Мы с Мишкой удобно устроились на заднем сиденье, тут же разместились и солдаты, посматривая на медвежонка с опаской, старшина сел рядом с водителем — и вездеход покатил по шумным улицам Москвы. Дорога предстояла дальняя, так как организация, меня облагодетельствовавшая, именуемая Военно-охотничьим обществом, находилась километрах в тридцати от столицы.
Слово «охотничье» меня несколько насторожило, зачем охотникам, да еще военным, понадобился медвежонок? Но расспрашивать старшину я не стал, тем более что, как только мы тронулись с места, говорливый старшина принялся травить мне разные охотничьи байки и не умолкал всю дорогу, которая, возможно, поэтому пролетела незаметно.
Встретивший нас молодой краснощекий лейтенант сразу же предложил перекусить в столовой, предложение было с благодарностью принято, так как я успел основательно проголодаться и рассчитывал, что Мишутке тоже что-нибудь от солдатского котла перепадет. По пути в столовую я спросил офицера, зачем, собственно, его ведомству понадобился медвежонок, и получил лаконичный армейский ответ — бесхитростный и исчерпывающий:
— Будем его собаками притравливать!
— Как притравливать? Зачем?
— Собачек обучать — тренировать. Чтобы знали, как медведей брать — на охоте пригодится.
Остановившись, я подтащил Мишку, укорачивая поводковую цепочку; лейтенант простодушно улыбался.
— У меня сейчас только одно желание, одно-единственное — врезать тебе промеж глаз! И как следует!
Лейтенант обескураженно заморгал — часто-часто, не мог понять, какая муха меня укусила, я же стоял, пораженный не столько его бессердечностью, сколько неспособностью офицера это понять. Повернувшись, я направился к выходу, волоча за собой упирающегося Мишку. Как теперь добираться домой — денег на такси у меня нет, а везти годовалого медвежонка в автобусе, да еще с двумя пересадками, это испытание не только для моих нервов, но и для всех угодивших вместе с нами в один автобус пассажиров. А Мишка мой вдруг заупрямился, явно не желая возвращаться в Москву, упирался, возможно взволнованный запахами, долетавшими из зеленеющего за высоким забором леса.
Позади послышался топот, обернувшись, я увидел подбегающего лейтенанта.
— Извините… Не знаю, чем я вас обидел, но лучше бы вам поговорить с нашим начальником, майором…
— Не о чем мне с ним говорить, и так все яснее ясного!
Уходил я разочарованный, раздосадованный напрасно потерянным временем, уходил, испытывая неловкость: машину за нами с Мишкой гоняли, даже угостить собирались, а мы, неблагодарные, взяли и отказались. Однако, живо представив себе то, от чего мы отказались, я понял, что поступил абсолютно правильно, прав был на все сто процентов — обрекать бедное животное на такое может только законченный подлец.
Вопреки опасениям, до Москвы мы добрались без осложнений, ехали на попутной легковушке, остановившейся сразу же, едва я «проголосовал». Пожилой водитель, четверть века проживший на Севере, слушал Мишкину одиссею вплоть до самого нашего дома, куда любезно подвез нас, сделав изрядный крюк, изменив свой первоначальный маршрут. Поднимаясь по лестнице, я твердо решил отныне ни в какие организации больше не обращаться, а предложить медвежонка каким-нибудь частным лицам.
Начал, естественно, со своих знакомых, встретив с их стороны понимание, горячее сочувствие и пылкие заверения в поддержке и помощи, которая, впрочем, не потребовалась, поскольку живший неподалеку приятель тотчас же дал согласие и, не откладывая дела в долгий ящик, вскоре приехал Мишку забирать. Меня подобная поспешность одновременно обрадовала, расстроила и встревожила. Обрадовала потому, что сложная проблема наконец-то решится, расстроила тем, что предстоит расставание, а я к медвежонку привык, да и он ко мне сильно привязался, встревожила же поспешность — очень уж быстро приятель согласился, не подумал, наверное, где и как медвежонка устроить, и уж конечно не поставил в известность родных, с которыми жил. Жил он, правда, в очень неплохих условиях, в просторной двухкомнатной квартире, следовательно, жилплощадью для размещения медвежонка располагал, но главное было в том, что сестренка приятеля, Машка, была сущим исчадием ада, и страдали от нее не только семья и школа, но и все ближайшие окрестности. Утешался я тем, что Мишка повзрослел и в обиду себя не даст, и, если Машенька захочет на нем погарцевать, она очень скоро поймет, что медведи для верховой езды не предназначены. Обдумывая сложившуюся ситуацию, я не удивился телефонному звонку приятеля, пожелавшего узнать, сколько времени я еще побуду дома. После моего ответа, долгого хождения вокруг да около выяснилось, что медвежонка приятель с тысячью извинений хочет вернуть.
— Сестричка, конечно! Знаю, она у тебя девочка с характером!
