Председательствующий с прищуром смотрит на нее. Второй заседатель сидит сжав губы. Якубов, взяв один из томов, лежащих перед ним, начинает листать его, ища что-то.
И вот недавно бухгалтер мне говорит: «Если собрать все твои отпускные да выходные, то можешь пять лет получать зарплату, ничего не делая»… Вот ведь какие дела-то. А вы увидели эти несчастные сто двадцать рублей, которые мне дали… Мы не такие, какими нас считает гражданин прокурор. Мы не хапуги, но и не кролики. Мы — колхозники! Колхоз — это жизнь. По крайней мере для нас. (Садясь.) Да и для вас тоже, полагаю…
В ь ю г и н. Мать честная…
Х а р и с о в а (поднимаясь). Еще слово… «Либеральничал»… (Кивнув на Сагадеева.) Да он за один брак, худую работу человека раздавить мог! Неужели мы такие простофили, дети малые? (Садится.)
Я к у б о в. Можно огласить один документ, потом задать вопрос?
Председательствующий, глянув на него, кивает.
Показание главного бухгалтера колхоза. В данное время он болен. (Читает.) «Я был против сохранения зарплаты за участниками поездки на Черное море. Сагадеев сделал мне внушение и сказал: «Ты в колхозе человек новый и не знаешь обстоятельства». Я ему заметил: «Обстоятельства везде одинаковые, и на беззаконие меня не толкай». Однако под давлением Сагадеева я подписал документы вторым. В чем раскаялся и помогал следствию». Харисова сама, видно, того не желая, проговорилась: Сагадеев мог раздавить человека. Кудашев, может, ты скажешь, как он с тобой обошелся, тебя искалечил?
К у д а ш е в. А тебе, собственно, какое дело?
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (мягко). Вопрос поставлен, пожалуйста, отвечайте.
Кудашев встает. Колхозники напряженно ждут, что он ответит.
З а к и р о в. Скажи как есть.
К у д а ш е в. Я тогда еще прорабом был. Поддался уговорам строителей — детишки, пожалей — и завысил объем работ. Оформил — не подкопаешься. Назавтра иду по полю — Сагадеев. «Ну как, — говорит, — идешь прямо или криво?» — «Прямо», — говорю. «Прямо?..» И ка-ак даст по шее! Я отлетел. Лежу, кровь из носа булькает, голову не могу поднять. А он сидит возле. «Я тебя, — слышу, — из утробы мамы твоей вытаскивал. Ты в поле родился — за неделю до войны; мы с отцом твоим покойным сено косили. Я тебя на руках в деревню понес. Потом выучили, колхозную стипендию платили, в люди вывели. А теперь мне — нож в спину. Мало других? Ты-то зачем? Хотя бы ради памяти…» Смотрю — весь бледный, губы дрожат… Пришел к строителям и заорал: «Сволочи, деньги на стол — или катитесь вон!» (Как-то раздумчиво.) После того у меня полгода голова дергалась, еле вылечился…
П е р в ы й з а с е д а т е л ь. Ничего себе…
Я к у б о в. То-то и оно.
К у д а ш е в. Недавно я вычитал у Маркса: «Все подвергай сомнению». (Сел.)
Улин переводит взгляд на председательствующего, желая сказать что-то, но не успевает.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. У меня вопрос к Закирову.
Тень недовольства проходит по лицу Улина. Закиров встает.
Сколько вам было лет, когда вы стали секретарем парткома колхоза?
З а к и р о в. Двадцать два.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Стали после чего?
З а к и р о в. После Тимирязевской академии.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Теперь в том же колхозе… инженер-механик?
З а к и р о в. Пока да.
В ь ю г и н. Если хотите знать, он написал диссертацию. (Вставив слово, снова угас.)
В т о р о й з а с е д а т е л ь. О чем? По какой теме?
З а к и р о в. По усовершенствованию топливной аппаратуры тракторов. Словом, по мотору.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. И защитили?
З а к и р о в. Только что рекомендовали к защите.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Рекомендовал кто?
З а к и р о в. Кафедра Тимирязевской академии.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Говоря о Сагадееве, вы обронили фразу: «Решил судьбу моего отца». В каком смысле?
Все кроме Баимова и Сагадеева смотрят на Закирова.
Пожалуйста, если можно.
З а к и р о в (ни к кому особенно не обращаясь, с тем же хладнокровием, ровным голосом). В пятьдесят втором году отец мой был начальником политотдела МТС… Как-то ехали вдвоем со вторым секретарем в район. В пути разговорились. Отец возьми и скажи: «Мы боимся быть зрячими и предпочитаем быть слепыми». Секретарь промолчал, а по приезде доложил первому. Созвали бюро. И слова отца истолковали так, что его исключили из партии, сняли с работы. Дело послали выше. Все остальное я узнал потом в обкоме партии. Дело поручили инструктору обкома — нынешнему подсудимому, Он просмотрел материал и сказал заведующему отделом: «Не вижу ничего крамольного». Тот опешил. «И шефу так доложим?» (Слегка подчеркнуто.) — «Доложим». Секретарь обкома выслушал и тоже опешил. «Может, ты и первому так скажешь?» — «Придется». Пошли.
