(Помолчав.) Говоришь, в крайнем случае — выговор. Эти выговора в печенке у народа сидят!.. Выговора! Все выговора, вынесенные в стране, можно в один сейф собрать! Понял — в один сейф! А бракованные стройки, заводы, уничтоженные реки, тысячи испорченных машин и на миллиарды рублей бракованных тряпок… Это ведь те же самые выговора, но их в сейф не упрячешь. (Усмехнулся.) И на человеке его не увидишь. Вот если бы выговор, как гирю, на шею вешали сучкиным сынкам, чтобы поясница у них трещала. Вот так, Петр…
П е т р. Послушать вас, так за каждую мелочь — под суд?
П л а т о н. Труд человеческий как свой ценить надо! Человека ценить и себя!
Лида наливает Петру и Платону пива.
«Жильцы»!.. А можно их иначе назвать, а то ведь они налоги платили, чтобы вас в институтах учить… Выучили, а вы их — в шум и в гам на Качаловскую…
Л и д а. Выпейте, ораторы.
П е т р. Я аудитория, а оратор у нас один — отец.
П л а т о н. Есть такие, сынок, которые мне разные прозвища придумывают — и стяжатель я, и корыстолюбец, и скряга… Пускай себе. Иногда видишь: трубы валяются поржавевшие, цемент под дождем мокнет… И мне жаль, поверь, как своего, прямо душа болит… Потому что все это — наше… общее… государственное. Хотим жить хорошо? От завода до последней соломинки, до гвоздика, до кирпичика — все беречь нужно! Скупыми быть! Не транжирами и не равнодушными. А заботливыми! Хозяйственными! Иначе и немыслимо!
П е т р. Пора кончать диспут.
П л а т о н. Пора… (После паузы.) Пока не поздно, сынок, напиши куда следует… Напиши: ошибся. Сознайся, что ошибся. Пусть строят не там… Сядь и напиши.
Л и д а. Так просто — сядь и напиши.
П е т р (удивленно). О чем писать?
П л а т о н. Пиши, что жить там людям нельзя. И докажи.
П е т р. Хорошенькое дело! В строительство уже вложены десятки тысяч рублей. Призываете быть скупыми, а тут — тысячи на ветер. Кто нам такое позволит?
П л а т о н. А истратить миллион на дом, в котором жить будет хуже чем на каторге? Миллион — это еще большая расточительность… Да еще и неуважение к людям… Так что, пока не поздно, пиши…
П е т р. Собственно, с какой стати я должен держать отчет перед вами за свои служебные дела?
П л а т о н. Я твой отец.
П е т р. Из пионерского возраста давно вышел.
П л а т о н (не сдерживая гнева). Из возраста моего сына никогда не выйдешь! Тебя не Петькой называют, а Петром Платоновичем! А значит, Платон за тебя и за дела твои тоже в ответе. И совесть рода своего не дам пачкать!
Л и д а (пропела).
«И сказала мама: «Шалостям конец.
А как жить-трудиться — скажет вам отец!»
Петр бросил в ее сторону сердитый взгляд.
Просто вспомнила.
П е т р (ему не по себе, налил пива, пробует улыбнуться). Напишу… Подтвердится, прекратят строительство, а меня — с работы…
П л а т о н. Жаль… да уж ничего не поделаешь. Так случилось. Найдешь другую.
П е т р. Такая работа, как моя, на дороге не валяется.
П л а т о н. Какую уж дадут.
П е т р. И из партии тоже.
П л а т о н. Может, и из партии… И опять — ничего не поделаешь. Значит, не может партия таких держать! Она есть и должна быть чистой! Совесть свою очистишь, вину трудом искупишь — может, и восстановят.
П е т р (ударил кулаком по стулу). Хватит, наигрались словами… (Опомнился.) Простите, не сдержался… Но и вы тоже… У государства хватает организаций, которым положено проверять и следить.
П л а т о н. У государства вас — миллион, за всеми и не уследишь, а у меня вас — четверо. Каждого должен видеть и за каждым посматривать! Испокон веков так родителям велено!
П е т р. Вас не убедишь… Давайте хоть передохнем…
П л а т о н. Напиши, а потом уж и отдохнем.
П е т р. Что? Что писать?!
П л а т о н. Я, Ангел Петр Платонович, хочу признаться…
П е т р (хрипло). Ну и пишите!
П л а т о н. Писать будешь ты!
Затемнение.
Слышен голос Платона: «Я, Ангел Петр Платонович, признаюсь, что решение о строительстве жилого дома по улице Качаловской ошибочно. В этом и моя вина…» Голос Платона замирает.
Возникает песня под гитару: «А ветер времени все подгоняет корабли, корабли, корабли…»
Ранняя осень. Двор Платона. П л а т о н мастерит. Входит К р я ч к о, наблюдает за Платоном.
К р я ч к о. Пыхтишь уже, Платон… А почему? Дети изматывают здоровье родителей. О Павлике не слыхать? А как Петр? Переживает?.. Такая работа была, а теперь — рядовой инженер. Квартиру оставил. Стыдно стало, и к отцу! А Лиды не видно. Бросила? Такая красавица, ей небось деньги нужны, а рядовой… не тот коленкор. И Федор, вижу, все ходит со своей врачихой… У них до сих пор все в тумане? Дети! (После паузы.) Твои хоть на воле, а моего — на три года в колонию… Ездил проведать… Там такая шпана, что попа туда посади — выйдет бандюгой первого сорта! (Вынимает из кармана пузырек.) Зашел вот в аптеку, купил ландышевых капель. Ты еще крепкий, а я на лекарствах… (Посмотрел за забор.) Маляр идет. Пьяный в стельку. К тебе, видно.
