Х а л и д а (ни на кого не глядя). Юнусова Халида… доярка.
К у д а ш е в. Та самая, которой корову подарили…
У л и н. Товарищ председатель, обвинение протестует против сообщения человека, не вызванного в суд.
Халида тем временем останавливается почти что возле Сагадеева, приглаживая волосы медленным, выжидательным движением, как человек, готовящийся к схватке.
В т о р о й з а с е д а т е л ь (Улину). Я бы не хотела, чтобы присутствующие в зале ставили под сомнение даже справедливый приговор только потому, что мы кому-то не дали слова. Я прошу выслушать гражданку, если она хочет дать показания.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (посмотрел на первого заседателя, на Сагадеева и, видя, что оба, потупившись, молчат). Просьба удовлетворяется.
Х а л и д а (словно и не слыша). Я тоже виновата… Нас так обрабатывали, внушали: Сагадеев — противник нашей линии, преступник… капали, капали… я тоже поддалась. Что я понимала?.. (Тем же исповедальным тоном, ни к кому не обращаясь.) Глаза мои открылись, когда прошлой осенью новый председатель выступал на собрании, говорил, — колхоз получил небывалый урожай капусты, и Баимов расхваливал его; мол, колхоз является школой, образцом для других хозяйств, колхоз после Сагадеева идет вперед, а не назад, как путали некоторые. Тогда я не выдержала, выступила: какой же небывалый урожай, если посадили сто сорок гектаров, а показали — сто, чтобы превысить урожай? Какой же образец, если себестоимость молока — тридцать копеек, а продаем за двадцать пять? Был колхоз школой при Мурате Гареевиче, когда молоко обходилось в девятнадцать копеек. После Баимов отвел меня в сторону и сказал: «Ты что делаешь? Мы тебя депутатом райсовета выбрали, а ты что делаешь?» Я ответила: «Не могу черное называть белым, вот и все. Что сделал Сагадеев, то и есть. Нарастающего нет».
С а у б а н - а п а (глядя перед собой, шепотом). Господи… Господи…
Х а л и д а (застыв на мгновение). Когда Мурата Гареевича исключали из партии, я была членом парткома. Половина членов были уже новые, пришлые. Когда голосовали… (почти шепотом) я подняла руку. И это все решило. Потом я уснуть не могла, всю ночь проплакала… Назавтра дочка моя… от меня отвернулась… (Какой-то звук, как в удушье, вырывается из ее горла; глаза наполнились слезами, рот перекосился.) За что… за что… (плачет, не может вымолвить слова) в тюрьме… пять месяцев… (На грани безумия. Посмотрела на Якубова, на Баимова, срывающимся голосом.) Будьте вы прокляты! (Как бы надломившись, упала Сагадееву на плечо, обхватила его руками и завыла.) Это я… я погубила-а-а…
Колхозники зашевелились, завздыхали. Конвойный снова растерялся.
Прости… прости меня… (Плачет навзрыд.) Умереть… лучше умереть…
Зашумел дождь.
С а г а д е е в (поглаживает ее по голове). Успокойся, Халида, успокойся. (Кадрии.) Воды.
Второй заседатель быстро наливает из графина воды и протягивает стакан Кадрии. Она подходит к Халиде, та отстраняет стакан.
К а д р и я. Пожалуйста, Халида, родная, успокойся… ну прошу тебя, пожалуйста… (Ей наконец удается усадить Халиду; поправляет ей волосы и садится рядом.)
На протяжении этой сцены Баимов не смотрит ни на кого. Улин украдкой поглядел на него. Саубан-апа вытерла глаза. Второй заседатель встала и, скрестив руки и сжав губы, прохаживается. Председательствующий сидит, обхватив голову руками.
Дождь шумит за окном.
Х а р и с о в а (встает, как бы про себя). Что еще?.. Одно чувство другое вызывает…
В ь ю г и н (вдумчиво). Как дважды два — четыре не выходит…
У л и н (осаживая его). Не надо передергивать.
В т о р о й з а с е д а т е л ь (садясь). Скажите, как реагировали колхозники, когда Сагадеева исключили из партии?
Харисова колеблется.
К у д а ш е в. Скажи, не робь.
Х а р и с о в а. Трактористы побежали к машинам, завели моторы. Чтобы колонной ехать в город.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. И что же?
Х а р и с о в а. Мурат Гареевич встал посреди дороги. Прокричал: «Оставьте!» И пошел прочь.
К у д а ш е в (тихо). Все правильно.
Х а р и с о в а (только председательствующему, кивнув на Якубова). А этот три года назад вернулся в деревню — подполковником, с большой пенсией. Дом поставил — на особицу, с глухим забором, с овчаркой. Никогда у нас такого не бывало… Сперва без дела слонялся; пожуривал Сагадеева: зачем подсобные промыслы, зачем колхозникам норки продаешь? А норки эти — семь тысяч шкурок сдавали каждый год. Этого было мало. Норки — экспорт, валюта, не смей Давать колхозникам. Да, мы все в норках ходили. Сагадеева били за это. А он отвечал: мои колхозницы — не хуже английских принцесс, пусть радуются своему труду. Он на нас, на женщин, опирался; всегда говорил: мужчина состоятелен настолько, насколько сумеет договориться с женщиной, (коротко улыбнулась.)
