Но Усманов, невзирая на мольбы и увещевания, все же входил, входил столько раз, сколько требовалось для того, чтобы оказать бедняге Улану первую помощь. И что это была за помощь — примитивная, варварская: с некоторых пор Эксонджон, не имея возможности каким-либо образом прекратить акции негодяев, начал носить в кармане обыкновенные пассатижи, именно этот инструмент использовался при извлечении очередных рыболовных крючьев, которые «шутники» раз за разом всаживали, используя подбрасываемые лакомства доверчивому медведю. Усманов входил в клетку, и катающийся по полу от неимоверной боли Улан не только не набрасывался на Усманова, но и сразу же ложился на пол, покорно предоставляя человеку орудовать у него в пасти железными щипцами, он словно сознавал, что человек старается как-то ему помочь, облегчить его страдания, причиненные другими людьми.
И так продолжалось все лето, до конца августа, когда чаша терпения местных властей наконец переполнилась и милиция поймала отъявленных мерзавцев. Мучения Улана прекратились. Улан поправился, окреп, шерсть к зиме отросла гуще, отливала в скупых солнечных лучах бронзой. По-прежнему медведь привлекал всеобщее внимание, вызывая удивление и восхищение своим внушительным видом. Но это был уже не тот тихий и мирный Уланчик, так любивший играть с детьми, — жестокие страдания, выпавшие на его долю, не прошли бесследно, они оставили черный осадок в медвежьем сердце. Внешне Улан остался таким же, каким и был, неповоротливым, медлительным увальнем, однако глубоко посаженные маленькие глазки зверя смотрели на людей угрюмо и все чаще и чаще загорались холодным огнем.
А возле клетки по-прежнему клубилась толпа, с утра и до вечера здесь грудились посетители, множество ребятишек разглядывали медведя, окликали его по имени; зверь равнодушно дремал. Впрочем, так только казалось, и, когда какой-то малыш протянул Улану конфету, мгновенно наступила развязка — ручонка осталась на полу, в судорожно сжатом замурзанном кулачке торчала злополучная конфета…
Рука дающего!
По городу вихрем пронеслась буря: убить медведя! Уничтожить!
Не стану рассказывать, как трудно было Усманову погасить разбушевавшиеся страсти, только убийства он не допустил. Да и виноват ли Улан?
Путешествуя по Таджикистану, я не раз слышал от разных людей рассказы о человеке, который держит у себя дома всевозможных животных. Утверждали также, что человек этот умеет разговаривать с животными, знает их язык, а они его понимают и любят. Эти рассказы я слышал в столице республики Душанбе, нечто подобное мне поведали в Кулябе, Гарме и других городах и селениях Таджикистана, в частности в высокогорном кишлаке Вешаб, расположенном в нескольких десятках километров от города Айни. Постепенно выяснилось, что интересующий меня человек живет в Ходженте. Там мне и удалось его разыскать.
Многие из тех, кто рассказывал мне об Усманове, подчеркивали, что он обладает некими особыми качествами — даром внушения, умением гипнотизировать животных, влиять на их поведение. Все эти черты придавали таинственному незнакомцу особое очарование и вызывали жгучее желание поскорее с ним встретиться.
Я гостил у Эксонджона Усманова неделю. Все это время он рассказывал о своих питомцах и очень скудно и нехотя о себе. Потом мы поехали на Чумчук-Арал, и я своими глазами увидел, какое радостное смятение и переполох вызвал своим появлением у обитателей постоянной зоовыставки Усманов.
Я, конечно, спросил Эксонджона, владеет ли он тайнами гипноза, Усманов усмехнулся:
— В молодости нечто подобное действительно было. Человек выполнял то, что я ему мысленно приказывал. Приказания были несложными — подойти к столу, подвинуть стул, поднять с пола упавший гвоздь и так далее. Узнав о моих способностях, друзья попросили меня пошутить над одним нашим общим приятелем. От меня потребовали внушить этому человеку, будто он находится на берегу реки, на пляже. «Пускай разденется и пройдет по улице нашего кишлака в чем мать родила». Мне это сделать было нетрудно, но стало жалко «подопытного»: что скажут его жена и дети, если глава семейства будет выставлен на всеобщее осмеяние? И я свою задачу упростил — оставил испытуемому трусы и майку. Затея удалась, но, видя растерянность разыгранного товарища, я поклялся никогда не пользоваться этими своими способностями и применяю их только по отношению к животным. Возможно, мне удается иной раз что-то им внушать, именно поэтому они меня понимают и слушаются. А быть может, во мне давно, как говорится, перегорело и никакой я не гипнотизер, не экстрасенс, просто занимаюсь всю жизнь животными, вот и приспособился к ним, а они в свою очередь ко мне. Животные, возможно, поддаются внушению, а быть может, это мне только кажется, просто животные меня любят, привыкают, привязываются ко мне, я же люблю их всех. Всех…
…История Эксонджона Усманова и его Улана вспомнилась мне, когда у меня возникли серьезные проблемы с моим сорванцом Мишкой.
