любишь?.. Любовь не водят по закоулкам, не прячут! Любовь не крадут, Федор!
Ф е д о р. Мы с Клавой еще не знаем…
П л а т о н. Среди дороги остановились? Ни туда, ни сюда? Жизнь наедет и раздавит вашу любовь, коль она у вас такая!..
Ф е д о р. Мы с Клавой подумаем, решим…
П л а т о н. Единый советчик во всем, и в малом и в большом, — правда! Слышишь — правда!
Ф е д о р. Да. Правду сказать надо. А как это сделать?
Затемнение.
Ранний вечер. П л а т о н что-то мастерит.
Входит м а л я р.
М а л я р. Добрый вечер, Платон Никитич. В трудах и заботах? Правильно, надо же как-то время убивать. Человек на пенсии — все равно что в чистилище: впереди — либо рай, либо ад. Третьего не дано. Трудитесь, дай вам бог здоровья. А что же это ваших не видно?
П л а т о н. Невестка повела мать и Таню на концерт — японцев слушать. Говорят, поют хорошо. А Федор скоро будет.
М а л я р. Пусть себе поют, а у нас свое дело. Знаете, я даже не поверил, когда вы позвонили…
П л а т о н. Почему?
М а л я р. Известное дело: вы любите деньги в свой карман складывать, а вынимать… (Жест.) А тут раскошелиться придется. Вам побелка-покраска?
П л а т о н. Да.
М а л я р. Даю материал для размышлений: если будем договариваться официально, побелка затянется на месяц, а то и на два. Если же договоримся по-человечески, три-четыре дня, знак качества — и будь здоров! Вот и вся история с эпилогом!
П л а т о н. А успеете и на работе и здесь?
М а л я р. Ассигнации ваши — дело наше. Каждому хочется не просто хлеба, а хлеба с маслом.
П л а т о н. Крадешь, воруешь?
М а л я р. Кручусь! Темными, запутанными дорожками приходится человеку бродить в поисках масла к хлебу, Платон Никитич. У меня семья: жена — врач, дочь в школу ходит. Деньги мне очень нужны.
П л а т о н. Жена тоже зарабатывает?
М а л я р. Не зарабатывает, а зарплату получает. Зарабатывать, я считаю, — это то, что сверх зарплаты. Она, бедняжка, ходит по домам, людей обслуживает, ищет всякие недуги в человеке, а пользы от этого — ноль целых… У меня закон: зарплату-до последней копейки семье, а навар — это уже мое.
П л а т о н. Куда же ты расходуешь свой навар?
М а л я р. Вы уже в таком возрасте, что долговато вам объяснять придется. Ближе к делу. Магарыч! Потом уж разговор — таково правило трудящегося человека.
П л а т о н. Хорошо. (Выносит бутылку и какую-то закуску.) Ты почему с завода ушел?
М а л я р. Ямку нашел. (Наливает рюмку.) Если бы вы рыбачили, то знали бы: рыба, как правило, ямки любит. Почему? Там корм собирается. Я откровенно с вами, потому что вы мне почти крестный отец. Помните, в детстве меня пацаны дубасили, а вы защищали? (Кивнул на бутылку.) Еще по маленькой.
Платон наливает рюмку.
А себе?
П л а т о н. Не могу.
М а л я р. Неволить не стану. Водка — это лекарство: от хандры, от горя, от счастья, от безделья, от переутомления, от любви, от ревности… Единственное универсальное лекарство. (Пьет.) К нему привычка нужна. (Налил еще рюмку, выпил.) Говорите, ворую? Все воруют. Кто может, кто умеет, кому есть где украсть, тот и ворует. С ними борются, а они воруют… Один потянет — ему выговор. Другой — его с работы, третий — его в кутузку… А сколько неуловимых? Платон Никитич, их легионы! Я как раз из тех, которые вроде бы и крадут и не крадут. На грани… Для меня статьи не существует.
П л а т о н (увидел кого-то). Ну, закусишь потом, иди обмерь комнаты, осмотри, чтобы знать, какова работа.
М а л я р. Что мне обмерять… Я глазом поведу — и дело в горшочке. (Идет в дом.)
Входит К л а в а, красивая женщина лет тридцати.
К л а в а. Немножко задержалась.
П л а т о н. Простите, что я в выходной вас позвал.
К л а в а. У болезней нет выходных, да и у врача тоже. Сердце пошаливает, наверное?
П л а т о н. Все, что ни есть, на сердце ложится, Клава.
К л а в а. Пойдемте в комнату, я вас послушаю.
П л а т о н. И здесь можно.
К л а в а (раскрывает чемоданчик). Измерим давление?
П л а т о н. Не трудись, Клава.
К л а в а. Надо обязательно.
П л а т о н. Обойдемся.
К л а в а. Вы недооцениваете медицину…
П л а т о н. Человек и без врача знает, что к чему.
К л а в а. Зачем тогда вы меня позвали? Чай пить?
П л а т о н. Можно и чаем угостить.
Из дома выходит м а л я р.
М а л я р (увидел жену). Клава, Клавочка, Клавуся, за мной пришла?
К л а в а. К больному.
М а л я р. Это кто — больной? Платон Никитич? Да он и в двадцать первом веке будет пополнять свою сберегательную книжку.
П л а т о н. Если доживу — буду.
М а л я р. Вовремя ты явилась. Будешь теперь знать, почему иной раз я прихожу домой не в форме. Разве я собирался выпивать? И в мыслях не было! А вот Платон Никитич выставил. Видишь?! (Жест.) Садись, Клавочка, с нами.
К л а в а (Платону). Выходит, я вам не нужна?
П л а т о н. Нужна. Садитесь, я вас чаем угощу. С земляникой.
К л а в а. Вызвали врача, чтоб земляникой угостить?
П л а т о н. А почему бы и нет? (Идет в дом.)
М а л я р. Видишь, не мог я отказать, пригласил человек о работе договориться — и сразу рюмку на стол.
К л а в а. Пей, пей… И вторую, и третью, и четвертую…
М а л я р. Ты вот меня ругаешь, а я тебя люблю. Знаешь за что? Красивая ты! Я ведь настоящий художник, хоть и пошел в маляры. Но талант во мне живет… До сих пор меня волнует твоя фигурка, твои губки…
К л а в а. Не болтай.
М а л я р. А молодцы мы с тобой, Клавочка: грыземся, грыземся, а все равно нас водой не разольешь! (Наполнил рюмку.)
П л а т о н выносит самовар.
П л а т о н. Чаю выпьем, спасибо, что заглянула, Клава, сейчас я чашечки…
К л а в а. Дайте я помогу.
П л а т о н. Чашки на кухне.
К л а в а ушла в дом.
М а л я р. Красивая у меня жена, правда?
П л а т о н. Дружно живете?
М а л я р. Не без ссор, но ничего… Она мне многим обязана. Я ее воробышком общипанным взял, выучил. Институт закончила — врач… Не так просто было…
К л а в а приносит посуду, ставит на стол.
Входит Ф е д о р. Увидел гостей, на какое-то мгновение растерялся.
Ф е д о р. Добрый вечер…
М а л я р. Ну вот, будет с кем рюмку выпить. Не люблю с бутылкой один на один.
П л а т о н. Иди к нам, Федор.
Федор садится за стол.
М а л я р (наливает Федору). Давай.
Ф е д о р. Я не пью.
М а л я р. Пей, пока неженатый… Женишься — сразу под боком окажется милиционер в юбке. Кстати, знакомься, это Клава. Может, узнаешь ее? Врач. Моя жена. (Целует Клаву.) Мы любим друг друга. Я — ее, а она — меня. Выпьем за нее.