В ь ю г и н. Истинная правда.
Х а р и с о в а. И вдруг этот (на Якубова) на звероферму стал рваться. В районе поддерживали — там он на задних лапках ходит…
Я к у б о в (побагровев, суду). Я прошу суд…
Х а р и с о в а (перекрывая его голос). Вернулся бы ты, если б не гремел колхоз?!
У л и н. Товарищ председатель…
Х а р и с о в а (быстро). У Сагадеева были враги в районе, да и в колхозе. Выжидали. Они-то и подняли голову (кивнув на Якубова) во главе с ним и с тем самым председателем — Героем Труда! Не мытьем, так катаньем! Слова разудалые — мысли короткие. (На Сагадеева.) А он, бедный, и сник, подкосило его. До общего собрания колхозников — как исключили из партии — выгнали его из его кабинета.
Кадрия встает и, не глядя ни на кого, приложив ладонь к щеке, как при зубной боли, делает круг перед стулом и садится снова. Все поглядели на нее с недоумением.
(Уставившись в одну точку.) Однажды, в эти дни, его увидели на кладбище. Он лежал (голос пресекся) у могилы жены и плакал…
Глухо прогремел гром.
В районе нам говорили: не он, это вы поднимали колхоз! Вы!
П е р в ы й з а с е д а т е л ь. По-вашему, все было наоборот?
Б а и м о в. Выходит, он один поднимал? Колхоз в единственном лице?..
Х а р и с о в а. Как-то наш учитель нам легенду читал. О Данко. Писателя Максима Горького. Он дважды прочел строчку: «И вот вдруг лес расступился перед ним… и остался позади». Потом спросил: «Почему перед ним, а не перед ними? Ведь Данко шел не один…» В этом слове, рассказывал учитель, — весь смысл легенды…
Вьюгин покачал головой.
Х а р и с о в а (размышляя). Всяким бывал Сагадеев. Он не бог, он человек. Но там, где нам казалось — тупик, выхода нет, он шел и открывал дорогу. (Садясь, тихо.) Все.
Не допуская паузы, Вьюгин тяжело поднимается.
В дверь просовывается голова д е в у ш к и.
Д е в у ш к а. …рис… лманович.
Улин, чуть вздрогнув, оборачивается.
К телефону. (Исчезает.)
На взгляд Улина председательствующий кивает. Тот быстро уходит.
В ь ю г и н. Товарищ председатель. Тут наш истец — от имени правления колхоза — предъявил Сагадееву иск: на девять тысяч рублей, которые Сагадеев, как сказано в обвинении, растратил из корыстных побуждений. Разрешите сказать два слова.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Пожалуйста, но только коротко и по делу.
В ь ю г и н. Когда описали имущество Сагадеева… Якубов, какова стоимость имущества?
Якубов сидит надувшись.
(Четко.) Девятьсот семьдесят три рубля. Холодильник, телевизор, сервант и настенный ковер… Денег на сбережении не было… Перед тобой, Якубов, он просто бедняк.
В т о р о й з а с е д а т е л ь (не сводя с Вьюгина глаз). С кем же он жил?..
В ь ю г и н. Вместе с дочерью. Она еще не замужем. (Переносит тяжесть тела на здоровую ногу, скрипнув протезом.)
Никто не осмеливается его прервать.
Второй факт. В шестидесятом году к нам приехали четверо девчат. По призыву комсомола. Сагадеев, помню, созвал митинг. «Товарищи, — сказал он тогда, — они — первые ласточки. Потому встречаем с цветами. Мы будем их любить. Но лет через семь кто захочет к нам приехать или вернуться — не примем, не сможем принять». До-олго смеялись мы над ним… И через семь лет, когда стали ломиться к нам, к двери правления мы прибили объявление: «В рабочей силе колхоз не нуждается».
Председательствующий, будто услышав собственный голос, смотрит на Баимова, потом на Закирова.
З а к и р о в. Да, это правда. Пока единственный у нас колхоз.
В ь ю г и н (с внезапной печалью). В общем, он совершил такое… только без славы и на чужую пользу. (Садится.)
К у д а ш е в (почти со злостью). Мы не чужие ему, дядя Назар!
Дождь затих. Солнечные лучи то копьями падают в окно и ложатся на пол и на людей, сидящих в зале, то снова угасают.
В ь ю г и н (будто только теперь поняв, вполголоса). Да, ты прав, Ильяс. (Кивнул самому себе.)
Слева освещается круглый столик с телефоном. К нему подходит У л и н.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Сагадеев… хотите ли вы дать показания?
У л и н (в трубку). Что? (Ошеломленный.) Родила?..
Сагадеев поднимается.
Восьмимесячный?.. (Дрогнувшим голосом.) Но они, восьмимесячные, вроде не живут… (Смиренно.) Хорошо… да… хорошо. (Кладет трубку и, прислонившись к стене, вздыхает.)
Свет над ним гаснет.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (Сагадееву). Слушаем вас.
Появляется У л и н и садится на свое место.