— Ты прав, Машка настоящая разбойница, но она ни при чем — просто мы протекли на нижних соседей, а у них лепные потолки. А Машка ревет, не хочет с медведем расставаться…
«Первый блин комом», — утешился я известной пословицей и успокоился, узнав, что другой мой знакомый сразу же согласился приютить «несчастного медвежонка». Он явился за ним с базарной кошелкой, предназначение которой меня заинтересовало. Знакомый смущенно объяснил, что рассчитывал унести в этой кошелке медведя. Увидев, что тот не только значительно больше кошелки, но чуть ли не больше его самого, знакомый скис. Я милостиво отпустил его с миром, и он немедленно удалился, быть может, боялся, что я буду уговаривать его медвежонка все-таки забрать.
Потянулись дни, удивительно похожие один на другой. Вечерами я обзванивал всех знакомых, без каких-либо предисловий предлагал им Мишутку, все, совершенно не думая о последствиях, немедленно соглашались, горячо меня благодарили и хотели побыстрее медвежонка заполучить. Утром человек, с которым я накануне условился, влетал ко мне, радостно потирая руки, обшаривал взглядом комнату и, увидев предмет своих вожделений, нервно хихикал, смущенный его внушительными размерами, но тем не менее от задуманного не отказывался и уводил медвежонка, с которым я, умудренный опытом предыдущих расставаний, уже не прощался, втайне уверенный, что рано или поздно Мишка ко мне вернется.
И он возвращался, а я вычеркивал из отпечатанного на машинке списка знакомых человека если не окончательно павшего в моих глазах, то, во всяком случае, основательно разочаровавшего меня своей нерешительностью, неспособностью настоять на своем, словом, полным отсутствием мужского начала: будь я в то время более самокритичен, столь сурового осуждения ближних я бы избегал.
Когда мой список подошел к концу, а затем и вовсе закончился, был отпечатан новый, составленный на основании сведений, предоставленных мне вычеркнутыми из прежнего списка знакомыми и состоящий из знакомых моих знакомых. Особых надежд на «золотую рыбку», которую удастся выловить из этого списка, я не питал, постоянное общение с предыдущими кандидатами в медвежевладельцы основательно подорвало у меня веру в человечество. И вдруг я вспомнил о человеке на редкость интересном, большом друге моего отца и облегченно вздохнул: уж он-то Мишку обязательно возьмет! Иначе и быть не может — отцовский дружок личность незаурядная.
Известный кинодраматург Александр Р., автор многих сценариев художественных фильмов, создал нашумевший в свое время сценарий «Бежин луг», знаменитый тем, что сильно прогневал чуть ли не самого Сталина. Р. отделался легко, попал в длительную опалу и, имея кучу детей, едва сводил концы с концами, страшно бедствовал. Однако, будучи большим жизнелюбом и неисправимым оптимистом, держался так, словно ровным счетом ничего не произошло, своим устоявшимся за долгие годы благополучия привычкам не изменял, постоянно бывал на людях. Общительный, шумный, очень веселый, он привлекал к себе всеобщее внимание, старался быть в центре всех литературных и киношных событий. Широкоплечий, плотный, респектабельный, обладающий густым протодьяконским басом, Р., увидев меня на одном литературном вечере, ткнул в меня пухлым пальцем, провозгласив на весь зал с присущей ему непосредственностью:
— О люди! Взгляните на этого молодого господина. У него есть медведь. Живой, настоящий медведь. Представляете? И этого медведя он отдает мне. Поблагодарим же молодого человека за его щедрое сердце!
Раздались аплодисменты, «молодой господин» обрадовался, но Васька, постоянно таскавшийся со мной на различные мероприятия в Центральный Дом журналиста или Дом кино, толкнул меня локтем в бок:
— Только не вздумай возражать! Теперь Мишку никуда пристраивать не нужно, не надо бегать по городу, висеть на телефоне, умолять — возьмите, пожалуйста, медвежонка, возьмите. Тебе же счастье привалило, а ты стоишь столбом!
— Но Р. многодетный папаша, и живется ему очень трудно…
— Ничего, проживет как-нибудь. А детишкам развлечение…
Маститый Р., выйдя на сцену, принимал поздравления, раскланивался; спустившись в зал, вытер клетчатым платком багровое лицо, хлопнул меня по плечу:
— Не сердись, старик, за весь этот спектакль. Мои сорванцы, узнав про медвежонка, покоя мне не дают: привези да привези…
— Что ж, — сказал я. — Если так — берите…
Я честно предупредил Р. об ожидавших его трудностях, однако почтенный мэтр, очень довольный, что меня так легко удалось уломать, ни о чем не хотел слышать, мысленно уже представляя себе, как привозит медведя домой и как отреагируют на появление зверя жена и дети. Эффектное будет зрелище, настоящее кино! В тот же вечер Р. увез Мишку на дачу, которую снимал в небольшом подмосковном поселке. О том, что скажут по поводу появления медведя хозяева дачи, Р. не думал — стоит ли беспокоиться о таких мелочах? И, как выяснилось, не думал совершенно напрасно — хозяева держали дойных коз и испугались, что при виде медведя у них пропадет молоко, поэтому проблемы у Р. возникли сразу же после приезда.
Тем не менее Р. нашел общий язык с хозяевами дачи, и съезжать с нее ему не предложили. Недели две Р. мне не звонил, хотя и обещал, я не сетовал, полагая, что мэтр, по всей вероятности, засел за работу. Сочиняет очередной шедевр. И все-таки мне было тревожно, надо бы проведать Мишку, выяснить, не натворил ли он чего неподобающего.