А проблемы и впрямь были серьезными, собственно, одна-единственная проблема — куда девать медвежонка? Поначалу я отнесся к ней довольно легкомысленно, полагая, что стоит мне только заикнуться о том, что хочу презентовать какому-либо человеку или организации моего Мишку, так у меня его тут же с руками оторвут, да еще сто раз поблагодарят за столь необычный подарок.
Но не тут-то было! Оказалось, я жестоко ошибся в наивных своих расчетах и медвежонка, как впоследствии выяснилось, забирать у меня не спешили. Я же, пребывая в блаженном неведении, развил бурную деятельность, обратившись прежде всего к различным организациям, справедливо считая, что у них возможностей гораздо больше, чем у частных лиц. Кроме того, они, надо полагать, владеют какими-то подходящими помещениями и смогут приютить моего Мишку, создадут ему относительно сносные условия… Увы, все было иначе, совсем не так, как я себе представлял, — встречали меня холодно, иной раз сурово, а иногда, что называется, в штыки.
В первой же организации, куда я обратился, ошеломленные моей неслыханной наглостью и дерзостью сотрудники хорошенько отчитали меня, затем снисходительно выслушали мои пространные оправдания, бессвязные, похожие на жалкий детский лепет, одновременно с интересом разглядывая меня, словно неведомое, странное насекомое, невесть как залетевшее сюда чуть ли не с другой планеты, и в конце концов снизошли до объяснений, из которых выяснилось, что оценивают они мои умственные способности весьма и весьма невысоко:
— Подумать только! Предложить нам медвежонка!
После этого я был отфутболен к одной из ответственных сотрудниц, которой предстояло со мной окончательно разобраться.
Куда бы вы, уважаемый читатель, обратились, возникни у вас проблема, аналогичная моей? Ну, правильно, в зоопарк! То же самое, ничтоже сумняшеся, сделал и я, изложив строгой молодящейся даме в очках, к которой меня препроводили, свою просьбу. Уяснив суть проблемы, строгая дама, сдвинув очки на самый кончик внушительного носа, молчала, критически оглядывая меня, в то время как я, в свою очередь, поспешно оглядывал свой костюм, думая, что в чем-то испачкался, что-то разорвал, иначе почему она так смотрит — в чем, собственно, дело?
Пауза затягивалась, и я уже собирался ее нарушить, спросить даму, почему она вдруг онемела и что означает ее испепеляющий взгляд, но строгая дама внезапно хихикнула, как смешливая студентка:
— Знаете, есть такой анекдот. Приходит клиент в похоронное бюро, делает заказ на гроб, платит деньги. Приходит через три дня и заявляет, что этот гроб его не устраивает: «Сделайте мне квадратный гроб». Платит деньги, уходит, приходит снова, и опять увиденное его не устраивает: «Сделайте мне треугольный гроб». Платит деньги, уходит, приходит снова и опять бракует продукцию гробовщиков, и так еще несколько раз, затем заявляет: «Сделайте мне круглый гроб». У гробовщиков терпение лопнуло: «Гражданин, вы случайно не сумасшедший?» — «Да. А что?»
Я вежливо улыбнулся, намек был более чем прозрачен.
— Очень смешно. Но какое, собственно, отношение это имеет к моему медвежонку? Он у меня здоровенький, помирать не собирается…
— Какое отношение? Да самое что ни на есть прямое! Вы когда к нам пришли?
— Когда?! — Пожав плечами, я взглянул на часы. — Сегодня понедельник, двадцать первое июля, одиннадцать тридцать…
— Я имею в виду время года. Сейчас какое время года, по-вашему?
— Лето. И по-вашему, думаю, не зима.
— Лето! Вот то-то и оно! Да у нас этой весной семь медведиц окотились, мы своих медвежат не знаем куда девать, чем их кормить. Ведь корма нормированы, а вы нам еще одного объедалу подсовываете! Не можем, к сожалению, не можем мы его взять, вы уж нас извините.
Наверное, работники зоопарка были правы, но я уходил расстроенный и больше всего ошарашенный тем, что медведицы, оказывается, окотились! Словно кошки! Это надо же…
Тем не менее не все потеряно, есть же в столичных парках, детских домах, дворцах пионеров всякие зооуголки, туда и придется направить свои стопы. Увы, и в районных, и в Центральном Доме пионеров мне дали от ворот поворот в основном по тем же объективным причинам. Но попыток пристроить медвежонка я не оставил и обошел множество учреждений. Действовал я в общем примитивно, не надеясь на телефон, так как мои предложения, изложенные с помощью телефона, воспринимались повсюду как розыгрыши, в искренность моих намерений никто не верил, попытки объясниться подробнее вызывали раздражение: не мешайте работать!
И вдруг, о чудо, объявилась организация, занявшая диаметрально противоположную позицию. Мало того, один из ее сотрудников сам любезно позвонил мне, похвалил за бескорыстную помощь и даже пообещал прислать за нами машину, чтобы я со своим медвежонком не испытывал «транспортных затруднений».
Не перевелись же добрые люди на свете! Обрадованный, я назвал свой адрес, и часа через полтора передо мной предстал бравый разбитной старшина, крест-накрест перетянутый ремнями, за спиной старшины маячили два солдата, а у подъезда стоял зеленый военный вездеход, за рулем которого сидел водитель в лихо сбитой на затылок пилотке.