— Дома на чердаке у нас — тоже гюрза?
— Да. А что?
— В таком случае эту нужно поймать. Поймай ее, Юрка, обязательно поймай. Я хочу со здешними поближе познакомиться, выяснить, похожи они на туркменских или нет.
— Конечно, похожи!
— Хочу убедиться в этом. Держи рогульку. — Васька сунул мне палку с раздвоенным наконечником и вылетел из пещеры как на крыльях.
— А ты, оказывается, герой, — засмеялся я, но Васька порой недосягаем для насмешек, толстокож, как бегемот.
— Ничего, ничего. Хорошо смеется тот, кто смеется последним, а не тот, кто смеется в последний раз…
Честно говоря, мне не хотелось ловить гюрзу в пещере, набитой этими «очаровательными» существами, оторопь брала при мысли, что какая-нибудь из них, подобравшись незаметно, вопьется в ногу. Сыворотки у нас нет, а укус гюрзы, если не принять соответствующие меры, почти всегда смертелен. Зачем рисковать? С какой стати?
Оставшись один, я внимательно следил за приближающейся змеей, выставив вперед рогульку, и внезапно заметил, что от другой стены ко мне ползет еще несколько змей. Я инстинктивно попятился к выходу, Васька издевательски заржал:
— Это кто тут о героях распространялся? Кстати, какой у тебя рост?
— Метр семьдесят. А тебе зачем?
— Буду знать, какой гроб заказывать.
Васька хохотал как безумный, а я страшно разозлился: мне угрожает опасность, а какая-то каналья, по явному недоразумению именующая себя моим другом, вместо того чтобы помочь, задает дурацкие вопросы. Злость порой действует на человека благотворно, придает решительности, силы. Не дожидаясь гюрзы, я сам пошел ей навстречу. Змея замерла, проникший в пещеру косой луч солнца высветил отливавшее металлом тело, тусклые неподвижные глаза. Я осторожно приблизился, рядом, подняв облачко пыли, прошелестело что-то невидимое, еще одно облачко взвилось поодаль. Медлить больше нельзя. Быстро прижимаю рогулькой к каменному полу ближайшую гюрзу, и тотчас все скрывается в густой едкой пыли.
То ли от волнения я промахнулся, то ли придавил змею недостаточно сильно — сказать трудно. Тяжелый хвост замолотил по земле, вздымая тучи пыли, остальные змеи ползали вокруг, я кашлял, чихал, топтался на месте, стараясь удержать рвущуюся из рук рогульку.
Я попал в затруднительное положение: змеи подняли пыль, видимость почти нулевая. Не шарить же руками в пыльном облаке, нащупывая холодный змеиный затылок! Внезапно я получил хлесткий удар хвостом и шарахнулся назад, отгоняя мысль о том, что могу наступить на одну из вертевшихся поблизости змей. В ту же секунду я почувствовал, что гюрза выскользнула из-под палки. Вот когда мне стало по-настоящему страшно, я застыл, боясь шевельнуться, чудилось, будто десятки змей ползают вокруг, готовясь напасть. Стоя неподвижно, я вглядывался, пытаясь в кромешной пыли рассмотреть находившихся где-то здесь гюрз.
Гулкий топот вывел меня из транса, ко мне большими прыжками мчался Васька. Не говоря ни слова, он сгреб меня в охапку и поволок к выходу из пещеры. Через несколько секунд мы сидели на широком замшелом пне — я, бледный, зябко поводящий плечами, и взмокший от пота, багровощекий Васька.
— Гляжу, а ты качаешься, как пьяный. Вот-вот упадешь. А эти так и молотят хвостищами, так и молотят!
Ай да Вася! Ни за что не поверил бы, что он способен на такое. После Туркмении Рыжий при виде пресмыкающихся синел…
— Когда на тебя змея бросается — страшно, — философствовал Васька. — А если на товарища — другое дело. Тут уж приходится действовать по-суворовски: сам погибай, а товарища выручай!
— Спасибо тебе, дружище!
Я обнял Василия, а он ужасно смутился, покраснел еще больше:
— Это уж вовсе ни к чему — нежности телячьи!
И все же любопытство Василия вскоре было удовлетворено: из пещеры выползла крупная гюрза и преспокойно направилась к нам. С ней я управился быстро, действуя по всем правилам, поймал змею и продемонстрировал Ваське ее многочисленные бородавки.
— Надеюсь, ты удовлетворен?
— Вполне. Теперь, пока отсюда не смоемся, буду страдать бессонницей — до чего же отвратная тварь!
Забегая вперед, скажу, что пессимистическое заявление Василия не оправдалось: ночью он спал как убитый и храпел так, что с потолка сыпалась труха, впрочем, вполне возможно, что тому была другая причина — обитавшая на чердаке гюрза устроила там мышиное побоище.
Мы уходили, поминутно оглядываясь. Казалось, змеи выползут из пещеры и устремятся за нами в погоню.