Входит м а л я р, что он пьян, заметно не сразу.
М а л я р (окинул взглядом двор, словно желая убедиться, что кроме него здесь еще только двое. Подошел к Крячко). Гражданин Крячко, активист и агитатор, член товарищеского суда, жэка, отец арестанта… Какие еще у тебя чины? Вспомнил: пенсионер! Ничего не делаешь, а тебя кормят, одевают… А зачем? Удобрение для общества! Вот ты кто!
К р я ч к о. Маляр! Ты кистью своей стены малюй, а людей не трогай.
М а л я р. Не сердись, товарищ Крячко. Я не по злобе. Просто я начал людей изучать… В анфас они красивенькие, а с тыла облеплены кизяком жизни… И хочется мне составить книгу «Кто есть кто?».
К р я ч к о. С себя начинай.
М а л я р. Я личность сложная. Ты, Крячко, смотрел когда-нибудь в длинную трубу, что лежит на земле? Глянешь — и далеко-далеко виднеется кружочек пустоты. Вот такой мне иногда моя жизнь представляется… И с той стороны и с этой — пустота. (Садится на стул, голова тяжело падает на грудь, мгновенно заснул.)
К р я ч к о. Набрался ни свет ни заря. А может, еще с вечера.
П л а т о н. Будешь идти, забери его. Домой заведешь.
К р я ч к о. Его нести надо, а силенок нет.
М а л я р (проснулся. Снова окинул взглядом двор). Платон Никитич, подойдите… Хочу вам что-то сказать при свидетелях.
Платон подходит.
Я к вам свататься пришел… Отдайте мне мою жену. Да, да, отдайте! Живем мы, еще не разведенные, в одной квартире, но она уже ваша… Отдайте! Я на ней заново женюсь. Свадьбу сыграю. Было дело, и ругал я Клаву и бил понемногу… Видите, как на духу перед вами… Даже изменял ей, потому что казалась она мне какой-то пресной: и глаза, и руки, и как повернется, как пройдет — все мне не нравилось. А теперь (с дурацким смехом)… все нравится!.. Нравится!.. Отдайте мне ее. Магарыч поставлю… Свадьбу заново сыграем.
К р я ч к о. Не к Платону, а к Федору обращайся.
М а л я р. Платон здесь всему голова, он дела вершит! (Вроде что-то вспомнил.) Она беспутная барахольщица, ей бы все наряды, она и Федора и вас разорит. Она деньги на ветер швырять привыкла… У меня навар был, и все она… Не ко двору она вам… Голова болит… Не успел опохмелиться…
К р я ч к о. Пойдем, отведу.
М а л я р. Здесь, недалеко… «чернила» продаются. Опохмелюсь и приду, я вам такое расскажу…
К р я ч к о с м а л я р о м выходят.
(Возвращается.) Забыл сказать… спалю я ваше коршунье гнездо, а ее, Клавдию то есть, покалечу. И будет еще одна история с эпилогом… (Ушел.)
Платон присел к столу: видно, на душе у него тяжело и сердце болит. Не заметил, как вошел П а в л и к. Он вроде бы возмужал, даже вырос, а может, так кажется, потому что одет в модную куртку. Вошел во двор, снял шляпу. Смотрит на отца, от волнения растерял приготовленные слова.
П а в л и к. Отец…
Платон не оглянулся; может, не расслышал, а может, подумал, что почудилось.
Отец!..
П л а т о н (оглянулся). Это ты?.. Павлик… (Встал.)
П а в л и к. Я, папа…
П л а т о н. Вернулся… (Пошел, прикрыл дверь в мастерскую.) Где пропадал?
П а в л и к. Как мама?.. У нас все благополучно?
П л а т о н. Понемножку, все благополучно… А ты институт не бросил?
П а в л и к. Договорился — на вечерний перейду… А каникулы и вот несколько дней сентября прихватил — на севере в стройотряде…
П л а т о н. А на север все же поехал?
П а в л и к. Поехал. И не жалею… Трудно было, а потом — ничего, освоился.
П л а т о н. А Оля?
П а в л и к. Со мной. Обед всей бригаде варила… Заработали мы там немало… Около двух тысяч…
П л а т о н. Так много?
П а в л и к. Много? Посмотрите на руки!..
П л а т о н. Прости, сынок, что тогда так…
Пауза. Отец и сын словно снова пережили ту памятную разлуку.
П а в л и к. Было да сплыло.
П л а т о н. И Петр теперь с нами живет…
П а в л и к. Переехал сюда на работу?
П л а т о н. Домой приехал и на работу здесь устроился.
П а в л и к. А Лида?
Пауза.
П л а т о н. Олю почему не привел?
П а в л и к. Мы уж завтра, на субботний обед.
П л а т о н (необычным голосом, будто сдерживая и плач и радость). Собирается семья… Сынок, Павлик, здравствуй! (Подошел, обнял сына.)
Затемнение.
С противоположных сторон выходят Т а н я и В и л я. Они заметили друг друга. Приблизились, остановились, будто никак им не разминуться. И выжидают, кто первый скажет слово.
Т а н я. Вы так смотрите на меня, будто узнаете.