Так уж повелось, что на Руси привыкли думать о медведе как о существе добродушном, эдаком безобидном увальне, который смешит нас в цирке, выступает таковым в сказках и мультфильмах. Недаром символом проходившей в Москве международной спортивной Олимпиады стал «наш ласковый мишка», именно так пелось в песне, посвященной торжественной церемонии окончания московских Олимпийских игр. Взлетевший в московское небо над стадионом резиновый «ласковый мишка» выглядел и впрямь очень симпатичным, однако попадаться где-нибудь в лесу мишке настоящему не рекомендую — порвет в лапшу.
Странствуя по Уссурийской тайге, я однажды наткнулся на истерзанную, но еще живую лошадь и по обнаруженным вокруг следам понял, что искалечил ее медведь. В тот год бескормица вынудила зверей искать себе пропитание, не считаясь ни с чем, сделала медведей способными не только опустошить курятник, но и вломиться в избу, расправиться с находящимися там людьми. На Дальнем Востоке я не раз слышал о гибели людей, растерзанных медведями, в одном из сел медведи напали на тракториста, не отпугнул хищников и рокот работающего мотора — тракторист погиб. Были отмечены случаи нападения медведей на отдыхающих автомобилистов.
Наши хозяева медведей не жаловали, по их словам, медведи в неурожайные годы сатанеют от голода, рыскают по тайге в поисках добычи, уничтожая все живое. Особенно ополчилась на медведей хозяйка:
— А наглые становятся до невозможности. В нормальные годы, бывало, с бабами по ягоды пойдем и обязательно с косолапыми повстречаемся — ягоды они очень даже уважают. Так вот, людей увидят — и бежать, только кусты трещат. А в бескормицу не приведи Господь нарваться на медведя! В нашей деревне четверых погубили — охотника да двух ребятишек.
— Вы сказали — четверых, а четвертый кто?
— Соседка, бабка Марья. Стряпала она, а медведь, не к ночи будь помянут, в избу и вломись! Марью в охапку и в тайгу уволок, она и крикнуть не успела. В соседнем дворе женщина корову доила, видела, шум подняла, мужики ружья похватали и вдогонку, да куда там — нешто его догонишь? Потом нашли горемычную, схоронили. Вот так-то! Уж вы, гостенечки дорогие, в тайге поберегитесь, год нынче голодный…
Хозяин, уложивший за свою долгую жизнь не одного медведя, обратил наше внимание на другое:
— Медведь, он и есть медведь — добра от него не жди. Но до чего же хитер, окаянец! Лося ему завалить непросто, лось зверь сторожкий, чуткий, догнать его трудно, хоть мишка бегать горазд, когда нужно, скачет как лошадь. И что делает, хитрован! Забьется подальше в чащобу и ну орать по-лосиному. А у лосей самое время драк, вызывают друг дружку на бой, сходятся и силой меряются. Услышит лось такой сигнал и бежит, чтобы другого лося встретить, прямо медведю в лапы. Тут лосю и конец, ни рога, ни копыта не спасут.
Мы слушали хозяев с интересом, полагая в душе, что они подчас преувеличивают, особенно насчет бабки Марьи. Рочев, выросший в тайге, в услышанном не сомневался, мы с Николаем поглядывали на Марка, однако зоолог дипломатично помалкивал — ничего не опровергал, но и не подтверждал. Впрочем, неудивительно, что мы воспринимали рассказы хозяев с немалой долей скептицизма: всем известна истина, гласящая, что покуда сам не увидишь да не прочувствуешь — не поверишь. К сожалению, очень скоро всем нам пришлось изменить свое мнение о медведях; произошло событие, заставившее нас это сделать…
Все явственнее ощущалось приближение осени. Пожелтели листва и трава, ночи стали холодными, воздух — прозрачным. Хорошо отдохнув, набравшись сил и новых впечатлений, мы готовились вернуться в город — отпуска наши заканчивались. Николай, вольный художник, не стесненный рамками служебной дисциплины, уговаривал нас повременить с отъездом, сам он решил на неделю задержаться, чтобы закончить картину, мы же вступать в конфликт с трудовым законодательством и собственной совестью не хотели и не могли. Понимая это, Николай смирился, целыми днями пропадал в тайге, работал от зари до зари, постоянно отбиваясь от Марка, заставлявшего художника брать с собой ружье, что Николай считал совершенно излишним. На все наши доводы художник отвечал, что не знает ни одного случая нападения медведей на служителей муз, поэтому тащить ружье и патронташ ни к чему, и так вещей полно, один этюдник чего стоит.
То утро, как и предыдущие, началось очередной перепалкой: Коля, по обыкновению, уверял, что далеко уходить не собирается, будет работать метрах в двухстах от деревни, на опушке леса, однако Марк все же настоял на своем и заставил художника взять двустволку.
— Какой же ты все-таки зануда, Маркуша! Пристал как банный лист к…
— Можешь считать меня кем угодно, но без ружья я тебя в тайгу не отпущу; уговаривать меня бесполезно.
— Ладно. Ладно, изверг рода человеческого! Будь по-твоему. Но помни, если сегодня не придет ко мне вдохновение, повинен в этом будешь ты.