— Тигран говорил, что в таких пещерах иногда ночуют пастухи. Ты, Юрка, согласился бы на подобный ночлег? Нет? Странно…
Васька опять стал самим собой — веселым и беспечным. Желание поозорничать, посмеяться над ближним сидело у него в крови. Однако вскоре радужное настроение Василия растаяло, как туман под лучами восходящего солнца: мы попали в «змеиный район». Из-под ног выскальзывали тонкие медянки, поодаль на скале, свернувшись кольцом, лежала кошачья змея. Мы не знали, что эта змея встречается в Армении редко, и, вообразив, что подобные существа ползают тут на каждом шагу, насторожились: кошачья змея была внушительных размеров и выглядела свирепой. Она не обратила на нас никакого внимания, лежала, уставившись в одну точку. Приглядевшись, мы заметили маленькую лесную мышь. Мышка сновала в тени, образованной скалой, что-то выискивала в густой траве. Но вот змея бесшумно скользнула вниз, поползла к жертве, однако мышь вовремя заметила опасность и юркнула в норку, вырытую у корней шиповника.
— Смотри, смотри, что она делает! — Васька толкнул меня локтем. Потерявшая добычу змея наклонила плоскую голову, высунула раздвоенный язык, слегка ощупывая землю, медленно, но безошибочно поползла к норе. Змея, безусловно, не видела мышкиного убежища, но двигалась тем же путем, которым пробежала мышь.
— Преследует! Языком нащупывает следы!
Мы пошли дальше, но вскоре вынуждены были остановиться, а затем поспешно ретироваться, так как оставаться здесь было рискованно: местность эта, похоже, принадлежала змеям, и только им. Дело заключалось в том, что каждую весну змеи покидают места зимовки, где они собираются сотнями, нежатся на солнце, а отогревшись, вознаграждают себя за длительный пост. Голодные и злые, змеи расползаются по окрестностям в поисках пищи, наводя ужас на животных и людей. Вслед за этим наступает период брачных игр — зрелище незабываемое и отнюдь не для слабонервных.
На горе, на которую мы с Васькой забрались, зимовало много пресмыкающихся — в пещерах, глубоких расселинах, под камнями. Теперь все они покинули свои убежища и выползли на поверхность земли. Еще издали мы заметили на небольшой каменной площадке скопище змей: небольшие, тонкие, как проволока, и толстые, как бичи, змеи беззаботно грелись в лучах жаркого солнца. Мы хотели подойти поближе, но от основной массы змей отделилось несколько и ползало вокруг всей кучи, словно охраняя остальных от нападения врагов.
Васька решительно потянул меня за руку:
— Пойдем отсюда. Хватит с меня змей. Нагляделся я на них, чертей. Пойдем, пойдем. Дома на чердаке нас еще одна дожидается. Если очень соскучишься по этим ползучим, сходишь к ней на свидание.
Возвращались мы, внимательно глядя под ноги, чтобы нечаянно не наступить на змею, а они то и дело попадались нам на глаза, правда, преследовать нас не пытались.
— Скорей бы спуститься с этой змеиной горки, — приговаривал Васька.
Я, признаться, жаждал того же. У самой подошвы горы мы остановились: на тропинке в необычных позах застыли три полоза, похоже, выясняли отношения. Немного понаблюдав за этой троицей, мы поняли, что стали свидетелями поединка. Самка, расположившись в сторонке, выжидала исхода схватки, самцы поднимались над землей, сталкивались грудью, отшатывались назад, мерно раскачивались. Каждый боец старался подняться выше другого. Это удалось крупному буроватому полозу, его плоская голова покачивалась над миниатюрной головкой соперника, создавалось впечатление, что одна змея взирала на другую свысока.
Нас заинтересовал необычный поединок; змеи не переходили к решительным действиям, даже пасти не разевали, удовлетворяясь тем, что сталкивались гладкими, отполированными самой природой телами. Движения их были плавными, и люди несведущие могли принять происходившее за танец. Но это была борьба, настоящая борьба не на жизнь, а на смерть, борьба за обладание самкой.
Схватка распаляла противников, их движения становились все более быстрыми, резкими. Дважды сбитый массивным соперником более слабый самец, падал вверх брюшком, но всякий раз быстро переворачивался и устремлялся навстречу врагу. Самка не двигалась, терпеливо выжидая конца поединка. И конец наступил: крупный самец швырнул противника на песок и, не дожидаясь, покуда тот поднимется, кинулся на него, разинув пасть. Бросок змей молниеносен, тем не менее поверженный уклонился от удара, еще неуловимое движение — и он обвился вокруг противника, словно дикий виноград вокруг кряжистого дубка. Змеи покатились по земле, крупному самцу удалось выскользнуть из объятий соперника, и змеи вновь заняли исходные позиции.
Они собирались продолжить схватку, но вдруг заметили нас, а нужно сказать, что в нашей стране трудно найти более агрессивное и драчливое пресмыкающееся, чем полоз. Если кобра «благородно» предупреждает о своем присутствии и, следовательно, грозящей людям опасности тем, что раздувает капюшон, то полоз к «дипломатическим ухищрениям» не прибегает и порой бросается на человека, бесстрашно идет напролом, и отделаться от него бывает иной раз очень трудно.
Мне кажется, в повадках полоза есть что-то бульдожье. Он яростно вцепляется в палку, веревку, сапог, остервенело мечется, трясет головой из стороны в сторону. Оторвать змею можно, только поломав ей зубы. К счастью, природа, поступая по принципу «бодливой корове Бог рогов не дает», не наделила полоза ядовитыми железами. Но зубы — длинные, острые, как иголки, — милостиво оставила, и полоз никогда не упускает возможности запустить сво