Отдаленно грохочет гром.
Первый секретарь выслушал и спросил: «А ну, скажи, почему ты считаешь, что мы боимся быть зрячими и предпочитаем быть слепыми?»
В ь ю г и н. Ишь ты…
З а к и р о в. «Коммунисты, — отвечает наш герой, — имеют право критиковать самих себя. Если это неверно, надо перечеркнуть Устав партии. — И продолжает: — Этот начальник, видно, честный человек. Ехали они вдвоем, свидетелей нет, он мог сказать — клевета. Тогда досталось бы второму». Тут первый секретарь всех выгнал из кабинета… Скоро отца восстановили в партии и на работе. А могло повернуться совсем по-другому… Тогда Сагадееву не посчастливилось бы сидеть сегодня здесь.
Вьюгин криво усмехнулся. Председательствующий с какой-то новой приглядкой взглянул на Сагадеева, потом невольно посмотрел на Улина. Их взгляды встречаются.
У л и н (на этот раз его взгляд холоден и тверд). Разрешите?
Председательствующий кивает.
(Закирову.) Я должен напомнить — на суде побеждает не послужной список, не похвальные отзывы, а право, и только право. Речь идет о закулисной деятельности в сфере деловых отношений, искривлении политики в вопросе оплаты, точнее — об их следствии, о фактах нарушения закона. Только в этих рамках должно рассматриваться данное дело.
З а к и р о в (все поджидая подходящего момента, чтобы приступить к главному, о чем собирается сказать). Факты — свет лишь с одной стороны. Их не понять в отрыве от жизни… и от жизни самого человека. Случай, о котором я рассказал (Улину), по смыслу глубже «похвального отзыва». Не о том ли он говорит, что можно не склоняться в подобных ситуациях и все же остаться в живых?.. Никто у нас не мог противостоять — у себя — реформам-выкидышам, которые печенки проедали, «авторитетам», у которых бывало семь пятниц на неделе, — сей кукурузу, ликвидируй лошадей, личную скотину…
Неподалеку грохочет гром.
(Взглянул на Сагадеева.) Один он у нас смог, осмелился. Я испугался за него и стал умолять: давай свертывать подсобные — из-за них его собирались снимать. Тогда-то я понял…
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Что вы поняли?
З а к и р о в. Он осадил меня вопросом: «Чем мы выиграли войну? Только оружием? Нет, и отличной памятью! Было что вспоминать, чем дорожить. Почему крестьяне покидают землю? Мы успели отравить им память! (С чувством.) Надо расшатать ее, их больную память, и навязывать здоровую. Пока не поздно. Деньги нужны для этого! Чуда не жди». (Иным тоном.) Смелость — это еще не оригинальность. Она хороша, когда подталкивается тревогой… Так бы и сняли его тогда, но тут состоялся Пленум ЦК. Шестьдесят пятого года. Призыв к личной инициативе, экономическим методам управления… лучше применяться к земле, на которой живешь, — все это совпало с тем, что уже делал Сагадеев.
Улин взглядом и движением бровей просит у председательствующего разрешения.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (кивнул ему; Закирову). Спасибо.
Закиров садится.
У л и н. Закиров. (Неопровержимо.) Человек, как я понимаю, — это то, что он есть сегодня. И всегда неловко, когда сегодняшнее человека начинают подпирать его прошлым. Прошлое его обретает вес только в связи с его настоящим.
Председательствующий внимательно смотрит на него, словно почувствовав его железную хватку.
Товарищ председатель. Как я и предполагал, повторные сообщения свидетелей ничего нового не добавляют по существу. Мы топчемся на месте. Поэтому я настаиваю на прекращении подобных показаний.
Я к у б о в. Я поддерживаю.
В ь ю г и н (грузно поднимаясь среди напряженного молчания зала, сдавленным, хрипловатым голосом). Я прошу дать мне слово. У меня есть кое-что новое. (Скрипнув протезом, опирается на здоровую ногу.)
Во взгляде Улина — требование не отклонять его ходатайство.
Второй заседатель что-то шепчет председательствующему на ухо; тот оборачивается к первому заседателю; из ее жеста и шепота трудно понять что-либо.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (Улину). Простите. (Вьюгину.) Что вы хотите сообщить нового? Только по делу.
В ь ю г и н (с ходу). В страшную засуху, два года подряд — вы ее должны помнить, — мы вылетели бы в трубу, порезали бы весь скот, растеряли людей, если б не было у нас консервного цеха, подсобных промыслов, деятельность которых прокурор назвал чуть ли не экономической диверсией! (С жаром.) Мы выдержали эти два года, когда все выгорело, и сохранили заработок людям еще и потому, что десять лет укрепляли хозяйство, всего накупили, понастроили, вернули колхознику веру в труд, в колхоз! В засушливые годы мы не взяли у государства ни одного рубля. Если бы мы позволили засухе застать нас врасплох, вырезали бы всю скотину, взывали к государству о помощи, как делали это другие, нахапали бы кредиты, ссуды, а потом бы обивали пороги, чтобы их списали, — вот тогда, по-вашему, мы поступили бы правильно и все было бы законно!