— Придет, не волнуйся. А если и не придет, то человечество переживет как-нибудь. Шедевром больше, шедевром меньше…
После долгого препирательства, ставшего в последнее время своего рода традицией, Николай отправился творить, Марк засел за свой дневник, Рочев помогал хозяину чинить прохудившуюся крышу сарая, я же решил посидеть дома: накануне немного простудился. Незадолго до полудня стук топоров у сарая умолк и все мужское население нашего дома устроило во дворе перекур. В этот момент вдалеке грянул выстрел.
Что такое? Николай был противником охоты и очень гордился тем, что никого из четвероногих или пернатых не убил, хотя, как ни парадоксально, стрелять любил и даже какое-то время занимался в спортивном обществе, участвовал в соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки. Он и с Марком спорил лишь потому, что боялся угодить в ситуацию, когда волей-неволей будет вынужден применить оружие против каких-либо обитателей тайги; поэтому было ясно — если уж Николай стреляет, значит, ему грозит опасность.
Схватив ружья, мы выбежали за околицу деревни и остановились, пытаясь определить нужное направление. Рочев указал на тропу, ведущую к поляне, которую Николай облюбовал, написав там два этюда. С поляны открывался великолепный вид на небольшое озеро, к которому вплотную подступала тайга.
Первым, что мы увидели, был валявшийся на земле этюдник, подбежав к озеру, мы наткнулись и на художника, он лежал на спине, глаза закрыты, лицо окровавлено. Кровь лилась из рваных ран на щеке и подбородке. Неподалеку в траве тускло поблескивала двустволка с разбитым в щепы прикладом.
Мы перенесли художника домой, он уже пришел в себя и негромко стонал. Когда промыли и перевязали раны — кровь удалось остановить с трудом, — Николай немного успокоился и рассказал, что с ним произошло.
Художник увлеченно работал, когда неожиданно перед ним возник здоровенный медведь. Приближения зверя Николай не слышал, медведь подкрадывался бесшумно. Художник схватил ружье, но оно тотчас же было выбито из рук, а художник, получив удар по голове когтистой лапой, упал. Ошеломленный, он тут же вскочил на ноги, не зная, что предпринять, а тем временем мишка расправлялся с ружьем, с силой хватил его об пенек, в результате чего произошел выстрел.
Взревев, медведь бросил ружье, сгреб художника в охапку, стиснул и поволок по берегу. Страха не было, говорил Николай, лишь ощущение чего-то нереального, зловонное дыхание да утробный рык разъяренного зверя. Больше Николай не помнил ничего. Как медведь его выпустил и почему оставил в покое, объяснить не смог не только все еще пребывающий в шоке от испытанного потрясения художник, но и никто из нас. Молчал даже наш хозяин, только головой покачивал: ну и дела…
Николаю досталось основательно: помимо раны на голове у него было прокушено плечо, болела грудь, помятая медведем, и Марк подозревал, что повреждены ребра. Хозяйка принесла три домотканых полотенца, сшила их вместе, и мы с Марком туго перебинтовали художнику грудь. Впоследствии выяснилось, что ребра, к счастью, остались целы, просто объятия медведя были слишком уж крепкими.
Долечивался Николай в Москве. Между прочим, охотой он так и не соблазнился, продолжая утверждать, что ружья путешественникам не нужны — лишний груз.
— Без этого груза медведи тебя в другой раз не помилуют. Разве можно ходить в лес без оружия? Безоружный в лесу — все равно что голый! — возмущался Васька.
— Можно, можно…
— Тоже мне гуманист выискался! Небось была бы возможность, мишку, который хотел тебя похитить и слопать, уложил бы не задумываясь!
— Ошибаешься, Вася. Пальнул бы в воздух, этого достаточно, чтобы отпугнуть зверя. Кроме того, я принципиальный противник охоты…
— Знаю, знаю. Но принципы для того и существуют, чтобы их нарушать. Лично мне это доставляет большое удовольствие…
Глава шестаяОбезьянка Фока
В детстве я очень хотел иметь обезьянку. Как ни странно, о том же всю жизнь мечтала моя мама. Чем привлекало экзотическое животное скромную сельскую библиотекаршу, сказать затрудняюсь. К большинству моих питомцев мама относилась доброжелательно, к другим была равнодушна, иные вызывали у нее отвращение, а некоторых она панически боялась; обезьянка же была ее розовой, несбыточной мечтой. Я рос, с годами утверждаясь в своем желании, однако не надеялся, что оно когда-либо сможет осуществиться — не было для этого, как говорится, никаких предпосылок. Ни малейших.
Впервые обезьянку я увидел в подмосковной электричке. В вагон вошел, покачиваясь, изрядно подвыпивший мужик, неся на плече странное создание в голубом платьице с похожим на печеное яблоко личиком и грустными глазами.
— Кто желает узнать свою судьбу, уважаемые пассажиры? Подходите, сейчас Фока вам ее расскажет.
Обезьянка вытаскивала из ящичка сложенные конвертиком бумажки, протягивала улыбающимся людям, а в потрепанный картуз ее хозяина дождем сыпались, звеня, мелкие монеты.
— А теперь мы всех поблагодарим, поклонимся и немножко потанцуем. — Мужик подергал прикрепленный к туловищу маленькой гадалки поводок, обезьянка затопталась на его плече, мужик тоже приплясывал, сипел пропитым голосом: